— Никакого секрета в этом нет, — ответил Вудворд, — это все скоро можно будет прочитать в моей книге. Для получения радужной поверхности разогретое изделие помещается в пары хлорного олова. После такой обработки поверхность его покрывается чрезвычайно тонкой пленкой, отличной от основной массы стекла. На разделе этих двух поверхностей создаются условия для интерференции света. Мы это наблюдаем как радужную побежалость. Морозные стекла готовятся еще проще. Раздутая заготовка в горячем состоянии на короткое время погружается в воду. Наружный слой стекла при этом растрескивается, образуя причудливые узоры. Операция эта повторяется неоднократно, а потом стеклу придается окончательная форма изделия.

— Благодарю вас, Вудворд, это хоть и просто для вас, нам же в диковинку. Еще хотелось бы узнать, зачем ваш завод изготавливает армированное стекло, о чем сообщил Коллинз своему хозяину?

— Это, пожалуй, более сложный процесс из-за того, что не просто подобрать металл для сетки, которую закатывают в стекло, по коэффициенту термического расширения. Но вас интересует, зачем оно? То же назначение, что и у триплекса, — безосколочность. Но если триплекс все же мутнеет со временем, то армированное стекло этим не страдает. Но оно не подходит для легких конструкций и там, где нужна абсолютная прозрачность. Армированным стеклом можно закрыть большой проем в стене и получать от него достаточное количество света. Им можно покрыть здание сверху, как в оранжерее. Его достоинство не только в отсутствии осколков, но еще и в том, что оно выдерживает высокую температуру. Это важно в противопожарном отношении. Ведь пламя разгорается сильнее тогда, когда разрушаются стекла здания и образуется сквозняк.

Мы очень тепло распрощались.

Через пару дней к нам на Бейкер-стрит заглянул Стокс. Он поблагодарил нас обоих. Сказал нам, что его беседа с Коллинзом окончательно убедила его в том, что для интересов страны ни он, ни его хозяин никакой опасности не представляют. Мерзавцы, конечно, они оба отъявленные, но четкого законодательства по коммерческому или промышленному шпионажу пока нет. В интересах военного ведомства не поднимать шум, не обнаруживать своего беспокойства.

Поздним летом мы с Холмсом прогуливались по бульвару и решили посидеть на скамеечке покурить. Проезжавший мимо кеб вдруг резко затормозил, и из него выскочил человек, радостно нас приветствовавший. Это был наш давний знакомый, сыщик из Скотленд-Ярда Лестрейд.

— Доброе утро, доктор Ватсон, доброе утро, Холмс! Очень рад нашей встрече. Как вы себя чувствуете? Я еду по делу, но, увидев вас, не мог не остановиться: мы, кажется, уже давно не виделись.

Холмс поинтересовался, по какому делу спешит Лестрейд. Тот махнул пренебрежительно рукой:

— Дело пустяковое. Нападение в доме на полковника Мэрдстона. Никто не убит и ничего не пропало, да, кажется, и наслежено порядком. Я не думаю, что такие мелочи вас заинтересуют, но если у вас появится желание и вы не заняты чем-нибудь серьезным, то приглашаю вас на место преступления. Вы хорошо знаете, что ваши советы всегда были ценны для меня и для Грегсона.

Холмс скучал и по этой, видимо, причине принял приглашение Лестрейда.

Мы подкатили к окраине Лондона. Полковник жил в небольшом особнячке с немногочисленной прислугой. Осторожно ступая, чтобы не затоптать следов, мы вошли в помещение. Это, собственно говоря, было кабинетом и спальней полковника. Туда мы прошли через столовую. Сам полковник с забинтованной головой лежал на своей постели. Два его лакея находились при нем. Ночью неизвестный напал на него и оглушил чем-то тяжелым по голове.

Холмс и Лестрейд внимательно всё осмотрели в комнате. Следы борьбы были явны. Злоумышленник, очевидно, проник в комнату через наружную дверь, которая не была запертой. Это был отдельный ход, которым полковник пользовался, когда возвращался домой поздно. Через другую дверь, ведущую в столовую и к помещениям слуг, он общался со всем домом; через нее мы и вошли. Полковника осматривал врач, потребовавший от нас, чтобы мы не беспокоили пострадавшего. Он сказал, что ничего серьезного в травме не видит, но считает необходимым на несколько дней поместить его в свою больницу. С помощью лакея и санитара он одел полковника и поместил его в карету. Она уехала. Мы остались в комнате втроем и, уже не стесненные присутствием пострадавшего, стали всё внимательно рассматривать. В углу комнаты стоял сейф. Он был заперт, и следов попытки открыть его не выявилось. На стенках сейфа был отпечаток пальца, но его мог оставить сам владелец. В комнате чувствовался какой-то приторный запах. Холмс осмотрелся и из угла поднял марлевую повязку.

— Это хлороформ, — сказал он.

Лестрейд показал ему на стену, в которой засела пуля. На полу валялся нож. Подняв его, Холмс внимательно рассматривал лезвие и обратил внимание на кровавое пятно. Стали смотреть на полу, но капелек крови не обнаружили. Однако у косяка двери четко вырисовывался кровавый отпечаток большого пальца.

— Кажется, это удача, — сказал Лестрейд, — по этому отпечатку убийцу не трудно будет отыскать.

Холмс пристально посмотрел на него и возразил:

— Это у вас получится только в том случае, когда он уже прошел по какому-нибудь делу. А ведь могло случиться, что он еще и не попадался. А потом, дорогой мой Лестрейд, почему вы так поспешно называете преступника убийцей? Кровь на ноже? Но у пострадавшего нет ножевых ранений. Это кровь преступника, которую пустил ему полковник.

Лестрейд согласился с доводом Холмса, сказав, что это еще более облегчает задачу. Однако неясным остается выстрел. Кто в кого стрелял? Если преступник, то трудно промахнуться на таком расстоянии, а на полковнике ничего не обнаружено, кроме сильного ушиба.

— Посмотрите на стол, Лестрейд. В пепельнице сигара, выкуренная почти целиком. Эту сигару курил полковник. В момент нападения на него он был раздет. Стало быть, он пришел, довольно долго сидел за столом, потом разделся и лег в постель. Преступник проник через дверь, точнее, двери, ибо их три, еще до того, как полковник вернулся. Он был в комнате, спрятавшись за шторой, и ожидал, когда полковник ляжет и выключит свет. Дождавшись этого, он накинул полковнику на лицо тряпку с хлороформом, но тот рванулся, и завязалась борьба, в которой полковник ножом порезал преступника.

— А выстрел?

— Выстрел, видимо, произвел тоже полковник, но пистолет у него тут же выбили, и он схватился за кож.

— Это выглядит правдоподобно, Холмс, но мне представляется, что только усугубляет неясности. Прежде всего, где этот пистолет? Возможно, его подобрали слуги или захватил сам преступник.

— Это мы выясним. Выйдем во двор, осмотрим все кругом, затем опросим лакеев.

Во дворе мы подошли к двери, через которую вошел полковник. На земле видны были его следы. Кроме того, довольно четко отпечатался след ботинка, обращенный в обратную сторону. Холмс подошел к нему очень осторожно и сказал:

— Отпечаток великолепный и свежий, никем не затоптанный. Лестрейд, вы можете послать за собакой? Надежды на нее мало, но пренебрегать ничем не следует.

Лестрейд что-то сказал сопровождавшему его констеблю, и тот, вскочив в кеб, умчался. Осмотр входных дверей показал их неповрежденность. Их открыли ключом, и, видимо, преступник запер их снова, если верна версия Холмса по поводу того, что полковник пришел к себе после него и ничего не заметил.

Мы вернулись в дом и стали опрашивать лакеев. У меня создалось впечатление, что опросить их следовало бы раньше, но Холмс и Лестрейд прежде всего обратились к тому, что можно было увидеть своими глазами. Лакеи рассказали, что полковник живет уединенно, большого общения избегает. Средствами он располагает и часто ездит в клуб играть в карты. Это у него давняя привычка, и играет он, как говорят, очень искусно. Возвращается из клуба он всегда поздно и проходит к себе через свои двери, не тревожа лакеев. Двери эти надежные. Их три. Надо сначала открыть дверь в тамбур, в нем дверь в небольшой коридорчик, а затем уже дверь в комнату полковника. Ключи от этих дверей у полковника всегда при себе на связке. Они все сейчас на месте.