— Сапфо, теперь ты главная в семье. Если бы ты только могла вернуться домой вместе с нами, какая это была бы радость. Мы пошлем за тобой, как только ты будешь прощена. Мы будем неустанно трудиться на тебя.

Ларих поцеловал меня в обе щеки.

— Будь благословенна, — сказал он, а потом прошептал мне на ухо: — Я никогда не забуду, что ты спасла меня от мельничных жерновов.

Даже Родопис исполнила свое желание — побывала в Дельфах, где преподнесла на алтарь двенадцать громадных вертелов для жертвенных быков. Она была очень довольна собой и попросила аудиенции у фараона.

— С какой стати я должен встречаться с этой шлюхой? — спросил Нехо.

— С той, что она вернулась из Дельф, где, возможно, услышала какие-то намеки на будущее, — мудро заметил Эзоп.

Мы пытались по выражению лица Нехо понять его настроение — с тиранами всегда ведешь себя так.

— Пусть придет! — громогласно приказал фараон.

Появилась Родопис. Как всегда, привлекательная и розовощекая. В своих высоких сандалиях она маленькими шажками приблизилась к фараону, согнулась пополам и поцеловала его ноги. Она распростерлась перед ним, показывая сквозь прозрачный хитон свои распрекрасные ягодицы.

— Встань, — раздраженно велел фараон.

— Царь, я вернулась с великого омфала в Дельфах.

— Нам это известно.

— Я сделала пожертвование на алтарь и разговаривала со многими тамошними мудрецами. Они говорят, что Пифия имеет важные известия для Египта, но сообщит их только особому посланнику фараона. Другие великие правители уже прислали своих посланников — Ллиатт, Навуходоносор, цари Персии и хетов. Все они ждут, когда заговорит Пифия. Египет — единственное царство, откуда нет посланника в Дельфах. Я опасаюсь за Египет, царь. И без всякой корысти предлагаю тебе свои услуги.

Услышав это, фараон насторожился. Чем они богаче, тем больше любят получать подарки от своих подданных.

Эзоп беспокойно закашлялся.

— Царь, мы должны обсудить это щедрое предложение. Почему бы нам не отпустить дам?

Меня и Родопис проводили в маленькую комнату по соседству с тронным залом фараона, где мы под бдительным оком придворных начали перешептываться.

— Я встретила там твоего друга, — язвительно прошипела Родопис. — Еще одного широко известного поэта-изгнанника.

— Алкея?

— Его самого. Он, может быть, и путешествует с прекрасными юношами, но в постель ложится с прекрасными девушками.

— Ты лжешь!

— Да нет. Я сама испытала радости любви в его постели, и — Афродита мне свидетельница — он такой любовник, что даже богини встали бы в очередь перед его постелью.

Мне это, конечно, было известно, и я испытала укол ревности. Я не возражала против того, что Алкей получает удовольствие с мальчиками, но вся кипела, услышав, что он получал удовольствие и с Родопис. Я старалась не выдать своих чувств.

Наконец Эзоп вызвал нас к фараону. Мы предстали перед Нехо.

— Спасибо тебе, Родопис, за твое щедрое предложение, но посланниками фараона в Дельфы отправимся мы с Сапфо, — сказал Эзоп. — Сапфо знает Дельфы не хуже Родопис, если не лучше.

Я держала язык за зубами. Слова могли выдать мою радость. Может быть, на сей раз я застану в Дельфах Алкея, и мы с ним найдем способ вернуться на Лесбос к нашей дочери. Мне было невыносимо пророчество оракула о том, что моя дочь вырастет без меня. Как она будет расти без матери? И как я буду жить без нее?

Когда мы вышли за пределы дворца, где можно было говорить свободно, я спросила Эзопа:

— Как ты убедил его отпустить нас?

— Я думал, это ты убедила его, бередя разговорами о персах и лидийцах.

— Это сделала Родопис, — сказала я. — Мне неприятно это признавать, но кое-какие вещи она умеет делать неплохо. Она напугала его рассказом о том, что другие правители отправили своих посланников к оракулу. Он явно боится, что они что-то узнают в Дельфах и получат преимущество перед Египтом.

