Может быть, ей стоит еще немного поискать?

Женевьева распахнула дверь, но тут же замерла на месте: перед ней стоял человек.

Сердце сжал ужас, к счастью, она не закричала, но пошатнулась, однако тут он небрежно протянул руку и коснулся ее плеча, не давая упасть.

Женевьеву накрыла волна ярости и счастья.

— Ты напугал меня, — прошипела она.

— Сомневаюсь. — Он говорил почти шепотом. — Ты долго искала меня, Женевьева? И все зря?

Как он смеет?!

— Я не искала тебя, — солгала она. — Мне показалось, я услышала в прихожей шум, поэтому и открыла дверь. Теперь я вижу, это только ты, и могу снова ее закрыть.

И она потянула ручку на себя.

Герцог придержал дверь. Он был слишком силён. Женевьева предпочла отказаться от усилий.

— Неужели? — протянул он. — Странно, но при свете камина кажется, будто твои щеки горят. Такое впечатление, что ты целый час металась по дому. И у тебя дыхание учащенное, как будто ты только что бежала по лестнице.

Чертов герцог!

— Все потому, что ты меня напугал, — сухо ответила Женевьева.

Почему он не заходит в ее спальню? Огонь лишь слегка освещал его. Разговаривать с герцогом на пороге комнаты после полуночи очень опасно.

Еще опаснее, чем бегать по всему дому, тихо призывая его.

— Ясно. Вовсе не от того, что ты вскочила с постели, чтобы выглянуть в окно. А потом тихонько пробралась в библиотеку. Оттуда направилась в зеленую гостиную, потом в серую гостиную, хотя забыла посмотреть за диваном. Постояла под дверью моей спальни, прежде чем на цыпочках отправиться к себе. Все было совсем не так, верно?

С каждым его словом Женевьева все больше закипала.

— Ты шпионил за мной? — сердито спросила она.

— Я просто недоумевал, зачем ты бродишь по дому. Раз ты не искала меня. — На его лице играла дьявольская улыбка. — Возможно, ты просто искала какую-нибудь книгу? Правда, зачем тогда ты меня звала?

От ярости Женевьева не могла говорить.

— Я бы назвал это отчаянными поисками. — Герцог продолжал свою жестокую игру. — Ты даже вспотела.

Он протянул руку к ее подбородку, по которому стекала капелька пота, и провел пальцем по ее шее.

Женевьева резко ударила и отбросила его руку.

Герцог застыл на месте.

Его глаза метали молнии. Предупреждение.

Она сомневалась, что кто-либо прежде осмелился бы ударить его и продолжать жить как ни в чем не бывало.

Но она ни о чем не жалела.

Ее рука ныла. Ударить его в этот момент было смерти подобно.

И тут герцог лениво поднес руку к губам и слизнул ее сладость с кончика пальца.

Дрожь пробежала у нее по спине.

Так он прикасался к ней и в других местах когда-то… Она смотрела, как вздымается его грудь. Его дыхание стало учащенным.

— Я беспокоилась о тебе.

Голос Женевьевы внезапно охрип. Она желала его, одновременно испытывая облегчение, гнев, страх от того, что ей пришлось в темноте рыскать по дому, и радость от встречи с ним.

— Ты был такой странный после того… после нашего сегодняшнего разговора. И я знаю, до этого ты плохо спал.

Это не была ложь. Женевьева все время думала о нем. Тревога сжимала ее сердце.

— Понимаю. Наверное, ты подумала, будто я переживаю из-за твоего отказа. Повторяю: тебе не стоит так беспокоиться, Женевьева. Это было всего лишь предположение, и ничего более.

Теперь он лгал. Но Женевьева не станет уличать его во лжи сейчас, когда он стоит перед ней.

Сейчас, когда она может заманить его в спальню.

— Мне кажется, ты больше беспокоилась о себе и о том, что ты хочешь получить от меня.

«Так вот как он считает», — с негодованием подумала Женевьева.

Герцог был совершенно прав.

Она пришла в ярость и испугалась. В кого она превратилась? Он бродил по дому после полуночи. И теперь она ясно понимала, что тоже обречена не спать по ночам и искать его, когда он уедет.

Когда он уедет?

Однажды это случится. Ей было невыносимо думать об этом.

— Ты сошел с ума, — слабо прошептала она.

