«С какой легкостью, говоря о дочери, она перешла на прошедшее время», — подумал Пенроуз.

— Что ж она такого сделала, что оказалась в «Холлоуэе»?

— В первый раз это было три года назад, на Рождество. Ее взяли на работу сортировать почту на Маунт-Плезант, так она стибрила из посылок все ценное. Потом слямзила у кого-то сумочку. А в третий раз… тут уж виноват ее папаша. Марджори начала работать на ростовщика, что живет на нашей улице, и вот однажды шла она от клиента, а Джо поймал ее на улице и отобрал все деньги. Но она его не выдала.

— Почему же она не сказала правду? — изумленно спросил Фоллоуфилд. — Не из горячей же любви?

Миссис Бейкер смерила его злобным взглядом.

— Своих не продают. А к ней грязь уже прилипла. Все сразу поверили, что это ее рук дело.

По выражению лица Фоллоуфилда было ясно, что именно он думает об этом воровском «кодексе чести».

— Я слышал, Марджори дружила с какой-то девушкой из «Холлоуэя», — сказал Пенроуз. — Вы ее знаете?

— Вы, наверно, говорите о Люси — Люси Питерс. Марджори пару раз приводила ее сюда. Вся такая перепуганная, бедняжка. Правда, Марджори всегда заботилась о таких вот несчастных.

Фоллоуфилд записал в блокнот имя девушки.

— Расскажите мне о Марджори поподробнее, — попросил Пенроуз.

Обычно людей так и тянет окутать жертву убийства ореолом святости. Окружающим, а особенно родственникам, по вполне понятным причинам не хочется говорить об убитом ничего плохого, и чаще всего Пенроузу описывали человека, которого не было и в помине, человека лишенного каких-либо недостатков, которого, разумеется, именно из-за этого и убили. Инспектор уже догадывался, с какой легкостью можно подменить истинную Марджори стереотипным образом — жалкая воришка с золотым сердцем, дерзкая девчонка, нежелающая никому повиноваться, жертва нищеты, из которой ей никогда было не выбраться. Но, доверяя мнению своих кузин, он полагал, что скорее всего в Марджори своеобразно переплеталось все вышеназванное. Матерям редко удается точно обрисовать портрет своего ребенка, но в чем, в чем, а в сентиментальности миссис Бейкер обвинить трудно.

— Что она была за человек?

— Не в меня, так это точно. Теперь для девушек совсем другая жизнь — они могут позволить себе любую дерзость.

Забавно, что для описания Марджори Мария выбрала то же самое слово, что и Хильда Ридер, только произнесла его без всякой симпатии, и Пенроуз почувствовал, что между матерью и дочерью было некое соперничество.

— Я — галантерейная лавка на Фонтхилл-роуд, а Марджори — модный магазин в Ислингтоне: по крайней мере так она думала. Марджори слишком хороша была для этой жизни. Может, она и верно поступила, что с ней покончила. Марджори иногда смотрела на меня с такой жалостью… И я знаю, что она думала: все, что угодно, только не эта жизнь поломойки и поденщицы. А я вот что вам скажу: в здешних краях вы и оглянуться не успеете, как у вас поденную работу уведут прямо из-под носа. Но это не для Марджори. О нет, она была слишком гордая, чтобы ходить по людям и выпрашивать работу, хоть и случались времена, когда я почти умоляла ее это сделать.

— Однако похоже, что на своей новой работе Марджори вполне прижилась: ее хозяйки сказали мне, что она делала большие успехи.

— Ну, Марджори ведь именно в таком месте себя и воображала, верно? — произнесла Мария и тут же, видно, пожалев о сказанном, прикусила губу. — Вы небось думаете, что я злыдня какая-нибудь и, наверно, есть женщины получше меня, которые не злятся, когда их дочерям выпадает удача, какой у них самих никогда не было, но я не такая. Марджори повезло, что ей после тюрьмы дали такую работу. Когда она мне рассказала о том, чему ее научили в тюрьме, я ей говорю: «Ну к чему тебе это? Они там за решеткой учат тебя ремеслу, а потом делают все, чтобы тебя никто на такую работу никогда не взял». Но я была не права, — ей дали шанс. А теперь вы пришли сюда и говорите, что ее убили, потому что она что-то кому-то рассказала. И я зла на нее, что все коту под хвост, и злюсь я не из-за нее, а из-за себя: если бы все случилось по-другому, я бы сама была на ее месте. И я бы уж этот шанс не упустила.

