И сказала так: "… Здесь мужали мы и росли, Чтобы лечь костьми за народ, Здесь, вдали от зла, провели Не один безмятежный год. Земно поклонитесь гнезду, Где окрепли ваши крыла, Крепости воздайте почет, Сорок верных моих подруг; Выкопайте стрелы в саду И возьмите из тайников Сорок необорных кольчуг, Сорок беспорочных клинков, Сорок золотых шишаков, Сорок луков, сеющих страх, Бьющих за семь тысяч шагов, Сорок седел о стременах Среброзвучных, как соловьи, Снаряжайтесь в дальний поход И — вперед, тигрицы мои, Милые сестрицы мои, На врага, за родной народ!" Ярко блещут шишаки, На ветру щиты гудят - Через Красные Пески, Строй держа по восемь в ряд, Сорок соколиц летят, Сорок девушек верхом Следом за своим вожаком Скачут в город напрямик И широкие пески Озирают из-под руки. "Да, погулял здесь враг, По широким Красным Пескам, С кровью красной пополам Красный прах смесил — и ушел. Не было здесь прежде холмов, Место было ровным, как пол, А теперь — не пройти коням: Воронье снует по холмам, Сложенным из мертвых голов, Мясо мертвое клювом рвет, Очи мертвые жадно пьет, Бьет крылом о кровавый лед И шакалов на той зовет… Здесь — растоптанные конем, И обугленные огнем, И заколотые копьем Крепко спят на мерзлой земле. Там, как тополя на юру, Чуть покачиваются на ветру Задохнувшиеся в петле. Там — белеют кости в золе… " Среди руин мертвого города Гулаим встретила истерзанных горем стариков. Они рассказали о трагической участи беззащитного Саркопа. Именитые мужи города — Саимбет-стрелец, Еримбет-храбрец, Шеримбет-гордец, Баимбет-батыр, а также шесть родных братьев Гулаим, не подняв мечей против врага, трусливо сдались, и трупы их до сих пор лежат в луже крови на растерзание хищным птицам и зверям. Гулаим говорит гневно: "… Оскорбленной земли своей Грудью не заслонившим — Позор! Отчему народу мечом В битве не послужившим — Позор! Отступившим перед врагом, Меч свой уронившим — Позор! Трусам, сдавшимся в плен живьем, Родине изменившим, — Позор!" Глянули вослед старики — Никого, кроме них, кругом Голубая клубится мгла, Мелкий снег мелькает во мгле, Спит Саркоп непробудным сном, Спит, как мертвые спят в земле… Месть сорока соколиц Трудные пришли времена. Кони ржут, звенят стремена, Льется кровь, становья горят, Гибнут мирные племена, Разоренный стенает край… Догорает рдяный закат, Кони ржут, стремена звенят, Не смолкает вороний грай. Благородная Гулаим С боевым отрядом своим Шла в такой густой темноте, Где лисе — и той не пройти, По такой крутой высоте, Где и соколу нет пути, Сквозь такие заросли шла, Где и мыши не проползти. Долго не сходила с седла Девушка-батыр Гулаим — По седым степям, По крутым горам, По ГУСТЫМ лесам. По снегам Днем и ночью подруг вела. На лету Гулаим-батыр Озирает пустынный мир. От засыпанных снегом гор Вплоть до моря — степной простор Дымным пепелищем лежит, Сиротой и нищим лежит. О, кровавая стезя Неминучей беды! Нельзя Счесть почивших последним сном. На дорогах и у дорог Спят-лежат в пуху снеговом Те — без рук, а эти — без ног, Обезглавленные мечом, Обесславленные палачом… Поле пораженья! Твой вид Сердце робкое леденит; А батыр, взглянув на тебя, О народе своем скорбит, Отомстить клянется, скорбя, Соль народных слез, желчь обид, Ссадины от жгучих плетей, Смерть батыров и плач детей. И склонила девушка лик, Пожелтевший, словно шафран, И, на снег соскользнув с седла, Поле бранное обошла, Возле каждого мертвеца Причитала, слезы лила, И легла на ее чело Ночь печали, а сердце жгла Жажда мести… Потом в седло Прянула она, как стрела, И помчались, как вихрь, за ней Сорок сверстниц ее, Сорок разъяренных тигриц, Сорок мстительных соколиц, Сорок смелых ее подруг. Прискакали они к морским Берегам, И открылся им Животрепещущий сапфир И колеблющаяся вязь Волн. Тогда