— Я подала на развод, — говорит Евгения и смотрит, как на глазах меняется лицо мужа: от обиженного — что можно ждать от тебя хорошего? — до недоумевающего: уходить от меня?!

— Могу я узнать причину? — холодно спрашивает он, вздергивая подбородок.

Что? Причину? От возмущения у нее перехватывает дыхание, и Евгения боится, что открой она сейчас рот — оттуда вылетит лишь задавленный писк. Она идет на кухню, мелкими глотками выпивает полстакана воды — рука у нее дрожит. И почти бегом возвращается в комнату.

— Причина в том, — выпаливает она, — что ты заставил меня чувствовать себя шлюхой!

— Чувствовать или быть? — спокойно уточняет он и подчеркнуто внимательно смотрит на балконную дверь, будто ожидает, что из нее выйдет высший судия и испепелит неверную жену.

Евгения садится в кресло и опускает глаза, чтобы «любимый муж Аркадий» не увидел плещущей в них ненависти: да, она ненавидит его! Он, как всегда, не понимает ее молчания. Решил, что она уже раскаялась, и потому охотно менторствует:

— Ты насмотрелась дешевой американской порнухи и думаешь, будто жизнь — сплошной секс, а сексуально озабоченная женщина не может быть ни хорошей женой, ни матерью! Где Никита? Опять у бабули? Чтобы развязать руки мамуле?!

Что он говорит? Во всем обвиняет ее? И то, что она не спит по ночам, а тело ее напрасно томится, значит лишь, что она просто похотливая сучка?! А то, что у нее в организме все разладилось и она стала раздражительной — при ее прежде веселом и легком характере?

Аркадию сорок шесть лет. Он на десять лет ее старше. Интимные отношения между ними бывают не чаще одного раза в месяц. А когда у Аркадия как-то были неприятности на работе, они не жили как муж и жена больше полугода…

Неужели в тридцать шесть лет ее жизнь уже кончилась? Неужели как женщина она больше не может вызывать желание? Почему-то все ее естество протестовало против этого!

Евгения всегда за собой следила: это у них в роду. Наверное, умирать будет, попросит, чтобы ей в гробу подкрасили губы… Так вот, тогда она превзошла саму себя — на какие только ухищрения не пускалась! И туалетную воду подбирала особую. Может, думала, на запах среагирует? И спать ложилась голой! И будить его пыталась — он ведь засыпал, ее не дожидаясь. Все напрасно!

Она ехала в автобусе домой, вспоминала эти свои бесплодные попытки и жарко краснела при мысли, что она так унижалась ради… Собственно, ради чего? Ради удовольствия?

Ее тело. Вот что двигало ею. Это тело не хотело — почти стих! — не хотело подчиняться мысли, что как женщина она уже кончилась. Оно чего-то там хотело, это странное тело! Хотело дарить себя. Отдавать! Радость обладания! Какие красивые слова. А у нее не было радости. Просто она неинтересна как женщина!

Вот в эту самую минуту кто-то и сказал ей в ухо:

— Девушка!

Она вздрогнула от неожиданности — обычно так ее называли в основном в очереди — и обернулась: какой-то мужчина, невидный, рыжий, одного с ней роста, положил руку рядом на поручень и улыбался ей так, будто они давние знакомые.

— Мы ходили в один детсад? — неприязненно спросила она; Евгения не имела привычки знакомиться в транспорте, и мужчины, почувствовав ее нежелание, оставляли свои попытки. Другие, но не этот. Этот лишь спокойно сказал:

— Нет, мы живем в соседних домах. Я всегда молча любуюсь вашим лицом, но сегодня вы так ожесточенно воюете сама с собой, что я решил вас окликнуть, дабы не допустить кровопролития.

«Ишь как складно чешет!» — недовольно отметила она про себя, но на прежних мыслях сосредоточиться уже не смогла и вынуждена была слушать этого… соседа!

— Какая вы, однако, пристрастная!

— Что? — Она не поверила своим ушам.

— Вы меня совсем не знаете, а уже не любите!

— А я должна вас любить?

— По крайней мере могли бы заинтересоваться: во мне уйма достоинств!

