Холмс слушал все очень внимательно и наклонял голову в знак своего согласия. И вдруг неожиданно для всех спросил:

— Почему вы говорите неправду, профессор?

— Что вы имеете в виду?! — возмущенно воскликнул Бержье.

— Камень этот не находится у вас в течение пятнадцати лет, как вы сказали. Более того, здесь только его часть.

— Что за нелепое утверждение! Откуда у вас такие сведения?!

— Очень просто, профессор. Вот полный анализ состава вашего камня, проведенный в лаборатории профессора Тредвелла.

— Вы что, позволили себе нарушить целостность камня? Быть может, свели на нет проведенную работу?

— Отнюдь нет. Камень в первозданной неприкосновенности. Для анализа использована осыпь, крошки с него.

— А, тогда другое дело. Но что из того? Как вы смеете делать подобные замечания?

— По составу оказалось легко определить, что ваш камень — осколок известного Оханского метеорита.

— Оханский или не Оханский — меня это мало интересует! Если бы даже записи были сделаны на дереве или каком другом материале — для ученого это безразлично!

— Совершенно справедливо. Только записей этих нет. То, что вы показали лорду Беверли, это всего лишь атмосферное воздействие на метеорит при его падении. Это нам в подробностях разъяснил известный метеоритовед профессор Фуллер. Лорд Беверли склонен к субсидированию ваших дальнейших поисков. А вам для этого совсем не требуется пересекать океан. Вы сможете представить ему результаты, не покидая Англию, находясь только подальше его усадьбы — в Бирмингеме, Манчестере, Ливерпуле или другом городе, расходуя то, что он будет высылать сэру Эрнсту, по своему усмотрению. Ваши записи о походах царя царей он возьмет на веру, а как нечто реальное он получит другие камни, которыми вы располагаете уже сейчас! Они будут осколками с того же метеорита.

— Слушайте, сэр! Надо отвечать за свои слова. Я не потерплю таких инсинуаций. Лорд Беверли, я прошу вас оградить меня от оскорблений в вашем доме.

Я взглянул на сэра Эрнста и заметил, что тот ошарашен этим разговором. По нему было видно, что он им крайне обеспокоен, но в пререкания Холмса и Бержье вмешаться не решался.

— Лорд Беверли, — обратился к хозяину Холмс, — я приношу извинения за эту сцену, но истина того требует. Я не могу допустить, чтобы пользовались вашей доверчивостью. Оба камня — метеориты. Тот, что принадлежит профессору Бержье, предъявлен вам не целиком. Профессор от осколка, видимо крупного, отколол часть, оставив остальное у себя в расчете на то, что, получив субсидии, он через некоторое время вышлет вам другой, потом третий и так далее, сопровождая все измышленными им «расшифровками». Вы, к сожалению, едва не стали жертвой примитивного мошенничества. Только ваша наблюдательность предотвратила это.

Лорд, потемневший, сидел как каменный, не говоря ни слова. На лице племянника была растерянность.

— Послушайте, мистер Холмс, вы без малейших оснований предъявили мне чудовищное обвинение. Я не могу больше оставаться в доме, где меня оскорбляют!

— Совершенно верно. Вы сейчас покинете этот дом, я полагаю, ко всеобщему удовольствию. А что касается бездоказательности моих обвинений, то разъясняю вам. Ваш камень исследовали у профессора Фуллера. Вот протокольная запись. Обращаю внимание на то, что отмечен исходящий от камня запах — неприятный, «похожий на запах порохового дыма». Это обстоятельство неопровержимо. Запах зафиксирован сотрудниками профессора Фуллера, я тоже его почувствовал, да и любой из нас при желании может в этом убедиться. Это запах сернистого ангидрида. Он может сохраняться месяц или несколько более, но никак не пятнадцать лет, в течение которых, как утверждает профессор Бержье, камень был в его распоряжении. На свежем отколе запах опять появится, после чего через определенное, но не столь продолжительное время выветрится. Совершенно очевидно, что вам предъявлен осколок глыбы, хранящейся у профессора Бержье, от которой можно в дальнейшем еще откалывать.

Бержье резко вскочил и вышел из комнаты. Холмс не сделал никакой попытки его задержать, сделав и мне предупредительный жест.

