— Я должна была встретиться здесь со Стефаном и Меган. Мы собирались на митинг.

Она говорила об одной из демонстраций в знак протеста против войны во Вьетнаме с речами, оркестрами, пением и танцами.

— Они ушли. Они долго тебя ждали, потом решили, что вы как-нибудь там встретитесь. Ушли совсем недавно.

Джейк отметил, насколько спокойно отнеслась Кэрри к его сообщению. Ее ничуть не волновало, что она отправится на митинг одна. Она посмотрела на Джейка и улыбнулась.

— Я тебя подожду. Мы можем пойти вместе.

— Я не собираюсь туда идти.

— Не собираешься? — Кэрри, не веря своим ушам, уставилась на Джейка широко распахнутыми, удивленными глазами. — Почему?

— Не могу.

— Не можешь. О, понимаю. Ты занят. Настолько занят, что у тебя нет времени на протест против этой презренной, грязной войны. Или смешаться с толпой простых людей ниже твоего достоинства?..

Кэрри внезапно умолкла, так ее напугало гневное выражение лица Джейка.

— Ты не знаешь, о чем говоришь, Кэролайн, — произнес он ровным голосом и крепко сжал губы.

— Наше правительство и армия уничтожают там тысячи ни в чем не повинных людей, настойчиво повторяя, что все это в наших кровных интересах. Я это знаю. И понимаю, что это плохо. Преступно.

Собственное негодование Кэрри придало ей храбрости.

— Молодые американцы, — медленно и раздельно начал Джейк, — почти мальчики, моложе тебя, Кэролайн, умирают в то время, когда люди вроде тебя поют и танцуют под майским солнышком в Калифорнии, приветствуя интеллектуалов, утверждающих, что эта война безнравственна. Глупые мальчишки, сумевшие избежать ее ужасов, поступив в колледж. И неимущие, которые не смогли от этого откупиться. Не все, но многие верят, что их и ваша свобода стоит того, чтобы отдать за нее свою молодую жизнь. Они умирают за то, чтобы вы могли, легко одетые, почти без всего, чувствовать себя свободными, справедливыми и чистыми в прекрасный солнечный день.

Кэрри сегодня надела короткие зеленые шорты и такого же цвета топик, которые подарила ей Меган в первый день знаменитой диеты. Теперь эта одежда сидела на ней отлично, и Кэрри чувствовала себя в ней очень удобно — вплоть до той секунды, когда Джейк произнес свое «почти без всего». Его слова просто жестоки, и он не имел права…

— Что за скверную игру ты ведешь, Джейк? Ты чувствуешь себя виноватым из-за своего привилегированного положения и рядишься в одежды патриота для оправдания мерзостей, творящихся во Вьетнаме? Тебе никого не обмануть, Джейк! Но это вполне в твоем духе! Ты всегда ставишь себя выше всех. Ты не можешь позволить себе опуститься до общего уровня, даже если это уровень твоих друзей. Ты самый настоящий высокомерный сноб!

Пока она говорила, вспышка боли, которую Кэрри замечала и раньше, исказила черты Джейка. Но это быстро прошло и сменилось выражением, которое она не могла истолковать. Ее гнев мгновенно улетучился. Кэрри ждала. Джейк вздохнул.

— Думай что хочешь, — еле слышно прошептал он.

Поединок завершился. Джейк отступил. Но Кэрри была не готова к такому финалу.

— У меня не укладывается в голове, как американец может по доброй воле отправиться на войну, если он, конечно, не патологический убийца.

— Я ведь тебе говорил, почему они туда попадают. У них нет выбора.

— Ни один человек в здравом уме не смирится с таким выбором, не захочет убивать себе подобных.

Кэрри принимала это как нечто само собой разумеющееся. Эта концепция была очень распространена и живуча в студенческих кампусах семидесятых годов: убийство противоречит законам природы. Если некий индивид намерен вас убить, следует поговорить с ним по-человечески, по-братски — и он поймет. Если грабитель приставил пистолет к вашему виску и потребует кошелек или жизнь, эта концепция с полной уверенностью в успехе рекомендовала предложить грабителю половину ваших денег, чтобы потом расстаться с ним друзьями.

Кэрри от души была готова подписаться под этой теорией, поскольку она совпадала с ее собственным представлением о доброте как основе жизни.

— Ты просто ничего не понимаешь, — неохотно произнес Джейк.