— Мужчина показывает свою ахиллесову пяту женщине. Но перед другими мужчинами выставляет себя неуязвимым, — заметил Эзоп.

— Если это кому известно, то Родопис — в первую очередь, — ответила я. — С неохотой признаю, что я в восторге от нее. Иногда мне даже кажется, что я немного в нее влюблена. В ней есть какой-то огонь. У нее дар Афродиты. Я даже могу понять, почему моих братьев влекло к ней. Меня и саму влечет. Любопытно, правда, что эротическое влечение не имеет ничего общего с великодушием и добротой. Напротив, доброта и великодушие могут убить влечение. Будь проклята Афродита! Будь проклят ее коварный сын.

— Значит, ты хочешь быть похожей на Родопис, — сказал Эзоп.

— Да!

— В ее светловолосой красоте нет ни грана той исключительности, которая присуща твоей смуглости. Поверь мне. Я в этом разбираюсь.

— Значит, ты считаешь меня красивой?

— На совершенно особый манер, — сказал Эзоп. — Часть твоей красоты — это твой острый ум. Твои глаза бездонны. Они, кажется, видят все.

Мне стало неловко от этих восторженных слов.

— Как и твои, — сказала я ему. — Ты самый выдающийся учитель из тех, что у меня были.

— Я бы предпочел быть твоим любовником, а не учителем, — ответил он. — Но я возьму все, что ты готова дать.

Я оставила это без внимания. Мне было неловко слышать о том, что он вожделеет меня, ведь я все еще тосковала по Алкею. Я знала, что Эзоп меня любит, но старалась не замечать этого. Я переменила тему.

— Позволь мне напомнить, что ты не был абсолютно прав касательно Родопис. Рок не постиг ее. Она по-прежнему процветает.

— Пока еще не постиг. Подожди, Сапфо. Ты слишком нетерпелива. Родопис стоит на краю змеиной ямы. Она просто еще не знает этого.

— Сирена и змеиная яма!

— Подожди — и ты увидишь, как сбудется мое пророчество!

Я пожала плечами.

— Поверю, когда увижу.

— Мои притчи всегда сбываются. Как и твои песни.

— Значит, ты уверен, что твои притчи — пророческие?

— Абсолютно уверен. А ты разве не уверена, что твои песни всегда угождают богам?

— Конечно уверена!

Однако моя уверенность вовсе не была такой уж твердой. Мне не хватало наглой самонадеянности Родопис.

Я сочинила гневную песню о моем брате Хараксе и о том, как его обманула Родопис, но мое творение мне не понравилось, и я порвала папирус на мелкие кусочки. Много лет спустя мои последователи нашли фрагменты этой песни и использовали их как доказательство скандальной связи между мной и братом. Нет, не достаточно порвать отвергнутый черновик. Его нужно сжечь!

В последующие недели фараон подготовил для нас корабль и дал нам пятьдесят самых выносливых гребцов-нубийцев, самого знающего адмирала, поваров и слуг. Он организовал несколько обсуждений, на которых вместе с советниками подготовил самые подробные вопросы для оракула. Мы должны были спросить одно, спросить другое, а потом непременно спросить третье. Бурными были дебаты о Пифии и о том, как наилучшим образом выудить из нее сведения о будущем. Некоторые из министров фараона хотели присоединиться к нашей экспедиции. Кому же не хочется побывать в Дельфах? Поначалу я боялась, что фараон разрешит им. Но мудрость Эзопа, как всегда, спасла нас.

— Поскольку Пифия гречанка и говорит по-гречески, появление варваров может ее оскорбить. Нет-нет, царь, твои советники весьма мудры. Они очень мудры, даже мудрее греков, но они не говорят на языке Пифии. Давайте будем осторожны, чтобы случайно не оскорбить ее.

Фараон задумался ненадолго, потом согласился.

— Да, лучше не оскорблять Пифию, — сказал он.

— Пифия необыкновенно жадна до золота, — сказал Эзоп. — Как и ее помощники. Мы должны быть готовы к этому.

И ювелиры фараона изготовили множество замысловатых вещиц, чтобы умаслить оракула, — статуэтки богов и богинь, изображения птиц, кошек, лошадей, верблюдов, сфинксы, тазы, винные кувшины, кубки, золотые диски, похожие на солнце.