— Мам, расскажи, что вчера ночью случилось.

Мама сидела в кабинете, с очками на носу, изучая последние выпуски научных журналов. При звуке моего голоса она взглянула на меня:

— Я надеялась, что ты об этом заговоришь.

Она показала на потрепанное кресло у стола. Я села и укрыла ноги потрепанным перуанским одеялом.

Мама развернула ко мне стул, подняла очки на лоб и приготовилась к непростому разговору.

— С чего начнем? С того, что произошло между тобой и Люциусом на крыльце?

Я вспыхнула и отвела глаза:

— Нет, об этом я говорить не хочу. Давай поговорим о том, что произошло два дня назад, когда Люциуса сюда принесли. Почему сюда? Почему не в больницу?

— Джессика, я уже объясняла: Люциус особенный. Не такой, каквсе.

—  В чем же онособенный?

— Он вампир. Доктор, получивший образование в американском медицинском колледже, не сможет правильно его лечить.

— Мам, он обычный парень.

— Ты все еще в это веришь? Даже после того, что увидела, подсматривая под дверью?

Уставившись на свои руки, я накрутила на палец нитку из одеяла и оторвала ее:

— Мам, все так запуталось…

— Джессика…

— Да?

— Ты же дотрагивалась до Люциуса.

— Мам, ну пожалуйста!

Нет, об этом лучше не вспоминать.

Мама невозмутимо посмотрела на меня:

— Мы с твоим отцом не слепые. Папа застал конец вашего… кхм… разговора с Люциусом на Хеллоуин.

Я порадовалась, что лампа едва освещает письменный стол, потому что мои щеки пылали.

— Мы просто поцеловались… Даже не по-настоящему.

— Когда ты дотронулась до Люциуса, ты не заметила ничего необычного?

Холод его кожи… Я сразу догадалась, о чем она, но почему-то продолжала упорствовать:

— Не знаю. Может быть.

Мама сообразила, что я не до конца откровенна, и вернула очки себе на нос. Очевидно, разговор закончен. Маму всегда раздражало нежелание проявить гибкость ума в непростых ситуациях.

— Джессика, хорошенько подумай о том, что произошло в гостиной. О том, что ты почувствовала. О том, во что ты верить.

— Я хочу верить в то, что реально, — простонала я. — Я хочу понять, что происходит на самом деле. Мам, а как же эпоха Просвещения? Логическое мышление искореняет предрассудки… и все такое… Исаак Ньютон, который раскрыл великую тайну гравитации, утверждал, что правда — его лучший друг. Как существование вампиров может быть правдой?

Мама долго на меня смотрела, обдумывая ответ. Мерно тикали часы на столе.

— Между прочим, Исаак Ньютон всю жизнь верил в астрологию, — жестко произнесла она. — Вот тебе и рациональный ученый!

— Ой, правда? А я не знала…

— Альберт Эйнштейн раскрыл секреты атома, в существование которого никто не верил еще лет сто назад. Так вот, Эйнштейн однажды сказал: «Самое прекрасное, что только можно испытать, — это тайна». — Она помолчала. — Если атомы существуют везде, хотя их и не видно, почему бы не существовать вампирам?

Да, отличный аргумент.

— Мам…

— Что?

— Я видела, как Люциус пил кровь. И его клыки видела.

Мама успокаивающе потрепала меня по руке:

— Добро пожаловать в мир тайн, Джессика. — На ее лицо набежала тень. — Пожалуйста, будь осторожна. Это непростой мир. Непознанный. Таинственное может быть прекрасным — и опасным.

Я понимала, что она говорит о Люциусе.

— Мам, я буду осторожна.

— У Владеску репутация безжалостных вампиров, — прямо сказала она. — Нам с отцом Люциус нравится, однако нельзя забывать о том, что он получил совсем не такое воспитание, как ты. И дело вовсе не в его богатстве.

