Они сидели в полном молчании, пока поезд пробирался сквозь Ист-Энд. Когда они вышли на Ливерпуль-стрит, Пенроуз с удивлением увидел на платформе Фоллоуфилда.

— У меня есть для вас, сэр, кое-какая информация, и я подумал: чем раньше вы ее услышите, тем лучше. — Он улыбнулся Джозефине. — Я могу вас куда-нибудь подвезти, мисс Тэй?

— Спасибо, Билл, не надо. Я возьму такси.

— Джозефина, не глупи, — вмешался Пенроуз. — Позволь нам хотя бы довести тебя до Хэмпстеда. Я не имел в виду, что мы вообще никогда…

— Нет-нет, Арчи, все в порядке, — оборвала она. — Ты очень занят. И ты прав: я должна сама во всем разобраться. Скажи мне только одно: убийство Марджори и несчастье с Люси… это не из-за того, что я копаюсь в истории Сэч и Уолтерс?

— Нет, Марджори ничего не знала об истории своей семьи: я в этом убежден.

— Слава Богу. Что ж, увидимся на гала-представлении.

Пенроуз кивнул и направился к ней, чтобы поцеловать на прощание, но она уже зашагала прочь.

Такси медленно, но непреклонно взбиралось на холм, а Джозефина, находившаяся на заднем сиденье, размышляла: что же она такое делает? Таксист попытался с ней заговорить, но, услышав ее отрывистый ответ, погрузился в молчание. Однако даже поездка в тишине не помогла ей привести в порядок свои мысли или хотя бы прийти к какому-то разумному решению, что именно она скажет Марте, постучав к ней в дверь. Слова Арчи окончательно все запутали. По правде говоря, она даже толком не понимала, в каком очутилась положении, и совершенно не знала, как со всем этим разобраться. Но в одном Джозефина была уверена: чем дольше будет затягивать с решением, тем больше всем причинит вреда.

Хэмпстед располагался в самой высокой части Лондона и своим видом и чистотой воздуха даже в серый ноябрьский полдень напоминал не городской район, а предместье. И гнездившийся среди деревьев церковный шпиль своим изяществом сделал бы честь любой деревушке на юге Англии.

Когда она вышла из машины, церковные часы почти в полной тишине пробили полчаса, а свернув на Холи-плейс, Джозефина обнаружила, что там еще тише, и, нажав на кнопку звонка дома номер восемь, услышала в ответ лишь звонкое щебетание птиц и шуршание сухой листвы. Джозефина подождала. Но ответа не было, и она позвонила еще раз, чувствуя одновременно и облегчение, и разочарование. Дом по-прежнему хранил безмолвие, и Джозефина уже собралась уходить, как с крыльца соседнего дома сбежала женщина.

— Она в саду! — крикнула соседка Джозефине. — Обойдите с другой стороны.

Писательница последовала ее совету и двинулась по узкой, вьющейся вдоль дома тропинке. Вдруг она услышала голос Марты. «Не хватало только явиться без приглашения и застать ее в компании незнакомцев», — подумала Джозефина и с трудом преодолела соблазн повернуть назад. На самом же деле Марта была одна. Она стояла возле дальней стены рядом с кучей земли, сражаясь с огромным корнем куста сирени, никак не желавшим выкорчевываться. Рядом находились тележка, доверху нагруженная сухими ветками, камнями, осколками кирпича, и пестрая коллекция лопат, совков и садовых ножниц, судя по всему, абсолютно бесполезных в достижении поставленной Мартой цели.

— А ну-ка, гад, вылезай! — выкрикивала она, не обращая никакого внимания на то, что ее единственным собеседником был куст сирени.

— Хотите, я вам помогу?

Марта, точно обжегшись, выпустила из рук корень:

— Джозефина! Как вы тут оказались?

— Я пришла в неудачное время?

— Нет. Конечно, нет. То есть да. Но это только из-за моего тщеславия. Посмотрите на меня — замарашка, да и только.

Марта указала кистью руки на размазанную по лицу грязь и запутавшиеся в волосах веточки. Однако, несмотря на неприбранный вид, она выглядела привлекательнее, чем когда-либо прежде, и Джозефине пришло на ум, что она впервые видит Марту в ладу с самой собой.

— Я вовсе не собиралась являться на нашу встречу в грязи по шею. Если бы эта встреча состоялась.

