— Разумеется, я это понимаю.

— Так вот, оказывается, он видел ее вчера в магазине, когда она пришла купить кое-какие вещи для сестер Мотли. Ей прислуживал один работник из отдела Джона, и между ними вспыхнула ссора. Джону, моему мужу, пришлось подойти к ним и призвать их к порядку. Оказывается, этот мужчина — его зовут Лайонел Бишоп — втайне от своей жены встречался с Марджори, но она с ним порвала. Он пытался возобновить их отношения, но она наотрез отказывалась. Джон слышал, как она грозилась рассказать обо всем его жене, если он не оставит ее в покое. И Лайонел был просто взбешен.

— А мистер Бишоп сегодня в магазине?

— Да, инспектор. Весь день.

— Спасибо за помощь, миссис Ридер.

— Это еще не все, инспектор.

— Да?

— Я не знаю, важно это или нет, но это именно он продал ей тот стеклярус.

Пенроуз разыскал Фоллоуфилда и в обмен на папку с письмами протянул ему листок бумаги.

— Лайонел Бишоп. Работает в «Дебенемсе», в галантерейном отделе. Он крутил роман с Марджори, но она решила положить этому конец и пригрозила, что расскажет его жене.

— И он не был от этого в восторге?

— Точно. Пойдите и приведите его сюда.

Человек, которого привели для допроса, вскочил с места, как только Пенроуз и Фоллоуфилд вошли в комнату.

— Инспектор, какого черта меня вызвали?! — сердито вскричал он. — Ваши люди являются ко мне на работу и позорят меня перед всеми сотрудниками, и никто ничего не объясняет. У меня, знаете ли, есть права — они могли бы вести себя и поприличней.

Пенроуз жестом указал ему на стул и спокойно представился. Из опыта инспектор знал, что те, кто немедленно заявляет о своих правах, чаще всего с полным пренебрежением относятся к правам других, но, оценивающе разглядывая Лайонела Бишопа, Арчи решил, что не стоит делать определенные выводы до более близкого знакомства с ним. Предполагаемый любовник Марджори Бейкер выглядел лет на сорок; мужчина с бледным лицом, редкими песочного цвета волосами и безвольным подбородком. Одежда на нем была дорогая, но безвкусная, и, хотя ей положено придавать начальственный вид, сидела она на нем как-то неубедительно, точно в праве на этот начальственный вид сомневался даже сам Лайонел Бишоп. Пенроузу не хотелось выносить преждевременные суждения, но из того, что ему было известно о Марджори, подобного мужчину она не только не сочла бы привлекательным — даже не заметила бы.

— Простите за доставленные неудобства, но нам необходимо задать вам кое-какие вопросы, связанные с убийством Марджори Бейкер, — произнес Пенроуз, старясь ограничиться исключительно профессиональным удовлетворением при виде того, как с лица Бишопа словно ветром сдуло всю его фанаберию. — Я полагаю, вы были хорошо знакомы.

— Убийство?! — воскликнул Бишоп.

Изумление его было подлинным, подумал Пенроуз, но сквозивший в его голосе ужас вызван не столько горем, сколько страхом за собственную шкуру.

— А какое я к этому имею отношение? Я знал ее только как покупательницу. Она приходила раз или два в неделю купить нужные ей товары.

— И вы видели ее вчера?

— Да, она пришла примерно в обеденное время, купила стеклярус, и иголки, и один или два мотка тесьмы. Мы поболтали с ней немного, вот и все. Вы что, арестовываете всех, кто с ней разговаривал?

Пенроуз пропустил его вопрос мимо ушей.

— А какие иголки она купила?

Бишоп посмотрел на него с изумлением.

— Какие иголки купила мисс Бейкер? — нетерпеливо переспросил он.

— Да, это ведь не сложный вопрос?

— Обычные иголки для вышивания.

— А вы вчера с мисс Бейкер не ссорились?

— Из-за чего это можно ссориться в галантерейном отделе? — саркастически заметил Бишоп.

— Где вы были вчера вечером между девятью и полуночью?

— Дома, с женой. Где еще я мог быть?

Пенроуз смерил Бишопа долгим взглядом, достаточно долгим для того, чтобы скептицизм инспектора не остался незамеченным.

— Вы не возражаете, если мы попросим вашу жену это подтвердить?

