— Нет ничего проще. Все заняты своими делами, мы же пройдем в наш небольшой кинозальчик, и я скажу нашему механику, чтобы он продемонстрировал нам ленту.

Зальчик действительно оказался небольшим и уютным, он предназначался только для нужд музейных работников. Когда потух свет, мы в полнейшей тишине стали внимательно следить за всем происходящим на экране. Фильм нельзя было назвать сюжетным, он представлял собой собранные воедино отрывки. Прежде всего мы увидели порт и большой пароход, на борту которого значилось: «Утренняя звезда». У поручней на палубе, вглядываясь в толпу пассажиров и провожающих, стояли, два человека, в одном из которых я без труда узнал покойного профессора Бове. Его спутник, молодой человек, красивый, с энергичными жестами, по-видимому, и был Десмонд. Потом мы увидели пустынную местность и обоих искателей. Самым любопытным оказался фрагмент, заснявший обоих у могильника. Разрытый искателями холм, кирки и лопаты, улыбающиеся счастливые лица обоих. Крупным планом была передача (наверное, возвращение) горсти украшений Десмондом профессору. Они разговаривали друг с другом и радостно улыбались. Весь сеанс не занял у нас много времени, фильм был короток.

Когда мы вернулись в кабинет, то Кларк сказал, что профессор Хочкинс осаждает его очень энергично, требуя выделения средств на экспедицию, и он не знает, как ему поступать.

Холмс задумался на некоторое время, а затем сказал ему:

— А не могли ли бы вы, мистер Кларк, найти предлог для закрытия музея на некоторый срок, скажем недели на полторы, может быть, на две?

— Если это необходимо, то я постараюсь. Предлог будет такой, который не вызовет подозрений: в некоторых помещениях нужно провести ремонт. Но что мне отвечать на домогания Хочкинса?

— Просто пойти ему навстречу. Предложить ему вместе с Десмондом составить подробную смету, в которой должны быть предусмотрены все расходы. Покажите свою озабоченность сохранностью экспонатов, которые им предстоит добыть, напомните, чтобы у них не случился такой казус, как у Бове, когда у него мумия превратилась в прах.

— Ну, этого ему напоминать не нужно, он и так опечален неудачей Бове и занимается консервирующими веществами.

— Вот-вот, — сказал Холмс, — потребуйте отдельно, чтобы прежде всего он составил смету на такие вещества, затем приобретите их не торгуясь, они для вас никогда не будут лишними, а потом пусть составляют смету на все остальное. У нас, таким образом, будет время отнестись ко всему более внимательно. Есть еще одно условие, мистер Кларк. Вы должны совершить кражу.

— Что вы говорите, Холмс?!

— Ничего особенного. Я выразился слишком сильно, чем поверг вас в трепет негодования. Но мне совершенно необходимо просмотреть образцы Десмонда в спокойной домашней обстановке. Я обещаю вам, что не задержу их у себя и возвращу в полнейшей сохранности. Когда вы закроете музей, то их отсутствие замечено не будет даже самим Хочкинсом, погруженным в это время составлением плана экспедиции и сметой.

— Вы ставите меня в крайне затруднительное положение, мистер Холмс, представляю, что будет, если Хочкинс обнаружит пропажу. Просто кошмар!

— Мистер Кларк, я действую в ваших интересах, простым домыслом едва ли сумею вам помочь. Закрытие музея и отвлечение от экспонатов профессора Хочкинса для выяснения обстоятельств просто необходимы.

Кларк наклонил голову и глухо произнес:

— Хорошо, мистер Холмс, я сделаю все для того, чтобы выполнить ваши требования.

Мы расстались, но на Бейкер-стрит я отправился один, Холмс сказал, что у него есть неотложное дело в Лондоне.

Вернулся он только к вечеру с каким-то средних лет мужчиной. Как оказалось, мастером по установке физических приборов. Привез он также несколько хорошо упакованных ящиков. Их они перенесли в комнатку, где Холмс имел обыкновение ставить свои химические опыты, и до самой ночи провозились, устанавливая и проверяя приборы.

Поднявшись утром, я увидел на столе записку с текстом: «Не удивляйтесь, если меня не будет несколько дней. X». Такие акции моего друга были для меня привычными, и я рассудил, что какая-то версия у Холмса уже есть и сейчас он решил ее проверить.

