Отлично, теперь он все расставил по местам.

— Хорошо. Мне бы не хотелось терять твою дружбу.

— Правда?

Ирония в его голосе напугала Женевьеву.

— И ты должен быть любимым.

Его глаза расширились. Он не доверял ей?

— Должен быть любимым… — удивленно повторил он, словно никогда не слышал ничего более странного и наивного.

Женевьеве тоже не нравилось, когда над ней смеются.

— Я не хочу выходить за тебя, — раздраженно сказала она.

В ее голосе проскользнули нотки отчаяния.

Ей казалось, все повторяется: она уверяла, что больше не станет целовать его, а чем все закончилось?

— Ты не хочешь стать герцогиней Фоконбридж?

Было ли его удивление настоящим или он просто иронизировал? Мысли Женевьевы путались, дыхание перехватывало, ей хотелось уйти и оставить его. Странно, почему находясь с ним рядом, она прежде всего испытывала именно это желание и почему вместо этого бросалась к нему, в конце концов оказавшись обнаженной в постели рядом с ним? Ей хотелось, чтобы он чувствовал, а не подтрунивал над ней.

— Это не имеет ничего общего с титулом.

Неужели она уязвила его самолюбие? Конечно, кто бы отказался стать герцогиней?

Как Женевьева мечтала, чтобы наконец наступил тот день, когда она сможет разобраться в себе! Когда она будет знать, что именно чувствует в данную минуту и на кого направлено ее чувство. Прошла целая вечность с тех пор, как она могла это делать.

Вечность. Другими словами, всего неделя.

— Ты ведь не обиделся, потому что я отказалась выйти за тебя?

И тут до них долетел смех Гарри, и Женевьева повернула голову, не в силах сдержаться. Его смех успокаивал, и ей хотелось лететь к нему, словно бабочка. Туда, где все так знакомо и надежно.

— Довольно об этом, — холодно ответил герцог и покачал головой, словно чему-то удивляясь.

Он продолжал идти. Женевьева остановилась и ждала, когда Гарри приблизится к ней.

— Миллисент только что передала мне забавную шутку, которую ты рассказала у Фарнсуортов.

Женевьева отправилась дальше с Гарри и Миллисент. Она молчала, чувствуя себя смущённой и оглушенной, но ей было так хорошо вместе с ними.

Герцог продолжал в одиночестве шагать впереди.

В тот вечер герцог, оправдывая свою репутацию, уговорил присутствующих мужчин сыграть в карты, предоставив дам самим себе.

Миллисент показала Женевьеве рисунок спящих в сарае котят — она снова вернулась к своему истинному призванию.

И она права, подумала Женевьева. Права, рисуя котят. Они успокаивают. Возможно, в этом была тайна Миллисент: она предпочитала покой, предпочитала твердо стоять на земле, любила самые простые вещи или что-нибудь милое. Она не забивала себе голову изображениями обнаженных мифологических персонажей из работ итальянских художников или поэзией и не связывалась с таинственными мужчинами. Возможно, поэтому Женевьева так любила Миллисент.

Что было важнее: характер самой Миллисент или котята?

— Думаю, тебе стоит продолжать их рисовать, — заверила она подругу. — Это твоя сильная сторона. Хотя и рассерженные лебеди мне тоже понравились.

Женевьеве казалось, она спокойна, но временами она все же поглядывала в сторону дверей, радуясь, что в комнате нет ни герцога, ни Гарри.

Позже она лежала в постели, беспокойно ворочаясь. С самого первого дня праздника в их доме постель стала ее врагом. Наконец Женевьева села, обхватила колени руками и принялась пристально смотреть на огонь в камине, словно он мог раскрыть ей какие-то тайны.

Когда ей стало ясно, что никаких тайн раскрыто не будет, она повернулась к часам.

Никогда прежде полночь не была наполнена таким глубоким смыслом.

Никогда прежде Женевьева не была такой настороженной, полной ожидания и беспокойной, как будто она превратилась в существо, чья жизнь начинается лишь с наступлением темноты. Внезапно ткань простыней стала особенно чувственно скользить по ее обнаженному телу. Тишина в доме и за окном была оглушающей, казалось, темнота с нетерпением ждет ее шагов, когда она отправится на поиски герцога.

