— Вы оба пропустили великолепное… — начал было Стефан, но Кэрри его перебила:

— Беда невелика. Наверстаем в следующий раз. А я, пожалуй, вернусь в общежитие. Надо позаниматься. — Она стянула с себя одеяло, сложила и отдала Джейку: — Спасибо.

Не сказав больше ни слова и даже не взглянув на Майкла, она вышла из комнаты. Она спешила уйти от всех. Проходя мимо письменного стола Джейка, она заметила, что письмо, явно написанное женщиной, начиналось словами: «Мой дорогой Джейк…»

Кэрри было необходимо остаться наедине с собой, подумать, что-то написать, попытаться разобраться в хитросплетениях событий и чувств этого дня.

Кэрри не видела Джейка две недели. Он и не звонил ей. Кэрри сказала Майклу, что не сможет провести с ним лето в Нью-Йорке. Это означало, что она не готова вступить с ним в серьезные длительные отношения, так как не уверена в их прочности.

— Ну что ж, решено, Кэрри, — сказал наконец Майкл после долгих до изнеможения споров и объяснений. — Но я надеюсь, что мы останемся друзьями. Я хочу быть твоим другом. Я и сейчас твой друг. Навсегда.

Кэрри не рассказала ни Майклу, ни кому-нибудь другому о том, что произошло у них с Джейком. Следующие две недели Кэрри почти совсем не ела, спала урывками и очень медленно и обдуманно записывала слова, которые шли у нее из глубины души.

Они снова встретились совершенно случайно. Кэрри проснулась в пять часов. Предрассветное небо было жемчужно-серым. Кэрри решила прогуляться. Ей нравился тихий и спокойный по утрам кампус. Через несколько часов пустая сцена оживет и тысяча действующих лиц как бы отодвинет на задний план высокие здания, росистую траву и высокие шелестящие пальмы. Кэрри любила время, когда сцена уже готова к выходу актеров, но еще пуста, когда можно слушать одинокую песню фонтана, не в общей симфонии голосов, велосипедных звоночков, радиопередач и автомобильных гудков. У фонтана был чудесный собственный голос, музыкальный, повествующий только о своем. Она часто сидела возле него по утрам и слушала.

Но сегодня ее место было уже занято. Он обернулся на звук ее шагов и встал, узнав ее.

— Кэролайн!

— Джейк! — прошептала она. — Что ты делаешь у моего фонтана?

— Я могу задать тебе тот же вопрос.

— Но я никогда не видела тебя здесь раньше.

— Верно. Это не мое обычное время. Признаю.

Кошмары обычно поднимали Джейка с постели часа в два ночи. Он бродил по кампусу и подолгу сидел у фонтана, потом возвращался к себе в комнату и пытался уснуть. Но именно в эту ночь он встал в два и решил уже не ложиться — понял, что это бесполезно.

Они слушали пение фонтана, потом заговорили разом.

Кэрри рассмеялась, и это разрядило напряжение.

— Ну как ты? Готовишься к экзаменам? — спросил Джейк.

— Пока только думаю о подготовке… и о тебе.

— Ты едешь летом в Нью-Йорк?

— С Майклом? Нет. Не стоит. Я полагаю, что он рад вернуться к своей журналистике. — Кэрри помолчала. — Я собираюсь играть в теннис в клубе Бостона. Я занималась там и раньше, еще школьницей. А ты что собираешься делать?

— Послушать кое-какие курсы в Беркли. Читать.

Снова наступило молчание.

Кэрри хотелось уйти. Их встреча оказалась случайной. Он не хотел ее видеть. Он не звонил. А она так мечтала, чтобы он позвонил, хотела с ним встречи… Кэрри выпрямилась и протянула Джейку руку, прохладную от утренней свежести.

— Ладно, если я тебя больше не увижу в этом году, то желаю хорошо провести лето.

Джейк взял ее холодную ладонь обеими руками.

— Кэролайн, я хотел тебе позвонить, извиниться.

— Почему же не позвонил?

— Боялся, что ты неверно меня поймешь, не так истолкуешь мой звонок.

«Воображу, что ты ко мне неравнодушен», — с горечью подумала Кэрри. Она попробовала высвободить руку, но Джейк держал ее крепко.

— Как же, по-твоему, я могу это истолковать? — спросила Кэрри.

— Ты могла бы обо всем забыть или простить меня. Это бы означало, что ты готова говорить со мной. Возможно, быть моим другом.

Кэрри слушала внимательно и вдумчиво. Что он сказал? Что они могли бы стать друзьями. Только друзьями. Она хотела бы стать Джейку другом… если бы это и вправду было возможно.

— Чего ты хочешь? — медленно и раздельно проговорила она.

— Я хочу пригласить мою маленькую, невероятно худенькую подружку пообедать со мной в одном из лучших ресторанов Сан-Франциско.

— Пообедать? — Кэрри улыбнулась.

— Да, я собираюсь научить тебя тонкому искусству обедать. Мы начнем сейчас, а продолжим будущей осенью. Согласна?

— Да!

Джейк провел лето в домике в Сан-Грегорио. Он установил телефон, но тот все лето молчал. Никто и не знал, что Джейк там живет. Он пользовался телефоном, чтобы заказывать обеды или билеты в театр в Сан-Франциско. Он собирался покинуть домик, чтобы предоставить его, как и обещал, Меган и Стефану.

Джейк взвалил на себя тяжелое бремя занятий: разговорный китайский, разговорный японский, внешняя политика Ближнего Востока, Шекспир. Он занимался в библиотеке, питался в кафетериях. Даже на каникулах кампус в Беркли оставался средоточием политической активности. Антивоенные деятели собирались регулярно; митинги вошли в привычку.

Джейк не привлекал к себе внимания. Он ни с кем не общался на занятиях и самым недвусмысленным образом отклонил авансы очень хорошенькой девушки, которая вместе с ним занималась разговорным китайским. Джейк не нуждался ни в разговорах, ни в обществе, почти не думал о своей личной жизни и сосредоточился на занятиях: совершенствовался в языках, вникал в политику. И восхищался гением Шекспира.

Он вернулся в Стэнфорд за неделю до Дня труда [2]. Согласился занять должность наставника в одном из общежитий, то есть старшекурсника, опекающего студентов младших курсов. Это дало ему возможность поселиться в отдельном большом блоке с гостиной, спальней, холодильником и даже видом на озеро. Лето он провел в одиночестве и, возможно, поэтому был так рад своему отдельному жилью, но вообще-то ему надоело общежитие, и он подумывал снять квартиру за пределами кампуса.

Он удивился, обнаружив на почте в своем ящичке два письма. Первое, со штемпелем «Женева. 29 июля», было от Джулии. Он порвал его, не читая, и выбросил в корзину для мусора. Второе, отправленное 18 июля из Бостона, было надписано незнакомым почерком, совсем непохожим на изящно-небрежный почерк Джулии. Джейк поинтересовался отправителем — Кэролайн Ричардс.

Джейк направился к фонтану и устроился рядом. Уже смеркалось. Кампус накануне Дня труда был почти пустынен. В последних лучах солнца Джейк прочел письмо:

«Дорогой Джейк!

Ты говорил, что летом будешь в Пало-Альто, поэтому я надеюсь, что письмо до тебя дойдет.

Ты знаешь, мне ужасно понравился наш обед в Сан-Франциско. Ресторан потрясный, и вообще вечер был очень милый. Спасибо тебе.

Стефан и Меган довольно щедро оплачивают пассажирское сообщение между Нью-Йорком и Хартфордом. Стефан очень доволен работой в юридической конторе. Меган живет в Пайнхэвене, имении супругов Найт в Коннектикуте. У нее главная роль в новой постановке Айена, и она в ужасе от того, что тот теперь считает ее «серьезной» актрисой. Думаю, своей метаморфозой она во многом обязана твоей помощи в работе над ролью Гвендолин. Мы планируем семейную поездку в Нью-Йорк в августе — на спектакль. Он идет не на Бродвее, как постоянно подчеркивает Меган, но тем не менее в Нью-Йорке. И отзывы очень лестные.

Мои занятия в теннисном клубе довольно успешны.

Еще раз спасибо за обед.

Кэрри (Кэролайн!)».

Джейк читал и улыбался. В этом письме — вся Кэрри с ее честностью, прямотой и скромностью: о себе она упоминает только вскользь и в самом конце. Надо надеяться, что она счастлива. Он видел ее несчастной, он сделал ее несчастной в тот день минувшей весной. И никогда об этом не забудет. Он вообще не забудет ничего, что связано с Кэролайн: обед при первой встрече, другой обед, через месяц после первого, когда Кэролайн уже успела похудеть, премьера пьесы Уайльда, концерт в Филморе, уик-энд у озера Тахо, утро у фонтана, их обед в Сан-Франциско. Воспоминания были живые и ясные, и сама память о Кэрри вселяла в его душу покой.