И тут впервые Бишоп занервничал:

— Вы должны будете сказать ей, почему вы ее об этом спрашиваете? Она может подумать…

— Что она может подумать, мистер Бишоп? Не начать ли нам сначала? Как близко вы были знакомы с Марджори Бейкер?

— Хорошо, хорошо. Я несколько раз пригласил ее на ленч и как-то раз выпить по рюмочке после работы. И что с того? Что тут такого страшного? Вы же знаете, как это бывает.

— Боюсь, что не знаю. Так что вы уж меня просветите.

— Послушайте, инспектор, мы познакомились с моей женой, когда оба были совсем молоды, и поженились слишком быстро, приняли торопливое решение. Шла война. Она была медсестрой, а меня отпустили ненадолго с фронта из-за ранения в ногу от немецкой пули. Сочувствие и благодарность мы приняли с ней за любовь, в этом было все и дело. И мы такие не одни, но от того не легче.

— Так вы утешались с мисс Бейкер, пока ей это не надоело и она не прогнала вас. Что вас, очевидно, здорово рассердило.

Бишоп пожал плечами:

— Да нет, не особенно. Вокруг таких, как она, полно. Бросьте, инспектор: что, нам нельзя немного поразвлечься? Пока моя жена ничего не знает, это ее никак не задевает.

Пенроуз поднялся, уверенный в том, что разговор с этим типом не более чем потеря времени.

— Продиктуйте свои данные сержанту Фоллоуфилду. Будем надеяться, что жена подтвердит ваши слова.

После бесед с людьми вроде Лайонела Бишопа Пенроузу всегда становилось не по себе, и он в раздражении вышел из комнаты. Арчи уже начал подниматься по лестнице, как его окликнул Фоллоуфилд:

— Сэр, Бишопа надо немного задержать.

— Это потеря времени. Ему Марджори была настолько безразлична при жизни, что убивать ее у него просто не имелось повода.

— Может, и так, сэр, но непонятно, кто кому будет подтверждать алиби.

— Что вы хотите этим сказать? — Пенроуз забрал у Фоллоуфилда протянутый ему лист бумаги.

— Я про его жену Сильвию Бишоп. На работе ее знают под девичьей фамилией Тимпсон — она служит в «Клубе Каудрей».

Селия Бэннерман приостановилась на середине главной лестницы, прислушиваясь к успокоительно деловому шуму на нижнем этаже. Как бы ни была занята, она всегда находила время задержаться хоть ненадолго в одном из самых привлекательных уголков здания. Изумительной красоты лестница являлась частью особняка, и осталась в прежнем виде после превращения зданий в клуб и колледж, и к тому же была единственной частью клуба, где все еще веяло духом старины. Стены и потолки здесь расписаны грандиозными картинами Древнего Рима — вероятно, работы сэра Джеймса Торнхилла, тестя Хогарта [11]и одного из известнейших мастеров росписи тех времен. Чудом сохранившаяся лестница, воспрянув к новой жизни, теперь, среди бесчисленных атрибутов современности, ощутимо напоминала о прошлом и была не только символом прежних достижений, но и прочным залогом будущих.

По крайней мере Селия на это надеялась. Недавние перипетии в клубе, ее бесконечные стычки с Мириам Шарп по поводу будущего всей организации, а с другой стороны, разговоры с Джозефиной Тэй о прошлом заставили Селию задуматься о прожитой жизни: в основном она была довольна тем, чего достигла. Да, довольна, хотя и несколько обеспокоена за свое будущее. А еще ее поразило, как быстро промелькнули годы, — казалось, она лишь вчера молоденькой девушкой училась на курсах медсестер. И сейчас вдруг Селия поняла, что именно эти занятия вдохновили ее на все, чего она смогла добиться в жизни. Хотя, проходя после курсов испытательный срок в больнице, Селия ощущала себя скорее поденщицей, чем специалисткой, способной помогать больным людям. В те времена работа медсестры была не более чем тяжелый физический труд, часто в отвратительных условиях, и у нее вызывали горечь и ненависть то, с какой циничностью эксплуатировалось и ее желание помочь людям, и ее чувство долга. Селии претило, что от нее и тех, кто работал с ней бок об бок, требовалось так много и так мало давалось взамен. Изнуренная и разочарованная, она решила, что после окончания испытательного срока не станет добиваться должности медсестры.