Уж что-что, а это Джозефина знала с той минуты, как Марта впервые прикоснулась к ней, и истинность ее любви она ощущала каждое проведенное с ней мгновение. Джозефина со стыдом вспоминала, как ни за что не хотела признавать, что Марта ее действительно любила. И хотя сидевший в ней посторонний наблюдатель настойчиво твердил, что бессмысленно любить того, с кем быть не можешь, впервые в жизни иной голос говорил ей, что отвергнуть собственную любовь уже не в ее власти.

Джозефина бросила взгляд на остальную почту — среди которой, как и ожидалось, была открытка от Лидии — и отложила ее в сторону. Прежде всего надо сделать совсем другое, сделать это для Джерри — то, что еще сегодня утром, когда они вместе завтракали, казалось ей совершенно невозможным. Сознательно или нет, но она недооценила любовь Джерри к Лиззи Сэч, сочтя ее не более чем юношеским увлечением. Однако теперь поняла, что дело не в том, что Джерри недостаточно любила Лиззи, а в том, что она, Джозефина, не способна была представить, насколько сильной оказалась эта любовь.

Полная решимости исправить свою ошибку, она села за пишущую машинку, чтобы раз и навсегда покончить с делом Сэч и Уолтерс. Последнюю главу ее книги прочтет только один-единственный человек, и тем не менее глава эта будет самой важной.

Энсти, колледж физической подготовки, Бирмингем, среда 14 июня 1916 года

Лиззи громко постучала в кабинет Селии Бэннерман и, не дожидаясь ответа, толкнула дверь и вошла внутрь. Мисс Бэннерман сидела за столом и дописывала лежавшее перед ней письмо, делая вид, что не замечает неожиданного вторжения. Лиззи с отвращением и едва сдерживаемым гневом наблюдала, с какой высокомерной медлительностью ее преподавательница водит пером по странице. Однако в конце концов она остановилась и с улыбкой взглянула на Лиззи:

— Мисс Прайс, чем могу быть вам полезной в это позднее время?

— Может, вы хотели сказать «мисс Сэч»?

К удовольствию Лиззи, ее слова, несомненно, выбили Селию Бэннерман из колеи, и, воспользовавшись этим преимуществом, девушка бросила на стол перед ней письмо. Лиззи, утром получив это письмо, приберегала его на вечер как спасение от своих повседневных мук, а когда наконец прочла, то оказалось, что оно рушит ее жизнь — рушит до самого основания. Девушка нетерпеливо поглядывала на Бэннерман, пока та не торопясь читала письмо, возвращаясь то к одной, то к другой фразе, и не понимала, как она могла уважать эту женщину и как могла ей доверять.

— Джеральдин не должна была вам всего этого рассказывать, — дочитав письмо, невозмутимо произнесла Бэннерман. — Она поступила безрассудно и безответственно, и мне жаль, что вы узнали обо всем этом таким именно образом.

— Она должна была мне это рассказать! — выкрикнула Лиззи в бешенстве оттого, что в голосе Селии Бэннерман не почувствовала и капли раскаяния. — Не сваливайте свои промахи на нее — она ни в чем не виновата. Похоже, среди тех, кто меня окружает, Джеральдин единственная говорит мне правду, и, слава Богу, она мне это сказала. По крайней мере есть хоть один человек, которому я могу доверять. — Лиззи умолкла, а потом заговорила снова, но уже гораздо спокойнее. — Судя по вашим словам, то, что в письме, правда? И вы все это время знали о ней?

— Да, это правда, и я понимаю, как тяжело вам теперь, но…

— Вы все понятия не имеете, что я переживаю. Вы все считали себя такими умными — все за меня в жизни решали и обращались со мной как с ребенком, — но теперь этому конец. Наслаждайтесь вашим драгоценным колледжем и вашей карьерой, а я в этой чертовой тюрьме не останусь ни дня.

— Бросьте глупить, Элизабет, и успокойтесь. Ну куда вы поедете?

— Я разыщу Джерри. Мы будем вместе. У нее есть деньги, и пока я не найду работу, она обо мне позаботится.

— Боюсь, что это невозможно. — Холодность, с которой Селия произнесла эти слова, напугала Лиззи. — Это письмо от Джеральдин — последнее.

