— Теперь он станет вас преследовать, пока не добьется своего… Так было и со мной.

Она задумывается. Какая-то мысль ее тревожит, но она пока ее не высказывает.

— Не замужем?

— Разведена. — Евгения намеренно не уточняет, что тому событию меньше месяца.

— Значит, препятствий нет, — бормочет Ирина, будто в забытьи.

Евгении становится жалко ее.

— Если вы обо мне, то ошибаетесь, у меня есть жених. Он не посмотрит, что ваш главный охранник — такой шкаф, наподдаст, мало не будет! — совсем по-детски хвастается она.

И удивляется, как на глазах оживает от такого пустячного заверения убитая горем женщина.

Вот тебе и Ларошфуко! Выходит, не про русских он сказал, будто умный не может быть влюблен как дурак. Это француз не может, а русский не только может, но еще и других успокаивает: любовь зла — полюбишь и козла! Так-то!

— Ты меня презираешь? — безо всякого перехода обращаясь на ты, спрашивает у нее Ирина.

— Жалею, — честно отвечает Евгения.

Главный бухгалтер открывает штопором бутылку и разливает понемногу в бокалы.

— Приспичило шефу референта завести, — грустно говорит она. — Неужели на эту должность мужика не нашлось?

— Что ты себя обманываешь?! — возмущается Евгения, тоже отбросив выканье. — Разве дело во мне?

— Я знаю, в нем!

— Ничего ты не знаешь! Все дело — в тебе! Ты по своей сути рабыня, и, если не сможешь себя пересилить, у тебя всегда будет хозяин, ты всегда будешь пребывать в аду ревности и скрипеть зубами от бессилия.

— Откуда ты это знаешь? — удивляется Ирина ее неожиданному мудрствованию.

— Мне объяснил один умный человек. Формы рабства ведь разные бывают. Такая, как у тебя, — самая мучительная. Та, что была у меня, — самая разрушительная.

— И ты вылечилась? — с надеждой интересуется ее нежданная наперсница.

— А как ты думаешь? — спрашивает Евгения.

Кончается лето, кончается лето! Осталась всего пара недель…

Это поет Виталий. На что там он намекает?

— Ты уже была на море?

— Увы, — вздыхает Евгения. — Да и от самого лета осталась не пара недель, а всего четыре дня. И ничего не светит!

— Как сказать. Я вон тоже не был на море, а надежды не теряю.

— Тебе легче. Ты сам себе хозяин, а я?

— Представь себе, — он обнимает ее за плечи и подводит к окну, будто и вправду хочет показать среди толпящихся друг за другом многоэтажек искрящееся синее чудо, — «Ты проснешься на рассвете, мы с тобою вместе встретим день рождения зари…»

— Что это ты вдруг распелся? — шутливо недоумевает Евгения и осторожно высвобождается из его объятий. — Если у нас сегодня вечер советской песни, то давай я хоть гитару возьму.

— А я возьму тебя!

Он целует ее, и Евгения опять ловит себя на том, что если поцелуи Аристова бросали ее в жар, то поцелуи Виталия — в холод. Почему она медлит с ним объясниться? Мол, так и так, Виталик, твоя близость меня не волнует, мое сердце от твоего не зажигается. Почему у нее не поворачивается язык, глядя в его преданные глаза, сказать правду?

Опять в ней подняла голову рабыня? А еще Ирину поучала! Значит, прав был Чехов, что раба надо выдавливать по капле и от него не враз избавишься.

А главное — людское мнение. Ох это людское мнение! Евгения невольно смотрит на себя глазами постороннего наблюдателя. За небольшой срок — трое мужчин! А если она откажется сейчас от Виталия, будет четвертый, пятый? И она покатится по наклонной плоскости? Что делают другие женщины, когда ищут своего мужчину? Неужели спят со всеми, кто им приглянется? И каждый раз убеждаются: нет, не этот!

— О чем все время размышляет моя благородная? — опять обнимает ее Виталий.

Как назло, он по природе мужчина ласковый. Ему все время хочется ее обнимать, целовать, гладить, а ей стыдно его отталкивать. Но чем дольше она это терпит, тем хуже ей приходится.

— Первый рабочий день, — говорит она неопределенно.

— Да, ваш Валентин Дмитриевич — большой оригинал.

