Люси все еще была жива, но жизнь в ней едва теплилась, и Селия знала, что не пройдет и нескольких часов, как ожоги сделают свое дело и девушка умрет, так и не придя в сознание. Паника понемногу отступила, мысли прояснились, и Селия, потянувшись к ноге Люси, развязала ей шнурок. Позади нее послышались торопливые шаги из вестибюля и гостиной, и она, уверенная, что любая помощь теперь бесполезна, обернулась и закричала, чтобы немедленно кого-то позвали из колледжа медсестер.

— Что случилось после казни Амелии Сэч? — спросил Пенроуз. — Куда вы уехали?

— Поначалу мы без конца переезжали — Килберн, Стокуэлл, Ист-Энд, — но люди откуда-то узнавали, кто мы такие или по крайней мере кто такой Джейкоб. Похоже, все вокруг знали про этот суд, и над Джейкобом издевались, будто он был во всем виноват. Ему угрожали на улицах, выпихивали его с работы, за какую бы он ни брался. Иногда даже подбрасывали нам в дом детскую одежду и старые газеты. Однажды возвращаемся мы из таверны, а на крыльце у нас тряпичная кукла с петлей на шее. И все из-за того, что эта стерва не ценила, что имела, — ей всего было мало. С годами люди про нас забыли и перекинулись на других несчастных выродков. Жизнь наша стала полегче, но она уже была порченая.

— А какое участие во всем этом деле принимал Джейкоб?

— Никакого, — поспешно ответила Мария. — Он, конечно, знал, что происходит, — не дурак был. Но, как я уже сказала, Джейкоб любил Амелию. Когда он увидел, что не может ее остановить, то просто устранился. Большинство мужчин не спустили бы ей этого, заставили бы делать то, что они велят, поставили бы ее на место, но Джейкоб был не такой. Он всю свою ненависть повернул на себя самого. Иногда я думаю, что Джейкоб и меня-то взял себе в наказание — второсортную замену тому, что он потерял.

— Почему же вы с ним остались?

— А какой у меня, вы думаете, был выбор? Мне было девятнадцать, я была незамужняя и с незаконнорожденным ребенком на руках — из тех дурочек, благодаря которым процветали такие, как Амелия Сэч. А скоро он меня еще и оседлал — наградил целым выводком, чтоб никуда от него не делась.

Нора Эдвардс говорила обо всем этом презрительным тоном, но вдруг неожиданно смягчилась.

— Ничего тут не попишешь — прошли годы, прежде чем я разобралась, что к чему. Пока ты молода, что ты во всем этом понимаешь? Тем, что случилось в Финчли, мы с ним были повязаны, будь то в радости или в печали. — Она горько рассмеялась. — И скорее в болезни, чем в здравии. [18]Я-то думала, что люблю его.

— Поэтому вы и дали такие уничтожающие показания против его жены?

Она бросила на него злобный взгляд, но промолчала.

— И конечно, то, что вы сказали о Джейкобе, относится и к вам, мисс Эдвардс? Вы ведь тоже не были глупы. Вы наверняка знали, каким образом Амелия Сэч зарабатывает деньги.

— За какое же преступление, инспектор, вы собираетесь меня притянуть к суду?

Ее вопрос был, конечно, справедливым, но Пенроуз не сдавался.

— Я не собираюсь притягивать вас к суду, мисс Эдвардс. Я лишь пытаюсь разобраться в том, что тогда произошло, и понять, имеют ли события тех лет отношение к нашему расследованию. Марджори о чем-то узнала, из-за чего ее и убили. Нам рассказали, что сведения эти она получила от своего отца, сама их проверила и убедилась, что они правдивы. Поэтому вполне естественно предположить, что тайна, которая подвергла ее опасности, каким-то образом связана с прошлым вашей семьи, и, по-моему, вы — единственный человек, для которого сейчас важно эту тайну сохранить.

Пенроуз умолк, и мисс Эдвардс дерзко на него уставилась, но не произнесла ни слова.

— Вы говорите, что невиновны, поэтому теперь мне нужно заново рассмотреть все факты, чтобы понять, кто еще мог убить Марджори, дабы тайна не вышла наружу. Дочь Джейкоба Лиззи… Ее ведь взяла на воспитание какая-то чета из Сассекса?

Она пожала плечами:

— Я не знаю, кто они были такие. Все сделали в такой спешке, да и Джейкоб хотел начать новую жизнь и потому знать не желал никаких подробностей. Все это организовала какая-то надзирательница.