Автобус остановился. «Из-за этого приставалы я чуть не пропустила свою остановку!» Она выскочила, но он уже стоял и протягивал ей руку. Чтобы не выглядеть законченной стервозой, Евгения оперлась на нее, но тут же быстрым шагом направилась в сторону дома.

— У вас дома дети? — спросил он, приноравливаясь к ее бегу.

— Нет! — Она резко остановилась. Аркадий прав: и в тот день Никита был у бабушки. — Привычка — всегда мчаться домой.

— Наверное, вы на бегу и не заметили, что наступила весна? — спросил он и протянул ей букетик ландышей. — Может быть, немного погуляем?

Евгения мысленно пробежала, как по клавишам: в холодильнике — борщ, плов, компот, муж придет не раньше восьми. И правда, куда она так мчится? К телевизору? Что будет плохого, если она немного прогуляется? На самом-то деле, весна!

— Ландыши! — Она несколько растерянно понюхала букет. — Разве уже расцвели ландыши?

— Конечно, — удивился он, — конец апреля!

— Вы эти ландыши купили для кого-то другого, а пришлось отдать мне! — проговорила она и осеклась: какое ей дело до того, кому он их купил? Забыла, когда ей дарили цветы… Или взаправду поверила в свою женскую непривлекательность?

Но он поддержал ее игру.

— Я купил их для вас!

И не отвел взгляда, хотя глаза его смеялись.

— Но вы же не могли знать, что мы сегодня поедем одним автобусом! — Кажется, она тоже втянулась в это игривое настроение.

— Весной, знаете ли, у меня бывают приступы ясновидения! А если бы интуиция подвела, я просто поставил бы ландыши в вазу. Не только женщины любят цветы. Просто мужчины стесняются признаваться в этом.

— Но вы же не стесняетесь.

— Я — другое дело.

— Вы — инопланетянин?

— Нет, но когда-то я раз и навсегда решил: раз я не могу привлекать женщин красотой, буду привлекать оригинальностью.

Они сидели на огромном — в два обхвата — бревне, неизвестно откуда появившемся посреди их нового микрорайона, все деревца в котором были пока чуть потолще прутика. Евгения не могла понять: что это с ней? Никогда прежде она не шла на подобные знакомства.

— Англичанка, блин! — ругался один ее коллега. — Обязательно ее надо представить! Как же ты в юности с парнями знакомилась?!

Юность! Да были ли у нее тогда эти самые парни? Нельзя сказать, что на нее совсем уж никто не обращал внимания. В восьмом классе, например, ей прислал записку мальчик: «Женя, давай дружить. Дай ответ — да или нет?» Почему-то это чистосердечное предложение тогда ее жутко рассмешило. Теперь она понимает, что поступила жестоко. Написала ему что-то вроде: «Мой ответ — нет и нет!»

Тот, разозлившись, в долгу не остался. Прислал ей предлинное стихотворение. И где откопал такое! Помнятся последние строчки: «…пуд зла, коварства десять килограммов и страсти тридцать три ведра!» Это, значит, в ней, в Женьке Кондратьевой. Правда, она не поняла — плохо это или хорошо, такое количество страсти?

Почему у нее до восемнадцати лет не было парня? Мальчишек знакомых полно, а вот своего, такого, чтобы с ним можно было гулять по вечерам или ходить в кино на последний ряд? Чаще всего она гуляла с двумя друзьями, которые и приходили к ней только вдвоем. А однажды, когда она забыла дома перчатки — дело было зимой, — они грели ее руки в своих карманах. Один грел левую, другой — правую, и каждый потихоньку пожимал ее пальцы…

На втором курсе института, на дне рождения ее подруги, она и познакомилась с Аркадием — двоюродным братом именинницы. Он как раз приехал в отпуск. Их геологическая партия нашла месторождение, кажется, полевого шпата. Аркадий после трехмесячного отсутствия целыми днями валялся на диване и маялся от безделья. Вот его и пригласили Женьке на голову! Этой дурочке показалось, что перед ней необычный романтический герой, немногословный и мужественный — ведь о геологах пели: «Ты — ветра и солнца брат!»

В довершение ко всему Аркадий пригласил трех девушек, включая Евгению, в ресторан, где расплачивался такими крупными купюрами, которые Кондратьева видела прежде лишь у мамы в кошельке. Стипендию такими деньгами им не давали.