— Что вы этим хотите сказать? С ней что-то случилось?

— Насколько мне известно, ничего не случилось, но ваши родители…

Лиззи посмотрела на Селию с презрением за то, что она, наперекор всему, продолжала пользоваться этим словом.

— Ваши родители и леди Эшби сошлись на том, что отношения между вами и Джеральдин носят… непристойный характер. И я должна заметить, что они правы.

Лиззи в изумлении уставилась на Селию.

— Вы считаете, что сможете нас разлучить?! — воскликнула девушка и, схватив письмо, поднесла его к самому лицу Бэннерман. — Вы, наверное, не знаете, но то, о чем она здесь пишет, — правда. Джеральдин меня любит.

Селия тихо рассмеялась:

— Вы, дорогуша, такая молодая, но все же должны понять: у Джеральдин Эшби есть обязательства. Вы думаете, что деньги решают любые проблемы, но это не так. Они нередко создают проблемы.

— Перестаньте, черт подери, обращаться со мной как с дурочкой! — поражаясь собственной смелости, вскричала Лиззи.

Но Селия Бэннерман продолжала отрицать все то, во что Лиззи верила как в непреложную истину, шаг за шагом разрушая ее веру в себя и ее способность бороться за свое счастье.

— У Джеральдин, точно так же как и у вас, нет никакой власти над своим происхождением. Она сейчас, вероятно, думает, что может распоряжаться собственной судьбой как ей заблагорассудится, но ее будущее уже предопределено и дочери прислуги в нем места нет. — Селия сделала паузу удостовериться, что Лиззи ее внимательно слушает. — И разумеется, в ней нет места ребенку убийцы. Мне неприятно говорить о подобных вещах, но поскольку вы сами затронули тему вашего прошлого…

Селия не успела закончить фразу, поскольку Лиззи стремглав вылетела из кабинета. Пытаясь сдержать слезы, она бежала по коридору мимо доски объявлений, возле которой сегодня утром нашла письмо, прямиком к себе в комнату. На лестничной площадке третьекурсницы, заметив ее, мгновенно прервали беседу, но никто из них не сказал ей ни слова. Лиззи, влетев в комнату, захлопнула за собой дверь и с облегчением подумала: как хорошо, что ее недолюбливают и сейчас никому из них нет до нее дела. Она резко выдвинула верхний ящик письменного стола и принялась перебирать сложенные в нем вещи. Пачка писем и фотографий лежала в самой глубине ящика, и то, что она их инстинктивно прятала — словно этого и следовало стыдиться, — похоже, подтверждало правоту слов Селии Бэннерман.

Когда час спустя она выходила из комнаты, все ее мысли были только о Джерри. За все годы их знакомства Лиззи ни разу не подвергла сомнению ее любовь, но осознав теперь, что значит такая любовь для Джерри, поняла, что должна с ней расстаться. Это прозрение ранило Лиззи намного сильнее, чем то, что она узнала о своей матери. Только поселившись в Энсти, Лиззи почувствовала, что такое тоска по близкому человеку. Теперь, когда рядом с ней не было Джерри, над ее жизнью нависла вечная мгла: девушка ощущала ее, ложась спать и просыпаясь утром, и мгла эта отступала, лишь когда в руках Лиззи оказывался конверт, надписанный знакомой рукой. Она могла бы перенести тоску по Джерри, если бы у нее оставалась хоть какая-то надежда, но жить во мгле нескончаемой печали ей было просто не по силам.

Лиззи открыла дверь в гимнастический зал и бесшумно вошла внутрь, непрестанно повторяя про себя:

— Джерри меня простит, Джерри меня простит…

Роман «Печаль на двоих» — художественное произведение, вдохновленное реальными событиями и реальными людьми.

В здании лондонского суда Олд Бейли судья Дарлинг, несмотря на просьбу присяжных о помиловании, приговорил Амелию Сэч и Энни Уолтерс к казни, и 3 февраля 1903 года их повесили в тюрьме «Холлоуэй» в Лондоне. Это была первая казнь после того, как «Холлоуэй» стал женской тюрьмой, и последняя в Великобритании казнь двух женщин одновременно. В 1971 году останки обеих женщин были перенесены с территории тюрьмы в графство Суррей на кладбище Бруквуд и похоронены рядом друг с другом.