… Пропела она, и все трое ушли. Гёроглы подумал, глядя им вслед; "Этот пройдоха Косе, никак, заставил воду в гору течь". Подошел к очагу, покурил, но джигитам кальяна не дал, сам выбил огонь, отряхнул полы халата и вышел из мейхане.
Когда Гёроглы ушел, джигиты заговорили:
— Ну, вот, Косе! Посмеешься теперь над самим собой.
— А в чем дело?
— Ты что — не понимаешь, что теперь будет? Ведь Гёроглы придет к ним, Агаюнус и Овез будут сидеть и плакать, а его сестра Гюль-Ширин расскажет ему все, как было. Он вернется сюда и всех нас изрубит своей саблей!
— Мы тогда хотели бежать, а ты нас отговорил…
— Не тревожьтесь, джигиты! — успокаивает их Косе.
— Не тревожьтесь? Ты надеешься остаться в живых?
Тут и на Косе напал страх. Он задумался.
— Джигиты, не запугивайте меня. Бегством нам не спастись. Агаюнус ведь женщина умная. Она не станет гневаться по пустякам. Она и Гёроглы успокоит. Вот увидите — если Гёроглы вернется сюда вместе с Овезом, то нам не грозит ни смерть, ни мучения. Если он появится один, тогда нам не спастись…
А Гёроглы пришел в свой дом. Овез сидел и плакал, плакала и Агаюнус. Гюль-Ширин все рассказала о проделках Косе и джигитов. Гёроглы пришел в ярость, рассвирепел, весь напрягся, и усы топорщились, как пики.
— Так-то отплатили мне мои джигиты за мою доброту, за все, что я делал для них! Всем им дам попробовать моей сабли!
— Сядь, успокойся! Ты задумал убить своих сорок джигитов, а потом будешь искать новых сорок?
— Разве трудно найти сорок нахлебников?
— Сядь! Откуда ты знаешь, что новые будут лучше этих?
Гёроглы опустился на землю.
— Ох, Гёроглы! Мало ли что бывает на свете, мало ли кто что скажет. Не стоит гневаться из-за этого. Джигиты твои, к которым ты привык, лучше других. Ступай к себе в мейхане. И не буйствуй во время чаепития и курения, — сказала Агаюнус.
И отправила с ним Овеза.
Джигиты сидели в страхе и ждали решения своей участи. И вот появился Гёроглы, с ним был и Овез. И поэтому джигиты немного успокоились.
Гёроглы вошел и сел, рядом с ним сел Овез. Все молчали — никто не промолвил ни слова. Гёроглы понял, джигиты боятся — вдруг он накинется на них. "Не буду пугать их, пусть успокоятся!" — подумал он. С грустью вспомнил Гёроглы все, что случилось, одиночество свое вспомнил, взял в руки саз и обратился к джигитам с песней.
"Если джигиту трудное дело грозит.
Брат удалой, храбрец необходим ему,
Против разлуки, против жестокой судьбы
С другом надежным, как лев, должен он быть.
Ящерица — драконом себя зовет.
Каждая тварь себя чудовищем мнит,
Но молчалив и кроток истинный дракон,
Чтоб быть осторожным — разумным должно быть.
Муха думает, — я никогда не умру,
Я ведь не сею, не жну и не устаю,
Одинокий молвит, — я никогда не смеюсь,
Брат — удалой храбрец — должен с ним быть,
Плот в долгих скитаниях узнает цену воды,
Цену доброму молодцу знает народ,
Цену народа знает раб. На глазах
Благочестивого юноши слезы должны быть.
Слово джигита — его нерушимый закон,
Храброму джигиту смерть в бою не страшна,
Окровавленные головы после сечь
К седлу джигита привязаны должны быть.
Резвый и сильный нужен джигиту скакун,
Радостно сердцу видеть такого коня,
Надо, чтоб у любимой черные кудри вились,
Брови у ней словно калам должны быть.
Меня называют разно, — имя мое Гёроглы,
Кто не знает имя свое — собачий сын,
Я сын бека, я прирожденный джигит,
Пятеро врагов против меня должны быть".