— Ага, я знаю, он мне рассказывал. Но повторяю, я ничего к нему не испытываю.

Ложь.

— Как бы то ни было, ты всегда можешь со мной поговорить. И с папой тоже.

— Спасибо. — Я скинула одеяло, встала и поцеловала ее в щеку. — Теперь мне нужно подумать.

— Конечно. Я тебя люблю, Джессика, — сказала мама и вернулась к своим научным журналам.

Несмотря на все предостережения, несмотря на ее очевидное беспокойство, в ее голосе сквозило понимание.

— Ну вот ты и выбрался из гаража, — поддразнила я.

— Неужели тебе нравится так жить? — усмехнулся Люциус, откинувшись на розовые атласные подушки.

Мама настояла, чтобы он переехал вмою спальню. Временно, до выздоровления. Теперь сломанная нога Люциуса, заключенная в гипс, возлежала на плюшевом хот-доге.

— Я словно сижу в коконе из сахарной ваты. — Он скорчил гримасу. — Все розовое.

— Мой любимый цвет.

Люциус фыркнул:

— Розовый — всего лишь бедный родственник красного.

— Ты здесь не навсегда. Скоро вернешься в свой склеп с ржавым оружием. — Я огляделась: — Не видел мой айпод?

— Этот? — Люциус нащупал среди простыней мой плеер.

— Дай сюда!

— Может, оставишь? Чтобы не скучать, я с интересом ознакомлюсь с твоими музыкальными пристрастиями.

Приехали.

— Вот и купи себе такой же!

— Да, но в твой уже загружены альбомы «Блэк айд Пиз». — Люциус явно надо мной издевался.

— Не придуривайся.

— Мне нравится. Честно. Как такое может не нравиться? — На его лице появилась озорная улыбка.

Я выхватила айпод. Люциус расхохотался. Я тоже улыбнулась:

— Если бы ты не был в таком плачевном состоянии…

— Что? — Он ловко поймал меня за руку — с удивительной скоростью для человека со сломанными ребрами. — Ты бы силой заставила меня подчиниться? Размечталась!..

Ох, не надо о мечтах. В последнее время я действительно размечталась. Люциус все чаще появлялся в моих снах. Мне снились свадьба, темные пещеры, мерцание свечей…

Люциус отпустил меня и серьезно произнес:

— Джессика, прости, у меня временное помрачение рассудка от всех этих болеутоляющих. Нет, не пойми превратно, я безмерно благодарен доктору Жольдошу, он избавил меня от страданий, но…

— У тебя путаются мысли.

— Вот именно. Я совсем забыл поблагодарить тебя… — Он выпрямился, сморщившись от боли в ребрах. — За то, что привязала Чертовку. За то, что осталась со мной. Ты вела себя очень храбро.

Я пошевелилась, стараясь не задеть его ногу:

— Чертовку убили… Так жалко.

Люциус посмотрел в окно. Уголки его рта печально опустились.

— Ты сделала, что могла. Знаешь, иногда лучше уничтожить, чем оставить в живых. Безопаснее.

— Ты же почти ее приручил, — неубедительно возразила я.

— Подчинение противоречило ее натуре. Понимаешь, мы изначально верны себе, своим корням, своему воспитанию.

Мы умолкли. Интересно, о чем думал Люциус — о лошади… или о себе?

— Поздравляю со вторым местом, — неожиданно произнес он.

— На стене, рядом с синими лентами, полученными за победу в олимпиадах по математике, висела красная лента за конные соревнования. Синяя лента, разумеется, украшала комнату Фейт Кросс. Я выступила хорошо, но этого оказалось недостаточно. Странно, мне пожизненно запретили участвовать в соревнованиях, — криво усмехнулся Люциус. — Специально новое правило придумали: «Запрещено приводить диких животных на публичное мероприятие». Вот я и оказался его первым нарушителем. Первопроходцем, так сказать. — Он за смеялся, закашлялся и схватился за бок: — Ох!