Ему так не хотелось разрушать мир добрых фантазий Кэрри. Он неизбежно рухнет сам, когда Кэрри повзрослеет и волей-неволей познакомится с обратной стороной жизни.

— А ты понимаешь?

— Да.

— Почему? — не отступала Кэрри, которая никогда еще так не разговаривала с Джейком, она вообще стеснялась с ним разговаривать.

— Я там был, — помолчав, неохотно ответил Джейк.

— Где?

В голосе Кэрри прозвучала тревога: неужели сейчас она узнает то, чего не хотела бы знать?

— Во Вьетнаме.

— Ты там не был! — Кэрри не могла поверить услышанному. — А, понимаю, ты там был до войны.

— Я был на войне. Участвовал в ней.

— Как специалист? — быстро предположила она.

— Как солдат.

Сердце у Джейка заколотилось. Теперь это стало неизбежным. Неизбежно разрушительным для них обоих. Он поклялся никому ничего не рассказывать. Джейк почти убедил себя в том, что то была часть не его, а чьей-то жизни. Чепуха, это часть именно его и только его жизни, теперь и навсегда. Ни забыть о ней, ни исключить ее из прошлого ему не удастся — слишком сумеречную тень она отбрасывает на его настоящее.

— Но ты не воевал! — Кэрри почти умоляла. — Ты никогда никого не убивал!

Джейк молчал. Ему нечего было сказать.

Кэрри задрожала, потом ее вдруг передернуло, и она вскрикнула:

— Я тебе не верю! Это неправда. Только не ты!

Она тряхнула головой и вдруг зашаталась. Джейк поспешил ее обнять обеими руками. Подвел к своей кровати, усадил и сам сел рядом с ней и снова обнял, сначала очень легко и даже неуверенно, а потом, когда она прижала мокрое от слез лицо к его груди, смелее и крепче.

Он нежно гладил ее по голове своей сильной, твердой ладонью, а Кэрри тем временем обуревали мучительные сомнения и беспорядочные мысли. Это руки убийцы, думала она. Сколько мужчин он убил? Сколько женщин? Детей? Убивали ли эти руки, что так ласково ее гладят? Она чувствовала, как он целует ее волосы, крепко прижимаясь к ним мягкими губами, и бормочет: «Кэролайн, дорогая, не плачь. Мне очень жаль. Пожалуйста, не плачь».

Нежность его прикосновений, неожиданная мягкость губ, еле слышный шепот спутали все мысли Кэрри и возбудили в ней еще неизведанное страстное желание. Слабое подобие этого чувства она испытала во время первой встречи с Джейком, но сейчас происходило нечто совсем иное. Она хотела, чтобы он к ней прикасался, целовал ее, обнимал. Она повернулась лицом к Джейку и в его глазах прочла те же чувства.

Их губы встретились, и Кэрри обволокло тепло его тела. Джейк притянул ее к себе. Она вспомнила позже — смутно, однако уверенно, — что у него было что-то не в порядке с ногой. Когда она прижалась к его теплому, живому телу, какая-то его часть казалась холодной, безжизненной. Тогда она почти не обратила на это внимания, но потом, вспоминая, недоуменно испытывала смутную тревогу.

Они пролежали одетые на кровати Джейка несколько часов. Целовались, обнимались, но и только — как бы по молчаливому уговору. Стоило Джейку чуть-чуть от нее отодвинуться, как к Кэрри возвращались все ее ужасные мысли и она начинала тихонько плакать. Джейк поцелуями осушал ее слезы, целовал в губы — и ужасы исчезали. Усталая и растерянная, Кэрри наконец уснула в объятиях Джейка.

Джейк услышал, как отворилась входная дверь, и быстро вскочил с постели. Накрыл Кэрри одеялом и шепнул: «Оставайся здесь».

Меган, Стефан и Майкл стояли в общей комнате, раскрасневшиеся от солнца, спиртного и весело возбужденные.

— Кэрри так и не приходила?

— Приходила. Она до сих пор здесь. Думаю, спит на моей кровати. Она плохо себя почувствовала. Я предложил ей отдохнуть, прежде чем отправляться на митинг.

— С ней все в порядке? — озабоченно спросил Майкл.

— В полном. — Это сказала сама Кэрри. Она стояла в дверях, завернувшись в одеяло. — Я себя чувствую гораздо лучше. Вздремнула на славу.