— Та же самая надзирательница, что пришла к вам во время войны сказать, что Лиззи умерла.

— Лиззи умерла?!

Эдвардс, казалось, была не только потрясена этим известием, но и расстроена, и Пенроуза поразило, как по-разному она отнеслась к известиям о смерти Лиззи и смерти Марджори.

— Вы же знаете об этом, — сказал он, немного сбитый столку. — Селия Бэннерман рассказала вам о смерти Лиззи, когда вы жили в Эссексе.

— Я не понимаю, о чем вы говорите. Нам никто ничего о Лиззи не рассказывал с тех пор, как ее у нас забрали.

— Она, наверное, сказала об этом Джейкобу, а он это от вас скрыл.

— Зачем ему было такое скрывать? Я говорю вам: Бэннерман никогда к нам не приходила. И потом, мы во время войны в Эссексе не жили.

Возвращаясь мысленно к разговору с Бэннерман, Пенроуз вспомнил, что это он сам упомянул Эссекс, а Селия его не поправила. Может, она не расслышала или не сочла это существенным. Но так или иначе, непонятно было, что выигрывала от такой лжи Нора Эдвардс.

— А когда вы переехали в Эссекс?

— В январе девятнадцатого, когда Джейкоб вышел из Пентонвилльской тюрьмы. [19]Он отсидел там четыре года за дебоширство, что очень удачно совпало с войной. Для сражений Джейкоб был уже староват, но положение в стране выглядело отчаянным, так что он решил действовать наверняка.

«Спутать Пентонвилльскую тюрьму с Эссексом невозможно, — подумал Пенроуз, — но для чего Бэннерман лгать, тоже непонятно. Рассказала она отцу Лиззи о смерти его дочери или нет, особого значения в общем-то не имело, разве что для ее совести».

— А вы можете вспомнить кого-нибудь еще, кто знал историю вашей семьи?

— Нет, не помню. Из опыта скажу: стоило людям узнать про нас, как они тут же швыряли нам это в лицо. Так что я бы уж их знала.

— А ваш первый ребенок? Что с ней случилось?

— С ним, — поправила инспектора Эдвардс.

И Пенроузу стало неловко — он напрочь забыл, что в рукописи Джозефины не все соответствовало действительности.

— Я не знаю. Джейкоб заставил меня отдать его на воспитание. Он сказал: «Мы начнем новую жизнь».

Говорила ли Эдвардс всю правду или нет, но Пенроуз теперь понимал, почему она так ожесточена. Ей пришлось отстаивать своего мальчика под натиском Сэч и Уолтерс и подвергаться остракизму в качестве незамужней матери — и все это для того, чтобы в конце концов бросить ребенка из-за эгоизма теперь уже другого мужчины. Может быть, именно поэтому ее отношения с детьми были такими напряженными? — подумалось ему. Дети напоминали ей о ребенке, от которого ей пришлось отказаться.

Арчи уже собрался задать следующий вопрос, как в дверь постучали.

— Простите, сэр, что прерываю, — взволнованно произнес Уодинэм, — но вам срочно звонят. О Люси Питерс.

— Не так, черт побери, это важно, — раздраженно сказал Пенроуз. — Сержант Фоллоуфилд мне уже передал сообщение о ней полчаса назад.

— Нет, сэр, это уже другое. С ней случилось какое-то несчастье на лестнице, и неясно, выживет она или нет.

К тому времени как Пенроуз и Фоллоуфилд прибыли в «Клуб Каудрей», Люси уже поместили в одну из лечебных комнат на втором этаже. Не ожидая приглашения, они прошли через вестибюль к лестнице в холле. Две горничные не покладая рук безуспешно старались привести в порядок лестницу, но следов несчастного случая оставалось еще столько, что Пенроузу нетрудно было догадаться о серьезности ожогов.

— Вели им прекратить уборку, пока мы не установим, что именно здесь произошло, — негромко попросил он Фоллоуфилда, — а комнату Питерс запри на ключ. Потом сними показания у всех, кто был поблизости, когда Люси упала. Я пойду узнать, как она. — Арчи повернулся, чтобы уйти, но вдруг остановился и добавил: — Если мои кузины и мисс Тэй здесь, пожалуйста, Билл, удостоверьтесь, что с ними все в порядке, хорошо? Ронни и Леттис только не хватало нового шока.