— Ты его знаешь?

— А кто из производственников его не знает? Каков бы ни был наш город, для крупного бизнеса он все же маловат. Вот мы и сталкиваемся друг с другом…

— Ты, кроме магазина, еще чем-нибудь занимаешься?

— Конечно. Что такое магазин? Стационарное налаженное предприятие. Заниматься только им мне было бы скучно. Пусть госпожа референт не забивает свою хорошенькую головку чужими проблемами!.. Кстати, ваш президент ввел в своей фирме такой порядок: раз в две недели каждый работник имеет право взять один день для своих нужд.

— Думаешь, мне это удобно?

— Думаю, нормально. Он должен понимать, что ты осталась без отпуска. И что такое — один рабочий день? В четверг мы уедем, в воскресенье вернемся. Ты все успеешь. В среду приезжает твой сын, в четверг у них собрание в школе. За два дня ты все ему приготовишь. Думаю, ничего страшного, что в десятый класс он пойдет без тебя.

— Откуда ты все это знаешь? — изумляется Евгения. Она не обрадована, а скорее насторожена, и это сбивает его с толку.

— Поговорил с твоей мамой, когда ты была в душе.

— Что ты ей сказал?

— Правду. Что сделал тебе предложение, а ты взяла время подумать. Она меня предупредила, что твой бывший муж был тяжелый человек и, возможно, ты не сразу захочешь повторить свой печальный опыт…

Надо же, он нашел общий язык даже с ее мамой! Считает будущей тещей?

— Что еще сказала мама?

— Вера Александровна считает, что мне нужно познакомиться с Никитой.

— О Господи! — Евгения бессильно присаживается на кухонный табурет. Если она начнет знакомить с Никитой всех своих любовников, что станет думать о ней сын?!

— Чего ты так переживаешь? Все произойдет не прямо сегодня, ты еще успеешь привыкнуть! Кстати, — оживляется он, — я позвонил в «Жемчужину» — первоклассный дом отдыха, директор обещал забронировать за нами люкс.

В конце концов она против ожидания начинает проникаться его идеей и опять задумывается. В прошлом году они были с Аркадием на базе отдыха геологов. Жили в домиках. Еду готовили сами — тот еще оказался отдых! И она помнит, как были одеты фифочки из фешенебельного санатория! Одни их спортивные костюмы стоили дороже всего ее гардероба.

— На тебя сегодня ступор, что ли, напал? — тормошит ее Виталий.

— Мысленно просматриваю свой прикид и могу сказать, Таля, он вряд ли соответствует «Жемчужине»!

— Только и всего? Это все твои печали? — веселеет он. — Родная, мы рождены, чтоб сказку сделать былью! Поверь мне, все будет как надо!

И Виталий тащит ее в постель, словно немедленно хочет получить награду за свои хлопоты. Но на этот раз он не торопится, и как она ни отбивается, ни провоцирует его на скорейшее окончание интима, который ее тяготит, доводит дело до конца. Чувствуется, что он читал соответствующую литературу и кассеты с надписью «крутая эротика» смотрел. Он таки заставлял Евгению соучаствовать! А потом, смеясь, читал ей Пушкина:

— «И, распаляясь боле, боле, и пламень, и восторг мой делишь поневоле!» Разве тебе не было хорошо?

— Было.

— А почему ты сопротивлялась?

— Не знаю, — рассеянно говорит она и притворяется засыпающей.

Он крепко обнимает ее и через минуту спит, уткнувшись в волосы Евгении, а она еще некоторое время лежит без сна, чтобы ответить на его вопрос самой себе: «Я сопротивлялась потому, что не хочу подменять чувства голым сексом. И если в какой-то момент я испытываю нечто, определяемое словом, которое так не нравится Маше, то к любви, которую я жду, это не имеет никакого отношения!»

Утром Виталий подвозит ее к офису фирмы, и не успевает Евгения протянуть руку, как дверь перед ней открывается будто сама собой и внутрь ее пропускает собственной персоной начальник охраны.

— Нам так не жить! «Девятка» против «вольво» явно не потянет. А в остальном у вас как — нормально?

— Нормально, — отвечает Евгения холодно.

— Я рад за вас!

У нее мелькает мысль, не слишком ли она вошла в роль неприступной мегеры, и Евгения решает пошутить: