— Вы можете это доказать?
— Пока нет, сэр, но вполне разумно предположить…
— Когда занимаешься таким щекотливым делом, разумнее ничего не предполагать. Господи, я надеюсь, у вас хватило ума ни с кем не делиться вашими предположениями. Когда я поручил вам это дело, то велел вести себя деликатно и осмотрительно.
— Если говорить по справедливости, сэр, мы тогда еще не расследовали эти два убийства. А когда в расследование оказывается замешанной смерть, порой не до деликатности и даже не до осмотрительности.
Пенроуз знал, что переступает границу — главный констебль на дух не переносил сарказм, особенно в делах с политической подоплекой.
— Может, мне следует напомнить вам, инспектор, что убийства, на которые вы намекаете, случились в полумиле от клуба, совсем в другом помещении? — Слово «инспектор» он произнес тоном, из которого явствовало, что звание это не вечно и его можно лишиться в любую минуту. — Этим помещением, кстати, владеет ваша семья. Так что мне, пожалуй, следует отстранить вас от этого дела. Тот факт, что одна из жертв была работницей ваших кузин, ведет к совершенно очевидному конфликту интересов.
Это замечание не стоило даже того, чтобы на него отвечать, и Пенроуз просто его проигнорировал. Он знал себе цену, отношение к нему в Ярде. И прекрасно сознавал: для того чтобы шеф действительно подверг сомнению его честность, нужна причина гораздо более основательная.
— Но Люси Питерс была не в полумиле от клуба. — Пенроуз постоянно справлялся о ее состоянии у Мириам Шарп, и никакого видимого улучшения пока не наблюдалось. Ей, вероятно, удалось пережить раннюю, самую опасную стадию травмы, но, как ему вчера объяснила Шарп, девушке предстояло еще много что пережить. — Люси была жива и здорова, и случилось с ней все это в «Клубе Каудрей».
— Она упала на лестнице. Я согласен, положение трагичное, однако такое случается.
— Но представьте, сэр, хоть на минуту, что я прав. Тогда Люси Питерс в опасности, потому что убийца наверняка предпримет новую попытку. — Пенроуз старался избегать упоминания Бэннерман: сердить шефа было вовсе не в его интересах. — Неужели нам нужен этот риск? Смерть молодой женщины из-за нашей неосмотрительности вызовет настоящий скандал.
— Вы ведь поставили круглосуточного дежурного возле ее двери?
— Конечно, поставил.
— Тогда я не понимаю, что вас волнует.
«Если бы шеф столкнулся с Селией Бэннерман в комнате Люси и увидел, каким страхом полны были ее глаза, — подумал Пенроуз. — А ведь ее отчаяние будет расти с каждым прожитым девушкой днем».
— Слушайте, я понимаю, о чем вы говорите. И я обычно восхищаюсь вашим рвением, — о чем вы хорошо знаете.
Пенроуз, сжав зубы, выслушал это снисходительное замечание, сознавая, что на данную минуту сражаться дальше бесполезно.
— Однако на сей раз я считаю, что вы не правы. Не забывайте о завтрашнем гала-представлении — там будет наш министр. Я просто не могу вам позволить поднимать шум, если у вас нет на то веских оснований. Идите и еще раз поговорите с этой Бейкер, или Эдвардс, или как там ее зовут.
Пенроуз знал, что с Норой Эдвардс он может говорить до посинения, но ответ ее от этого не изменится: она не убивала ни дочь, ни мужа. Теперь он понимал, что чувствовала Мириам Шарп, когда в ее работу вмешивались высокопоставленные особы, и Пенроуз решил рискнуть и сделать еще одну попытку.
— А если я добуду прямые доказательства, что Бэннерман замешана в убийстве?
Главный констебль смерил его взглядом, как смерил бы оружие, попавшее в неумелые руки.
— Тогда, разумеется, я разрешу привести ее сюда, — осторожно проговорил он. — Слава Богу, мы работаем не для того, чтобы покрывать преступления. Но не теряйте попусту время — займитесь Бейкер, и если к завтрашнему вечеру вы добьетесь от нее признания, это всем нам пойдет на пользу.
«Даже если она невиновна», — добавил про себя Пенроуз, но вскоре сказал предельно вежливым тоном:
— Я сделаю все возможное, сэр.