Воцарилось молчание. Выждав некоторое время, Холмс обратился к лорду Беверли:

— Я полагаю, сэр, на этом вся история заканчивается. Профессор Бержье, я полагаю, за своим драгоценным камнем к вам не обратится. Им и другим метеоритом, принадлежащим сэру Эрнсту, очень заинтересован профессор Фуллер. Он очень просил меня поговорить с вами на эту тему.

— А где же профессор Бержье? Что он может сказать по всему происшедшему?

— Он уже ничего не скажет вам сейчас. Он в пути следования. Кеб, который, как вам показалось, Ватсон, преследовал нас, делал это неспроста. В нем ехал Лестрейд из Скотленд-Ярда. Он встретит профессора Бержье при выходе из дома и доставит его по назначению. В Скотленд-Ярде выяснят его личность, его прежние проделки. По обстоятельствам этого дела, я полагаю, меня туда пригласят, я помогу им разоблачить мошенника. Я понимаю, сэр, что вы не заинтересованы в огласке этой истории. На меня и доктора Ватсона вы можете целиком положиться — мы о ней упоминать не будем, с уважением относясь к вашей фамильной чести. Долю участия во всем этом неприглядном деле сэра Эрнста я не намереваюсь выявлять. Это ваше семейное дело, вы его сами уладите, я не позволю себе компрометировать чем-нибудь членов вашей фамилии.

Мы откланялись.

Через определенное время я спросил у Холмса, известно ли ему что-нибудь о лорде Беверли.

— Да, Ватсон. Все уладилось. Надо думать, что у дяди с племянником была неприятная сцена, но потом старик простил молодые прегрешения. А молодой красавец определенно был в сговоре с мошенником. Я не стал бередить рану старого лорда и уклонился от выявления этого. Пойдет ли на пользу ему урок, полученный в этой истории, я сказать затрудняюсь. А что касается камней, то лорд безвозмездно передал их профессору Фуллеру, не желая, чтобы они напоминали ему о том уроне фамильной чести, который едва не был ему нанесен.

Подходя как-то к нашему дому на Бейкер-стрит, я еще издали заметил, у его подъезда фигуру девушки в черном. Видимо, она колебалась, подняться ли ей по лестнице, чтобы найти нужную ей квартиру. Когда я приблизился к ней настолько, что мог отчетливо различить черты ее лица, она вскинула на меня глаза и с некоторым замешательством обратилась:

— Простите, сэр, вы — доктор Ватсон?

— Совершенно верно, мисс Коутс, я к вашим услугам.

Девушка взглянула на меня с легким удивлением;

— Вы знаете меня? Откуда?

— Для этого не нужно быть Холмсом, мисс, которому, по моим предположениям, вы собираетесь нанести визит. Ведь ваш портрет совсем недавно был помещен почти во всех газетах.

— Да, да… — вздохнула девушка, — печальная известность…

— Если я не ошибся в своих предположениях, то буду рад проводить вас к моему другу Холмсу.

Не говоря ни слова, она последовала за мной, и через несколько минут мы с Холмсом сидели за столом, слушая ее рассказ.

— Я боюсь затруднить вас, мистер Холмс, прося выяснить некоторые обстоятельства, ибо они могут оказаться нелепостью, вздором, просто плодом больного воображения, но я решаюсь на это, так как для меня это имеет очень большое значение.

— Продолжайте, мисс, мы никогда не можем знать наперед, что имеет и что не имеет значения. Равно как не знаем, какие обстоятельства важны, несмотря на то что кажутся нелепостью, а какие — действительно вздор, хотя на первых порах они выглядят первостепенно важными.

Холмс ободряюще взглянул на свою клиентку и продолжал:

— Я знаю, что вы единственная дочь известного, трагически погибшего полярного исследователя Коутса. Поверьте, что и я, и Ватсон разделяем вашу скорбь. Из того, что вы в таком непродолжительном со дня похорон времени решили обратиться ко мне, следует несомненно, что вас интересует какой-то вопрос, имеющий непосредственное касательство к этой трагедии. Вы имеете основание думать, что в гибели вашего отца виновна не только стихия, но и человек?