Герцог поспешно схватил пальто, надел шляпу и так порывисто вскочил на ноги, что можно было подумать, будто Миллисент бросила ему на колени скорпиона.

— Я предпочту предоставить шитье дамам. Удел мужчин — крикетные удары.

Он подмигнул Женевьеве — надо же, подмигнул, — поклонился, дотронулся до шляпы и отправился к Йену и Гарри.

Женевьева смотрела ему вслед. Он был высокий и худощавый, с угловатыми плечами под элегантным сюртуком, шаги длинные и четкие. На небе не было видно ни облачка, зеленая трава сверкала на солнце, и фигура герцога восклицательным знаком выделялась на фоне пейзажа.

Женевьева видела, как обычно улыбчивый Гарри пытался сохранить дружелюбие при приближении герцога. На какое-то мгновение его лицо омрачили раздумья, Женевьева никогда не видела его таким суровым. Ей стало его жаль. Ей хотелось, чтобы мир всегда оправдывал ожидания Гарри.

И в то же время в ее сердце, несмотря ни на что, разгорелся огонек надежды.

— Я решила, это отпугнет Монкриффа.

Довольная собой, Миллисент расстелила на траве шаль и удобно расположилась на ней.

Женевьева рассмеялась, но смех был нерадостным. Миллисент по-прежнему казалась ей другой, незнакомой, в чем-то превосходящей ее, поскольку Гарри решил, что именно она достойна стать его женой.

— Ты действительно пыталась отпугнуть его, Милл?

— Тебе ведь не очень-то приятно находиться в обществе угрюмого опасного герцога, верно? Конечно, нет. Вчера он был ужасно груб, ушел, не говоря ни слова. Тебе надо быть со мной, Гарри и Оливией.

Женевьева привыкла всем делиться с Миллисент. Но за последние несколько дней и даже минут она много узнала о стратегии благодаря герцогу.

— Я и так все время с тобой и Гарри, — ответила она.

Эти слова дались ей нелегко. «С тобой и Гарри». Гарри и Миллисент. Миллисент и Гарри. Как их будут называть люди, когда они поженятся? Чье имя будет первым? Связанные навечно…

Ее имя больше никогда не будет упоминаться вместе с ними.

Внезапно Женевьеву вновь охватили ужас, боль и недоумение. Она замолчала.

Видимо, молчание затянулось, потому что Миллисент удивленно раскрыла рот!

— Только не говори, будто ты не видишь, что этот человек за тобой ухаживает.

— Не буду, потому что это неправда.

— Вчера вечером всем показалось иначе.

Значит, остальные их обсуждали. Прекрасно!

Вдалеке герцог демонстрировал красивый крикетный удар. Женевьева прикусила губу, чтобы не рассмеяться, увидев, как Йен вздрагивает всякий раз, когда тот поднимает клюшку. Предательская мысль, но поделом ему.

«А ты? Гарри ухаживает за тобой, Миллисент?!» Почему она не может спросить так, быть прямолинейной, как Оливия? Может быть, для этого нужна смелость? А у нее нет ни того ни другого.

— Ради Бога, Женевьева, он герцог, и если ты выйдешь за него, ты станешь…

— Хватит, хватит! — Женевьева чуть было не закрыла уши руками.

— …герцогиней. Разве это так плохо?

Женевьева медленно прикрыла глаза. Неужели никто не замечает? Никто не считает ее подходящей парой для Гарри? Как такое возможно? Все в ней противилось мысли выйти замуж за кого-то другого, кроме Гарри. С ним ей виделось счастливое, беззаботное будущее. Герцог был хладнокровен, посмеивался надо всем и мог с такой легкостью спланировать свою месть, которая разрушила бы ее жизнь, а ему надо только показать всему миру, что с ним шутки плохи.

Он прекрасно знал человеческие слабости и знал, как их использовать для своих целей. Поразительное умение, очень полезное, но вряд ли способное вызвать симпатию. «У вас непозволительно нежная рука, мисс Эверси». Она вновь вспомнила его слова и вновь внутренне содрогнулась.

Миллисент заговорщически понизила голос:

— Я слышала, он отравил свою первую жену из-за денег. Если ты выйдешь за него замуж, то недолго пробудешь герцогиней.

Женевьева закатила глаза:

— Все об этом говорят. И ты этому веришь?