Спокойствия на лице Марты уже как не бывало, и Джозефина догадывалась, что она пытается понять: какой новостью считать появление гостьи на пять дней раньше намеченной встречи — хорошей или дурной.

— Какая разница! Грязь по шею вам даже к лицу. Чем я могу вам помочь?

— Не говорите глупости. В такой одежде в саду не работают.

— Пожалуй, что нет. С моей стороны это, наверное, было непредусмотрительно, но я никак не ожидала, что в ноябрьский вечер, почти в полной темноте, мне придется выкорчевывать кусты. Но я все-таки хочу вам помочь. — Джозефина сняла шляпу и меховую шубку и бросила на стоявший рядом металлический стол вместе со своей сумкой. — В конце концов, это всего лишь одежда.

Марта улыбнулась:

— Давайте, я хотя бы принесу вам куртку. — Она ушла на минуту в дом и вернулась со старой твидовой курткой, перчатками и парой ботинок. — Мне будет намного приятнее, если мы обе будем выглядеть нелепо. Нельзя же, чтобы я была одета в лохмотья, а вы рядом со мной красовались в нарядах от Шанель.

Джозефина надела куртку и почувствовала исходивший от нее легкий запах сигарет и духов Марты.

— Симпатичный дом. Давно в нем живете?

— Всего пару месяцев. Я выбрала его из-за местоположения. — Она подняла лопату и снова принялась копать. — Я, Джозефина, не могу больше жить в городе, зажатая между камнями и кирпичами. Когда я вышла на волю, то сняла квартиру в Генсингтоне, но вскоре поняла: чтобы чувствовать себя в тюрьме, необязательно в ней сидеть. Правда, одиночество в деревне мне тоже не по душе, вот я и пришла к компромиссу — уединение посреди Лондона. И вы, Джозефина, правы, — она прикоснулась рукой к обрамлявшему сад обветшалому кирпичу, — в этих стенах действительно есть что-то привлекательное. Представляю, сколько солнца они накопили за все пережитые ими лета.

— Мне когда-нибудь тоже стоит попробовать нечто подобное. — Джозефина из-за шума парившего над ними аэроплана слегка повысила голос. — Я ни разу в жизни не обосновывалась на новом месте.

— Вы всю жизнь жили в одном и том же доме?

— Нет, не в одном и том же доме, но всегда в чьем-то доме. Я прямо-таки эксперт по съемным квартирам, пансионам, отелям и прочим чужим домам, но это вовсе не то же самое, что выбрать дом для себя самой. — Она воткнула в землю вилы, чтобы Марта могла отрезать толстые корни, подобравшиеся к самой стене дома. — Наверное, это все из-за лени. Когда преподавала, я могла купить квартиру, но предпочла жить в самых что ни на есть уродливых комнатах, только бы ничего для себя не делать.

— Попробуйте тюрьму, — сухо посоветовала Марта. — Уж куда уродливей, и готовить ничего не надо. — Они некоторое время работали молча, погруженные в собственные мысли. — А у вас в Инвернессе есть сад? — спросила наконец Марта.

— Есть сад, и в нем каких только нет кустов и деревьев, начиная с гортензий и кончая араукариями, о которых мы непрестанно и мучительно заботимся. Но если меня спросят, какие растения в нашем саду я люблю больше всего, я скажу: нарциссы, которые без всяких моих стараний весной заполоняют все вокруг. Я знаю, это не слишком оригинальное наблюдение, и, наверное, если бы я была настоящим садовником, я бы на них не обратила никакого внимания, но мне все равно — я их люблю, и все тут. Каждый год я жду их появления, и каждый год они меня изумляют.

Из соседнего сада от кучи сжигаемых листьев потянулась струйка дыма, и воздух наполнился горьким ностальгическим запахом — последним прощанием слетом.

— Но ведь в этом и суть разведения сада, правда? — Марта вытерла с лица грязь тыльной стороной ладони. — Каждый раз чего-то ожидать, чего-то непреходящего. Именно это я и хочу здесь создать. Пусть другие заводят цветы в горшках и однолетние растения — для меня они слишком непостоянны. Не успели они зацвести, как уже надо думать о том, чем их заменить, — мне это сейчас не по нутру. Мне нужно то, что обещает вернуться, то, что заверяет меня: ты еще это увидишь, и не один раз. — Она подняла глаза, смущенная тем, что забрела в сферу эмоций, которую обе они так старательно избегали. — Нечто вроде ваших нарциссов.