Гулаим-батыр, К девушкам своим обратись, Молвила: "Орлицы мои, Спутницы-сестрицы мои, Здесь мы остановим свой бег, Восстановим силы свои. Жалко мне, что я человек: Прянуть бы в морские струи. Плыть бы мне напрямик в Мушкил Змеем водяным и напасть На врага… Утолиться всласть Местью… Нам стольких сил Стоил наш некороткий путь, Что его прервать мы должны У границы вражьей страны. Пастбища степные щедры, Здесь дадим коням отдохнуть. Спешимся, раскинем шатры, Но не станем сиднем сидеть, Будем по сторонам глядеть, Всю окрестность мы облетим, Что за местность — мы поглядим… " Так промолвила Гулаим, И по слову старшей сестры Сорок верных ее подруг Белые разбили шатры, Разнуздали потных коней, Спать легли. А ранней зарей, Сев на быстролетных коней, Понеслись по степи седой… А в степи, как тяжелый дым, Снежный столп навис над землей. И воскликнула Гулаим, Привставая на стременах: "Девушки-сестрицы, вперед, Смелые орлицы, вперед! Изымите из сердца страх, Мщенью наступает черед!" Актамкер полетел стрелой, Степь и та рванулась за ним, А в седле джигит удалой — Азраил — батыр Гулаим, А вослед за ней — скакуны, Гривы по ветру взметены, И на каждом — дева-джигит, Повторенный образ луны. Грозно пред лицом Гулаим Загудел костер снеговой, Туча, словно тяжелый дым, Закружилась над головой, По глазам бичом ледяным, Злобствуя, хлестнула пурга: Длинной чередой По степи седой Шел большой караван врага. Свистнула по-птичьи камча, Взвился конь на дыбы, горяч, Заходила степь, рокоча, Молния слетела с меча, И как вихрь — наездница вскачь! Был ужасен праведный гнев, Озаривший ее лицо. Сорок девушек, налетев, Караван замкнули в кольцо. Астраханские берега Кровью вражеской окропив, Наступив На горло врага В сталь обутой, твердой стопой, Гулаим увидела вдруг Ханских пленников пред собой: Руки — связаны за спиной, Ноги слабые — в кандалах, На зияющих ранах — гной, А на лицах — смертельный страх. Сорок девушек и одна Пленных бросились обнимать; Каждая из них, словно мать, Ласкова была и нежна. Крепко целовали — живи! Раны врачевали — живи! На измученные сердца Проливали бальзам любви. А потом огонь развели, Верблюжатины принесли, Облитые жиром куски, Щедро посолив, испекли. И саркопские старики Говорили: "От злой судьбы Златокованым щитом, Львиной храбростью своей Ты прикрыла нас, Гулаим. Слуги мы тебе и рабы, Вы, друзья по плену, дружней Снаряжайте караван, К трудному готовьтесь пути: Суртайши разбойничий стан Гулаим поможем найти!" Слышен гул негромких речей, Мерный звон мечей и стремян: День и ночь — семь дней и ночей По степи идет караван… И в начале восьмого дня, Высока и, как мир, стара, Рдяный небосвод заслоня, Показалась Дербент-гора. Сшиблись конные — меч о меч. Крови вражеской — течь да течь! Стоном застонала земля, Покатились головы с плеч. В воздух ввинчивались пращи, Воя, скрещивались мечи, Небосвод почернел От пернатых стрел, Снег — от окровавленных тел. Сорок девушек и одна Думали: победа видна — Поредели вражьи полки, Притупились вражьи клинки… На поверку вышло не так: Пуще раззадорился враг, В бой бросает за ратью рать, Не желает зря умирать. И еще всю ночь до утра Сотрясалась Дербент-гора. А когда совсем рассвело, То увидела Гулаим, Что батырам ее троим Роковую свою печать Наложила смерть на чело. И тогда, боясь потерять Над рассудком власть, Закричать, Замертво упасть, Гулаим с седла Тяжело сошла, Вниз лицом на снег, Застонав, легла, Косы расплела, Говоря: "Не надо мне хлеба, не надо огня, Ни света, ни мрака, ни ночи, ни дня!.. Кровавый разбойник, палач Суртайша, Ты отнял батыров-сестер у меня! Клянусь благодатного солнца лучом, Кипучей рудой и разящим мечом, Дочерней любовью к Саркопу клянусь — Расправа близка с Суртайшой-палачом!" И пока причитала так Над подругами