— Вы будете завтра вечером на представлении?
— Да, сэр. Разве можно такое пропустить? — с улыбкой произнес Арчи и, увидев мелькнувшую на лице начальника тревогу, про себя усмехнулся.
— Тогда, я надеюсь, вы проявите себя с самой лучшей стороны. Там будет много важных персон; произведите на них хорошее впечатление — вашей карьере это не повредит. И пожалуйста, Пенроуз, без глупостей.
— Разумеется, сэр.
Арчи закрыл за собой дверь и отправился на поиски Фоллоуфилда.
«Наверное, главный констебль в чем-то все же прав, — подумал он, вспомнив про накидку, которую Марджори не успела дошить для Селии Бэннерман. — Я действительно должен проявить себя с самой лучшей стороны».
— Знаете, а я, может быть, его опубликую. Я имею в виду дневник.
— Конечно, опубликуйте. Он прекрасно написан. Я уверена, что те, кто сможет прочесть его, не испытывая чувства вины, будут им очарованы — на чужие страдания всегда есть спрос.
Марта рассмеялась:
— Так вы не возражаете?
— Нет. А вы что-нибудь еще пишете?
В комнате теперь воцарилось некое хрупкое умиротворение, и они, по молчаливому согласию, чтобы не спугнуть его, обменивались любезностями. Даже Марта, заявив, что им необходимо подкрепиться, надолго исчезла в кухне, однако когда в конце концов вернулась с тарелкой, полной сыров и фруктов, никто к еде и не притронулся. Хотя Джозефина радовалась этой передышке, она понимала, что рано или поздно им придется разобраться в своих чувствах: поверхностные беседы на вечеринках вовсе не то, что ей нужно было от Марты. И Джозефина ощущала, что отношения с этой женщиной становятся для нее все более важными.
— Как насчет нового романа? Я не могу представить вас без дела.
— Я начала кое-что писать, но пока далеко не продвинулась. А что у вас? Я по газетам следила, не появится ли ваша новая пьеса, но ничего не обнаружила.
— Я вернулась к криминальному жанру. Книга выйдет в начале следующего года.
— Надеюсь, вы ее написали не из-за меня?
— Нет, к преступлению вы не имеете никакого отношения, но в ней есть персонаж, который вы скорее всего узнаете, — актриса. Я дала ей ваше имя, а характером она напоминает Лидию.
— Похоже, вы решительно намерены так или иначе нас сблизить, — сказала Марта, поворачивая бутылку вина в каминной решетке, чтобы согреть ее с другого бока. — Так как поживает Лидия?
— По-всякому. С работой у нее не ладится, а в коттедже — божественно. Я полагаю, она там проводит все свободное время.
— Полагаете? Вы что, редко с ней видитесь?
— После того, что случилось в конце постановки «Ричарда», мы с ней несколько отдалились, и то, что «Королева Шотландии» не принесла ей ожидаемого успеха, тоже не способствовало нашему сближению. Мы по-прежнему дружим, но наша дружба стала поверхностной. Она так мне никогда и не простила, что именно я оказалась рядом с вами, когда вы попали в беду и нуждались в помощи. У меня такое ощущение, что Лидия мне больше не доверяет. — Джозефина печально усмехнулась и налила себе вина. — И как выяснилось, не без основания.
— Вы, Джозефина, спасли мне жизнь — в буквальном смысле слова. Лидия вряд ли убедила бы меня поверить в свое будущее: она просто не нашла бы правильных слов. А я вас за это даже не поблагодарила. Страница за страницей признаний, а об этом ни единого слова. Я, наверное, кажусь вам неблагодарной, но у меня было такое чувство, что я должна сказать вам об этом, когда мы встретимся, если, конечно, подобная встреча состоялась бы. Спасибо.
Они сидели молча у огня, прислушиваясь к легкому потрескиванию в очаге.
— Иногда я думаю, что было бы великодушнее не мешать вашим намерениям, — наконец произнесла Джозефина. — То, что вам потом пришлось перенести, настолько тяжко. Вчера я была в «Холлоуэе».
— Боже мой, зачем?
— Началось это с поиска материала для моей книги, но на самом деле я пошла туда из-за вас.
Марта зажгла сигарету.
