Но черт побери, Йен, к сожалению, говорил чистую правду. Точнее, еще не произошло того, о чем можно было подумать.

— Меня могли бы тронуть ваши слова, Эверси, если бы не эта нотка сожаления.

Голос герцога был почти веселым. Но это была скорее ледяная ирония.

Однако в неумолимо нацеленном револьвере не было ничего забавного.

Абигейл и Йен вздрогнули, когда герцог покинул круг света и медленно подошел к той стороне кровати, где сидела его невеста. Его крадущиеся шаги сводили с ума, потому что обычно герцог ходил так, словно для него не существовало силы тяжести, — большими, нетерпеливыми шагами он шел прямо к цели. Он был не из тех, кто просто прогуливается.

Герцог склонился над Абигейл.

Она шумно сглотнула.

Ниже, еще ниже… Герцог опустил дуло револьвера. Оба любовника неотрывно смотрели на него, как на кобру, готовую совершить бросок. Может, он просто хотел поставить его на предохранитель? Сунуть его за пояс? Или…

Наконец дуло коснулось горла Абигейл.

Она крепко зажмурилась, и с ее губ сорвались хриплые слова молитвы.

Йену показалось, будто его грудь сдавило, он не мог дышать. Рука Абигейл была холодна как лед, и на какой-то недостойный момент он хотел отбросить эту руку, отвергнуть их обоюдно совершенную глупость, спросить у нее, как она могла додуматься, будто он сумеет утешить ее или изменить обстоятельства. Их связывало только наслаждение. Йен подумал было броситься на герцога и повалить его на пол, прежде чем он успеет выстрелить. В конце концов, он был по-прежнему обнажен и покрыт от ужаса скользкой пленкой пота, так что ухватиться за него будет нелегко. Герцог был высоким, но жилистым и вполне мог упасть, если бы Эверси накинулся на него.

Но Йен вынужден был отказаться от своего плана. Он видел, как герцог стрелял в Мэнтоне.

У него не оставалось выбора. Он ввязался в это и теперь должен выйти победителем.

— Ради Бога, Монкрифф. — Голос у Йена был все еще испуганный, но, к счастью, перестал дрожать. — Зачем вы ее мучаете? Вызовите меня на дуэль или пристрелите, и покончим с этим. Во всем виноват я.

Строго говоря, это была неправда, поскольку затеяла всё именно Абигейл, но, возможно, ничего более благородного Йен в своей жизни не говорил. К тому же сложно в один миг забыть прекрасное воспитание и боевой дух, впитанные с молоком матери. В минуты страшной опасности они как будто проявляются самостоятельно.

— Ну же, ради Бога, делайте то, что вознамерились сделать.

Воцарилась тишина, пока герцог размышлял или притворялся размышляющим над этим предложением.

— Очень хорошо, — наконец невозмутимо ответил он. — Вы превосходно выразились, Эверси, и поэтому я сделаю именно то, что и намеревался сделать. А намереваюсь я… — Йен смотрел на пистолет настолько пристально, что не заметил, как герцог начал расстегивать брюки, — разделить ее с вами. Подвиньтесь, Эверси.

Им не хватало воздуха в комнате от ужасного потрясения. Довольный тем, что ему удалось отнять у любовников по несколько лет жизни, Александр Монкрифф, шестой герцог Фоконбридж, задержав руку на застежке брюк, окинул взглядом обнаженные белые плечи невесты и белую простыню, целомудренно натянутую: до подбородка.

Конечно, герцог знал и Эверси, и его братьев и отца по встречам в клубе «Уайтс», по ничего не значащим разговорам за сигарой и бокалом коньяка в библиотеках после балов. Они были очень близки, сладились обаянием и обладали огромным богатством.

Герцог хотел было еще немного поиграть с парочкой, но посчитал, что это бессмысленно, скорее, даже скучно.

Возможно, потому, что, как шептались у него за спиной, он постарел. Ему было почти сорок.

Вместо этого он стремительно прошел через комнату, высоко поднял раму окна, наклонился, взял ботинки у дверей — ранее он едва сдерживался, чтобы не застрелить негодяя, видя, как тот аккуратно снимает их и ставит на ковер, — и метнул их в окно, словно копья. За ботинками последовала куча одежды. Был один удивительный момент, когда ветер подхватил его сюртук, и тот полетел, словно летучая мышь, прежде чем исчезнуть в ночи.