Сама она не верила. Но что, если жена герцога обманула его?

— Не очень, — призналась Миллисент. — Подобное убийство встречается чаще в театральных представлениях, чем в жизни. Никто ничего не сумел доказать. Кроме того, я слышала, она была редкостной красавицей.

Можно подумать, красота исключает убийство. Йен был достаточно привлекательным мужчиной, однако попался бы ему более вспыльчивый противник, чем герцог, и Йен был бы мертв. Правда, и теперь его положение оставалось незавидным.

Герцог подошел, чтобы передать ему клюшку. Йен ее тут же уронил. Наверное, у него вспотели ладони.

— Все усопшие супруги всегда были редкостными красавицами.

Обе девушки озорно рассмеялись. Трое мужчин тут же повернулись к ним, надеясь и опасаясь, что они обсуждают их.

Тут же Женевьеву охватило чувство вины. Какой на самом деле была жена герцога?

Она знала, он ко всему относится с иронией. Если ему все кажется забавным, то ничто не в состоянии причинить ему боль.

Эта мысль заставила Женевьеву замереть.

— Уверена, он ищет жену, с тех пор как его бросила леди Абигейл, — заметила Миллисент, прокалывая стебель ромашки и сосредоточенно прикусив язык.

— Она его не бросала. Они расстались по обоюдному согласию, — коротко ответила Женевьева, и ей показалось, будто она защищает герцога.

Так оно и было на самом деле.

— Возможно, ему надоело спать одному.

— Миллисент Эмили Бленкеншип!

— И всё же, — на щеках Миллисент появились ямочки, и Женевьева вдруг подумала, очарован ли ими Гарри и знает ли Миллисент что-нибудь о том, что желают мужчины в постели, — я не могу понять, почему ему вдруг разонравилась Абигейл Бизли, поскольку все считают ее красавицей и ей не откажешь в обаянии. Мне она по душе. Возможно, он избавил ее от обязательств, потому что она влюбилась в другого, и он не смог этого вынести. Однако мне сложно представить, чтобы такой мужчина женился по любви.

Последние слова Миллисент произнесла преувеличенно слащавым тоном. Она была веселой, жизнерадостной, непосредственной, а совсем не осторожной, умной и наблюдательной.

Неудивительно, что Гарри хотел на ней жениться. Небольшая поправка: думал, будто хочет на ней жениться.

И эта губительная мысль закралась в голову Женевьевы благодаря герцогу.

— Почему ты так странно на меня смотришь? — внезапно спросила Миллисент.

На мгновение она даже перестала шить.

Женевьева вздрогнула.

— Мне кажется, у тебя по шее ползет муравей.

— А-а-а!

Миллисент принялась смахивать несуществующее насекомое.

— Тебя когда-нибудь целовал мужчина, Миллисент?

— Женевьева!

Миллисент открыла рот от изумления и уронила руки на колени.

Женевьева и сама удивилась своему вопросу. Пару дней назад она бы с легкостью задала его. Нет, скорее, пару дней назад он вообще не пришел бы ей в голову, потому что она была уверена: Миллисент сама ей все расскажет.

— Ну как?

Ромашковая цепь Женевьевы была уже длиной дюймов шесть. Еще немного, и она станет короной.

— Нет.

Миллисент отвела взгляд. А что? Ты целовалась?

— Я первая тебя спросила.

Обе уже давно положили венки на колени и настороженно и смущенно смотрели друг на друга.

— Ты думала о замужестве? — продолжала допрашивать Женевьева.

Почему они раньше об этом не говорили?

— Мне еще рано об этом думать, — укоризненно ответила Миллисент. — И тебе тоже. Мы еще можем пропустить несколько сезонов, прежде чем свяжем себя узами брака, заведем детей и станем думать, как найти им выгодную партию. Зачем об этом говорить? Может быть, я бы предпочла сбежать с цыганами.

Неужели Миллисент действительно так прагматична? Или она просто уходит от ответа?

Какая разница? Женевьева утратила самообладание. У нее не было неумолимого терпения герцога, чтобы задавать вопросы тому, кто явно не желает на них отвечать, и не было упорства Оливии в достижении цели. Что, если Миллисент просто щадит ее чувства? Что будет, если она вдруг признается в своей страстной любви к Гарри?