Когда он допел песню, Косе понял, что они избежали не только смерти, но и страданий.
— О Гёроглы, ты так говоришь с нами, это оскорбляет нас.
— А что, разве мне нельзя оскорблять вас, Косе?
— А что ж приключилось, что ты хочешь оскорбить нас?
— Ты что же — хотел сделать что-нибудь похуже? Мало ты издевался над ними, бросая в ворота камни?
— О Гёроглы, да ведь ты ничего не знаешь. И они тоже ничего не знают. Они ведь были в крепости и ни о чем не ведали. Один человек в поле сообщил нам о тебе скорбную весть. Вот мы и решили пойти к твоим любимым, посоветоваться с ними, обсудить все вместе. Если ты погиб, то попытаться получить твое тело: а если жив, то разузнать, где же ты находишься. Только за этим мы и пришли к воротам. А они не захотели открыть, и зло нас взяло — мы и начали бросать в ворота камни.
— Негоже ломать хорошие ворота, Косе!
— Гёроглы, ну что ты все твердишь об этих воротах. Да за пять золотых сделают ворота получше, чем те.
— Сделают! Конечно, сделают… Да не в этом дело. Вся беда в том, что вы ничего не умеете ценить! — ответил Гёроглы и обратился к ним с песней.
"Не стоит просить ворону петь, как соловей,
О ценности розы что она может знать!
Дикая птица, что вечно бродит в степи,
О ценности озера что она может знать!
Кто не сеет, не проводит на поле межи,
Кто гостю на скатерти не предлагает хлеб,
Кто жала пчелиного в коже не имел, —
О ценности меда что он может знать.
Если в крепости каждый сам себе голова,
Если междоусобье раздирает страну,
Если у человека веры нет в груди,
О ценности покровителя-пира что он может знать.
Кто горечи не знал и сладости не знал,
Кто только покупал и сам не торговал,
Кто, умирая от жажды, не лежал на песке,
О ценности воды что он может знать.
Кто не смог совершенным джигитом стать,
Кому неизвестны слезы, улыбка чужда.
Кто сам не разумеет ценности своей,
О ценности других, что он может знать.
В эту обитель праха пришел Гёроглы,
Двуличия и лжи нету в его словах.
Кто понаслышке знает искусство войны,
О ценности воина что он может знать!"
Едва он допел песню, как Овез молвил:
— О мой господин! Не упрекай их больше. Ступай к Агаюнус-апа, она ждет тебя.
И просветлел лицом Гёроглы — простил джигитов. Радостный и веселый, отправился он к своей пери. Обнял ее… Что дальше, сам знаешь.
… Не всякому дано совершить такие подвиги и добиться своей цели!
Калевипоэг. Эстонский героический эпос
Запев
'Калевипоэг'. Худ. К. Лухтейн
Дай мне каннеле, Ванемуйне!
Песнь в уме моем созрела.
О старинных поколеньях
Повесть дать хочу я миру.
Громче вы, голоса живые,
Пойте в недрах сокровенных,
В золотых глубинах сердца
О деяньях незабвенных!
Выйди из волн прозрачных Эндлы,
Дочь седого песнопевца,
Заплетающая косы
Перед зеркалом озерным.
Поднимайтесь дружно, тени древних
Витязей и чародеев,
Оживайте, вереницы
Калевитян величавых!
Полетим мы в страну полудня,
Повернем оттоль на север,
Где побеги их, как вереск,
Где их отпрыск на чужбине.
Все, что взял я на отчем поле,
Что собрал с чужой полоски,
Все, что принес мне буйный ветер,
Прикатили волны моря,
Все, что берег в себе я долго,
В глубине души лелеял,
На орлиных гордых скалах
Укрывал крылом от бури, —
Все звенеть я заставил в песне
Для чужих людей далеких.
А весны моей любимцы
Беспробудно спят в могиле.
И мои соловьиные трели,
Кукования печали,
Зовы жаждущего духа
Не дойдут до слуха мертвых.
Буду я грустно и одиноко
Плакать звонкою кукушкой,
Буду на лугу широком
Петь, покуда не погибну.