Пенроуз дал ей немного успокоиться, а потом задал следующий вопрос:

— А Марджори действительно на этой работе было хорошо?

— Да, ей там было хорошо, только Джо вовсю постарался, чтобы ей все испортить.

— Тем, что приходил к ней на работу и ставил в неловкое положение перед другими девушками?

Она с удивлением посмотрела на него:

— Да вы знаете о ней больше моего. Да, но не только — он унижал ее, говорил, что скоро всему этому придет конец. Тут ему просто равных не было. Всех нас унижал — чтобы никто не был лучше его. Марджори принесла домой картинку в журнале — его читают те, у кого времени больше, чем мозгов, — а на ней Марджори с другими девушками из их мастерской. А с ними еще дамы, которым они шьют одежду. Она такая гордая была, наша Марджори, а его это просто взбесило. И он что-то ей такое сказал, что она очень уж расстроилась.

— Что же именно?

— Не знаю, Марджори мне не сказала. Но кажется, он пытался уговорить ее, чтоб она на своей работе не только деньги зарабатывала, но еще кое-чего добывала.

— А у вас, миссис Бейкер, сохранилась эта картинка?

— Где-то тут должна быть. — Мария встала и принялась рыться в пачке газет, что лежала возле печки, приготовленная для растопки. — Вот она.

Пенроуз взял в руки страницу журнала и посмотрел на фотографию. Она была снята в комнате сестер Мотли, и Марджори стояла в общей группе слева, мучительно близко от того места, где ее убили. Она держала в руках изумительное вечернее платье, перебросив его через плечо так, чтобы материя, из которой оно сшито, выглядела в наилучшем свете. Между миром на фотографии и миром, в котором Марджори выросла, была пропасть, и Пенроуза поразило, как в этом первом мире — судя по фотографии — она свободно себя чувствовала. На снимке Марджори казалась необычайно привлекательной, улыбкой напоминая молодую Гвен Фаррар. [8]И, глядя на беззаботную улыбку девушки, Арчи снова с ужасом представил последние минуты ее жизни.

Он передал фотографию Фоллоуфилду, и тот, переписав имена под снимком, вернул ее Марии.

— А Марджори дружила с кем-нибудь из работниц мастерской?

— Да вроде нет.

— А как насчет мужчин? Она с кем-нибудь встречалась?

Его благовоспитанный вопрос, похоже, позабавил ее.

— Если кто и был, то она мне о нем не рассказывала, да и никогда не стала бы. Марджори свои тайны держала при себе, а я за ней не следила: не такие у нас с ней были отношения.

— Так вы не встревожились, когда она не пришла домой вчера ночью? Когда оба они не пришли?

— Нет. Я рада была покою. Я всегда радуюсь, когда Джо не приходит домой, а у Марджори, как я уж сказала, было еще куда пойти. Я их не винила. Думала: вот бы мне куда-нибудь убраться отсюда.

— А куда, миссис Бейкер, ходил ваш муж? С кем он общался?

— С любым мужчиной, кто заплатит за его выпивку, и с любой женщиной, что предложит на ночь свою постель.

— Можете назвать нам какие-нибудь имена?

Она покачала головой.

— Он выпивал в «Перышках» и в «Зеленом человеке» — там, может, скажут вам, с кем он водил компанию. А женщины были нездешние. Хотя бы в этом он соображал: в своем огороде не гадил.

— А вы здесь были всю ночь? — спросил Фоллоуфилд.

Мария расхохоталась:

— Нет, господин сержант, я приняла горячую ванну и пошла к приятельницам на ужин. А потом мы пошли в театр. — Ее смех был почти истерический, и когда она умолкла, в глазах у нее стояли слезы. — Конечно, я была тут всю ночь. Можете мне поверить — я тут всегда.

У Пенроуза к Марии Бейкер больше не было никаких вопросов.

— Еще раз приношу вам соболезнования по поводу вашей утраты, миссис Бейкер, и благодарю за помощь. Если вы вспомните о чем-нибудь, что может оказаться для нас полезным, пожалуйста, сразу же нам сообщите. А мы, разумеется, будем держать вас в курсе расследования.