Гулаим, Черной злобой одержим, Грозный враг Собрал в кулак Разобщенные полки, На саркопцев лавой пошел, Кровью переполняя дол. Гулаим рубила сплеча, Била, стаскивала с седла Диких ратников Суртайши. Ликовала, конем топча Их растерзанные тела. Дева храбрости — Сарбиназ В этом незабвенном бою Сотни сотен и сотню раз Обагрила кровью их Смуглую десницу свою. Поглядим на остальных Соколиц-тигриц Гулаим, Храбрым девушкам воздадим Всенародную хвалу, Рядом с ними в бой пойдем, От шеломов их золотых Меч, секиру, копье, стрелу Отведем Крылатым стихом. Бой гремел семь дней и ночей, Стало тесно от мертвых тел. И никто семь ночей, семь дней Не поил, не кормил коней, Сам не пил, не спал и не ел. На исходе восьмого дня Силы стали ослабевать: Гулаим валилась с седла, Сарбиназ давила броня — Стало трудно им воевать. А когда рассеялся мрак И девятый день наступил, Кровью истекающий враг Сталь булатную иступил. И тогда зарыдал вожак, Бросил меч и промолвил так: "Говорили тебе, дурак Суртайша, Зря затягиваешь кушак, Суртайша! Не губи народ, не готовь себе гроб, Не ходи на Саркоп, ишак Суртайша! А теперь твоим воинам — души прочь, Прямо в зубы шайтану, в огонь и в ночь, А теперь нас повергла во прах и страх Золотого Саркопа грозная дочь. Да сгниешь ты живьем, да сгоришь огнем, Сам сожрешь ли себя — слезы не прольем, Не устроим поминок, устроим той, На твоем погребенье плясать пойдем!" Вытер слезы, тяжко вздохнул, Меч свой поднял, в ножны вложил, Ханских ратников повернул От Дербент-горы на Мушкил. Гулаим с отрядом своим Долго их по степи гнала — По снегам голубым, По тропам глухим… Отступающих Гулаим Голыми руками брала. А когда исчезли из глаз Низкорослые кони их, Гулаим и Сарбиназ Повернули спутниц своих И помчались к Дербент-горе, Где теперь тишина была, Где в крови, на серебре, — На широком снежном одре, Мертвые лежали тела. Гулаим велела найти Раненых батыров-сестер, Приказала разбить шатер И в шатер их перенести. Девушки сновали вокруг Изнемогших своих подруг, Словно ласточки над водой, Развязав тугие ремни Обагренных кровью кольчуг, Нежно врачевали они Раны тяжкие семерых Дорогих подруг своих. Трех погибших в этом бою Под горой они погребли Вдалеке от Миуели, В чужом бесприютном краю. "Павшим — вечный покой и мир. Славу их людская молва Разнесет по стране родной. На могилах этих весной Разрастется плакун-трава. Ох, и тяжко мне, горько мне!" И еще такие слова Произносит Гулаим: "Из смертного плена не вырвать подруг, В обители тлена ни встреч, ни разлук, Ни гнева, ни скорби, ни света, ни тьмы… О сестры, я плачу: редеет наш круг. Земля холодна, тяжела и черна. Да будет, подруги, вам пухом она. В обители смерти рождается жизнь, Печалью крепка и слезами сильна. Редеет наш круг. Но за родину-мать Не жалко и юную душу отдать. По-прежнему сорок батыров со мной, — И что нам, бессмертным, вражеская рать! Тут склонились ниц До земли Сорок девушек-соколиц, Сорок молний Миуели. Говорит саркопский старик, Бывший пленник Суртайши: "Не горюй, Гулаим-батыр, Мужества тоской не круши. Обрати на меня свой лик, Не гляди, что я стар и сир, Я душой и телом не слаб. Если нужен слуга и раб, Дай мне знак, прикажи, пошли, — Я пойду хоть на край земли!" "Отправляйся к моим врагам В окаянный город Мушкил. Ты в оковах томился там, Слезы лил, бедовал-тужил… Много там саркопцев найдешь — Обними их, поведай им, Что вослед за собою ждешь Избавительницу Гулаим. Передай саркопцам: иду! Не рукой беду разведу, А копьем, стрелой и мечом Расквитаюсь я с палачом!" И ушел посланец в Мушкил… В это время закат остыл, И укрылись девы в шатры У подножья Дербент-горы. Вечер зажигает звезду, Землю прикрывает щитом… А о том, что было потом, Завтра я рассказ поведу. Вечер зажигает звезду, Время заглушает беду… |