Прошло четыре дня. Холмс вернулся в хорошем настроении, но на мой вопрос ответил, что предстоит самая тяжелая часть работы.

Он съездил в Британский музей и, вернувшись, привез от Кларка золотые украшения. Теперь я мог не только полюбоваться ими на расстоянии, но и подержать их в руках.

— Музей закрыт, — сказал он мне, — уже два дня. Все помещения опечатаны Кларком, так что, кроме него, в них не может проникнуть никто, даже профессор Хочкинс. Он действительно занят сейчас по горло, составляя с Десмондом план экспедиции и смету. Однако медлить не приходится, хотя кое-какими данными я и располагаю.

Он пригласил меня в свою лабораторию, и там стал тщательно всматриваться в украшения, особенно в те, что сверкали пурпурным цветом. С досадой Холмс взглянул на меня и сказал:

— Вот, дорогой Ватсон, вы не раз восхищались моим умением замечать детали, а сейчас можете быть свидетелем моего промаха, который задержит нашу работу. Видите, сколько я провозился с установкой приборов, а такую мелочь, как целлюлозный лак, с которого, как я вижу, мне и следовало бы начинать, я не предусмотрел. Придется опять терять время, ехать в магазин.

— Погодите, Холмс, — сказал я, стараясь хоть чем-нибудь быть ему полезным, — не подойдет ли вам бесцветный лак для ногтей, принадлежащий мое супруге? Ведь насколько я знаю, он представляет собой именно раствор целлюлозы.

Холмс внимательно всмотрелся в поданный ему флакончик и удовлетворенно заметил:

— Спасибо, Ватсон. Хотя это и счастливое совпадение, но ваша помощь очень кстати.

Желтую пластиночку и пурпурную розетку Холмс осторожно протер ваткой, смоченной эфиром, после испарения которого поверхность обоих украшений покрыл целлюлозным лаком. Дождавшись, когда лак высох, он сделал аккуратный надрез на образовавшейся пленке и отделил ее.

Поверхность нисколько не изменилась, а пленка осталась прозрачной, хотя Холмс рассматривал ее и в прямом и в отраженном свете.

Мне показалось, что Холмс в своем опыте потерпел неудачу, и я высказал ему это.

— Не торопитесь, Ватсон, опыт дал ответ на один вопрос. Вы, я полагаю, не избежали в своем детстве такой забавы, как пускание мыльных пузырей. Обращали, надо думать, внимание на красочные переливы их поверхности? Почему появляется окраска? По той причине, что здесь происходит встреча двух потоков света, отраженных от двух поверхностей мыльной пленки. Это общеизвестное явление интерференции. Если бы пурпурная окраска на украшениях вызывалась той же причиной, то она должна была бы исчезнуть при нанесении целлюлозного лака, так как отражение наружной поверхностью уничтожено. Этого не получилось, и мы с уверенностью можем утверждать, что окраска золота — не пленочный эффект, а что-то более сложное.

Холмс перешел к прибору и закрепил в нем пленку с пурпурной розеткой. Долго всматривался в окуляр, сверялся с таблицей, потом пригласил меня.

— Вот поглядите. Это — спектроскоп. Электроды, между которыми возбуждается искровой разряд, у него из чистого золота. Таким образом, посторонних линий мы в полученном спектре обнаружить не должны. Но всмотритесь внимательно. Видите эту линию? Это железо. Спектральный анализ замечателен тем, что улавливает присутствие ничтожных долей элемента, которые не обнаружишь обычными химическими методами. На целлюлозной пленке присутствуют следы железа.

Я всмотрелся и увидел линию, которую показывал мне Холмс. Он придвинул к спектроскопу какую-то приставку и сфотографировал спектр. То же самое он проделал с пленкой, снятой с желтой пластинки, также записал спектр на фотопленку. Никакой линии железа обнаружено в этом случае не было.

Холмс перешел к другому прибору. Это был электромагнит. На тонкой кварцевой нити он подвесил желтую пластинку — ее тут же выбросило из магнитного поля. Пурпурная розетка, наоборот, сразу потянулась к одному из полюсов.