Однако рубашка не улетела далеко. Она повисла на ветвях дуба, подхваченная за запонки, и весело раскачивалась на ветру, будто в ней вдруг оказался невидимый цирковой артист.

Все были загипнотизированы происходящим.

Затем Монкрифф резко повернулся и нацелил дуло револьвера прямо в побелевший потный лоб Йена.

— Убирайтесь тем же путем, каким пришли, Эверси. Живо! — угрожающе произнес он.

Герцог почувствовал, что Йен приготовился отразить атаку или напасть. Он был моложе, но Монкрифф был уверен — борьба будет равной, хотя у соперника нет револьвера. Годами герцог оттачивал все элементы и: способы борьбы, в том числе и нечестной. Возможно, сейчас они ему пригодятся.

— Хотите, чтобы я объяснил вам значение слов «живо» и «честь». Эверси? Желаете меня испытать?

Герцог сделал маленький шаг вперед.

Этот шаг решил все. Йен слетел с кровати, попытавшись прихватить с собой простыню, но резкий рывок остановил его. Он оглянулся через плечо: Абигейл не собиралась расставаться с простыней.

Йен отчаянно тянул, умоляюще глядя на бывшую возлюбленную.

Абигейл мертвой хваткой вцепилась в ткань, нахмурилась и резко покачала головой:

— Нет, только не это!

Герцог вырвал простыню из рук Эверси.

Йен Эверси стоял совершенно голый в свете лампы, выставив на обозрение длинные бледные ноги, волосатые голени и все остальное. Надо отдать ему должное: хотя он не уперся горделиво руками в бедра, но и не стал стыдливо прикрывать свое мужское достоинство. Во всяком случае, все в комнате знали, что оно у него имеется.

— Монкрифф, мы можем разрешить эту проблему как мужчины с помощью оружия по вашему выбору. Я был бы счастлив подобному исходу. Я это вполне заслужил. Вы правы во всем. Выбирайте ваше оружие.

Трогательная речь. Эверси всегда отличались отменной вежливостью. Каждый из них был негодяем и распутником, но вежливости им было не занимать.

В голову Монкриффу пришло несколько язвительных вариантов ответа: «Похоже, ты считаешь себя искусным фехтовальщиком, Эверси». Однако он не выносил дураков и подлецов. Ему было почти сорок лет, и его терпение иссякало. В последнее время его не покидали колкие мысли.

— Ваше наказание будет вполне соответствовать преступлению.

Герцог отошел в сторону и позволил Эверси пройти к окну.

Йен шел, словно осужденный узник к гильотине.

Герцог и Абигейл молча смотрели, как Йен выбирался из окна. Зрелище было не из приятных, поскольку ему пришлось изгибаться и демонстрировать части тела, которые Монкрифф предпочел бы не видеть при свете дампы. Потом они увидели нечто вроде захода луны, когда бледный зад Йена исчез в окне, и он в очередной раз взобрался на ветку, когда-то такую притягательную, а теперь ставшую вероломной.

Они услышали кряканье и звук рвущейся материи, когда Йен сдернул с ветки свою рубашку, от которой при этом осталась лишь половина. Монкрифф демонстративно закрыл окно, заглушив красочное высказывание Йена, и задернул занавески.

Абигейл чуть заметно вздрогнула и обратила на герцога взгляд, полный сожаления и удивления, словно он раньше времени завершил представление кукольного шоу.

Гнев герцога чуть поутих. Где-то в глубинах ледяной ярости пробудился отголосок чувств, испытываемых им когда-то к Абигейл. Ее волосы были рассыпаны по плечам, и герцог едва сдерживался, чтобы не коснуться длинных прядей. Абигейл могла бы лежать на спине и извиваться от наслаждения. Он прекрасно знал, как соблазнить женщину, убедить ее, что она его желает, даже если она сама была в этом не совсем уверена. Большинство женщин желали его.

Что ж, ему следовало знать.:

— Почему? — наконец спросил он.

— Зачем тебе знать? — Абигейл ответила вопросом на вопрос.

Превосходно. Возможно, он пожалеет.

— Ответь мне, — настойчиво повторил он.

За тихими словами крылась угроза, которая заставила бы отступить и крепкого мужчину.