Но теперь все было иначе.

И поскольку Женевьева не знала, что именно изменилось, и понятия не имела, как все исправить, то, устав от постоянных мыслей, она решила: самым лучшим будет остаться в комнате. Они предавались любви, чтобы забыться. Но раз продолжения не будет, нужно положить всему этому конец.

Она вздохнула с облегчением, приняв решение.

И именно поэтому она соскочила с постели, подошла к окну, отодвинула штору и выглянула наружу. Как всегда, стремясь держаться от герцога подальше, она вместо этого бросалась к нему в объятия.

Интересно, каким физическим законом можно это объяснить?

Наконец Женевьева решила, что физика не имеет ничего общего с желанием.

В саду его не было, по крайней мере она не заметила.

Она нерешительно взяла в руку свечу, открыла дверь и выглянула в холл. Там еще стоял слабый запах догорающих в канделябрах свечей.

Женевьева сделала четыре шага. Но тут ее ноги коснулись ледяного мраморного пола, и она решила поскорее добраться до теплого ковра. Поэтому она на цыпочках сбежала по лестнице, держась рукой за гладкие блестящие перила.

Проскользнув через холл, она начала свой поиск с библиотеки. Огонь в камине уже догорел. Кресла были пусты.

Женевьева остановилась, не решаясь войти.

— Монкрифф? — прошептала она.

В ответ раздалось только слабое эхо. Казалось, он исчез навсегда.

Нелепое предположение.

Женевьева вышла из библиотеки, снова прошла по ледяному полу. Огарок свечи едва освещал дорогу, но она знала, куда идти.

Она отправилась в зеленую гостиную. Под обнаженными ногами оказался ковер. Причудливые цветы Оливии грозно возвышались в углу.

Герцога там не было.

Женевьева пошла в другую гостиную, где они недавно шумно играли в жмурки и где он узнал ее по биению сердца и прикосновению к ее коже.

Она ходила из комнаты в комнату, словно обезумевший призрак, потерявший покой.

— Алекс… — тихо позвала она в комнате, где они впервые поцеловались.

Как будто это было заклинание.

Но и там его не было.

Женевьева уже не чувствовала холода.

Ее охватил страх. Она спустилась по лестнице для слуг, прошла через кухню, где все еще горел огонь, а у очага беспокойно ворочался во сне поваренок, но таки не открыл глаз. Ее ноги онемели от холода.

Женевьева несмело открыла наружную дверь кухни, несколько мгновений стояла в застывшей темноте.

И тут она смирилась с потерей.

Сад был огромным и загадочным, как ночные небеса, и если герцог желал скрыться от нее, она могла бы звать его целую вечность, и только эхо бы насмешливо отвечало ей.

И если он не хочет, чтобы его нашли, так и будет.

Ей хотелось завыть, глядя в небо.

Черт бы его побрал!

Зачем он все разрушил? Зачем изменил правила? Сам решил, по каким правилам играть. Разбудил в ней жажду и дал понять, что только он может ее утолить.

Почему она на все это согласилась?

Потому что желала его. Потому что они были одинаковые.

Она любила огромные алые розы и неистовые поцелуи, и он один это знал.

Если, возвращаясь обратно, она постучит в дверь его комнаты, какое это будет бесстыдное отчаянное безрассудство. Она не настолько еще отчаялась.

Женевьева остановилась перед дверью. Проклятие!

Постучала. Наверное, она все-таки действительно отчаялась.

Она прильнула к двери, но ничего не услышала.

Может быть, он заболел? Или спит?

Возможно, он уже уехал.

С этой горькой мыслью она отправилась к себе. И тут огромный букет роз глянул на нее словно с насмешкой. Господи! Что будет с девушкой, получившей такие цветы, если она не выйдет замуж за лорда Гарри Осборна?

Женевьева закрыла дверь, прижалась к ней спиной и прикрыла глаза.

Если герцог покинул Пеннироял-Грин, ее родители сказали бы ей об этом. Не стал бы такой человек, испытав разочарование от отказа, тайком выбираться из дома Эверси под покровом ночи.