— Конечно. Но я ведь прав, не так ли? Помнишь, я тебя предупреждал, что ты больше не сможешь без меня жить?

Женевьеву охватил ужас.

— Тебе следует уйти, сейчас же.

Сейчас же. Это должно немедленно прекратиться.

Герцог оставался непреклонен.

— Я удивлен, Женевьева. Ты можешь искать меня и просить, чего желаешь, даже требовать. И в то же время ты не в силах сказать Гарри о твоих чувствах. Почему бы это? Скажи мне, какая между нами разница?

У нее было такое ощущение, будто ей влепили пощечину.

Подлец!

Женевьеве не хотелось раздумывать над ответом.

— Я хочу, чтобы ты ушел, — прошептала она.

— Только когда ты ответишь на мой вопрос.

Она закрыла лицо руками, но тут же отвела их.

— Ты мой друг. — Женевьеву охватила паника. — Я беспокоилась о тебе. Я боялась, что могу лишиться…

— …удовольствия, которое я тебе доставляю в постели.

— …удовольствия быть в твоем обществе, лишиться твоей дружбы. Неужели ты не чувствуешь того же? Мы ведь друзья?

— Друзья? — задумчиво повторил герцог, словно пытался ощутить вкус этого слова. — Знаешь, Женевьева…

У него был такой тон, как будто он собирался в чем-то признаться.

— Да? — ободряюще произнесла она.

— Я вижу твои соски сквозь сорочку.

Она немедленно скрестила руки на груди.

— Не смей разглядывать меня сквозь сорочку! — с нелепой яростью прошептала она.

Они сердито смотрели друг на друга. Она слышала его дыхание. Был ли он зол? Или возбужден? Скорее, и то и другое.

Вдруг он проворно обхватил бедра Женевьевы и сдернул ее сорочку через голову.

Она и вскрикнуть не успела. Она была так поражена, что даже помогла герцогу, подняв руки над головой.

Теперь Женевьева стояла перед ним совершенно обнаженная.

Он удивленно разглядывал зажатый в руке комочек шелковой ткани.

— Теперь я уже не разглядываю тебя сквозь сорочку. Смотри, совсем как у Веронезе!

Мгновение они обменивались яростными взглядами.

Скорее, как Венера и Марс в версии Боттичелли.

Герцог еле слышно выругался и шагнул к ней.

Женевьева быстро отступила назад, пока не оказалась посередине спальни, а он уже успел запереть за собой дверь на засор.

И вот герцог уже в комнате, а Женевьева все продолжает пятиться.

Они стояли на безопасном расстоянии друг от друга на ковре, словно животные, готовые к прыжку.

И тут в мгновение ока все переменилось.

Герцог протянул руки и схватил Женевьеву, или она бросилась к нему: это уже не имело значения, потому что их столкновение было порывистым и внезапным.

Он подхватил ее на руки. Она обняла руками его голову, жадно целуя губы. Поцелуй был почти ожесточенным, превратившись в битву, в торжество. Ни один поцелуй никогда не был более глубоким, сладким, нежным, чувственным и в то же время более успокаивающим.

Герцог крепко держал Женевьеву, целовал ее шею, со стоном шепча непристойные, чувственные слова. Его губы были горячими и настойчивыми, и она надеялась и боялась, что он оставит на ее коже отметины. Его руки продолжали блуждать по ее телу, она была словно окутана его теплом, он защищал ее и любил. Женевьева полностью открылась ему.

Наконец он поставил ее на пол, и она застонала, почувствовав сквозь ткань брюк его быстро увеличивающуюся в размерах плоть. Женевьева, была слишком близка к краю.

Герцог ухватил ее за плечи и быстро повернул лицом к туалетному столику.

— Посмотри на себя, — хрипло приказал он. — Посмотри на нас.

Он откинул ее волосы от лица. Они стекли по плечам, лаская обнаженную кожу. В зеркале она увидела овальное лицо девушки. Это было ее лицо и одновременно чужое: на щеках играл яркий румянец, глаза были томно прикрыты и блестели от страсти. Ее кожа порозовела от тепла, губы опухли от поцелуев, и эта чувственная красота поразила Женевьеву до глубины души. Она поняла, что увидел в ней герцог. Эту белую кожу, пленительные изгибы, полные груди, длинную шею, тело, желавшее его, и поэтому он хотел, чтобы она увидела то же самое. Разве кто-нибудь мог бы устоять перед этой девушкой?