— Миссис Айронс — самая активная из наших добровольцев. Она всей душой отдается нашей работе. А это Том, новый друг нашего дела.

— Зовите меня просто Аделиной, Том, и не верьте преувеличенным комплиментам нашей милой Робби. Да, я работаю усердно, но наше дело этого требует. От наших усилий зависит, какую страну вы унаследуете от нас, — вы, молодые. Я не хочу быть высокопарной, но это так и есть.

Том беглым взглядом посмотрел на корешки книг. Слова «Гитлер», «Вторая мировая война», «негры» повторялись в заглавиях.

— Доставайте с полок и покупайте, что хотите. И рассказывайте вашим друзьям — у нас можно заказать книги, мы посылаем их авиапочтой. Внизу около двух тысяч книг готовы к отправлению.

Они спустились на первый этаж, там стояло много ящиков, частично заполненных книгами.

— Мы посылаем заказы во все концы страны. Не сомневаюсь, что мы поможем Джиму Джонсону в его предвыборной компании.

— Он ваш единомышленник?

— Вовсе нет, Боже правый! Мы расходимся во многих, в очень многих вопросах. У него свои идеи, и с нами он связан случайно, через меня. Я — его старый друг, одноклассница, и знаю, что он превосходный кандидат — порядочнее человека едва ли найдешь. А-а, вот и он, слышу шум его машины.

Джим Джонсон был красив. Он казался привлекательным и на портретах, но они, пожалуй, не воздавали ему должное полностью. Правильные черты лица, привлекательная улыбка, светлые волнистые, словно завитые волосы. Великолепная фигура, высокий рост. Том сразу увидел, что его светло-серый летний костюм сшит у лучшего портного, и был рад, что по настоянию Робби надел хороший костюм.

— Привет, Робби! — приветствовал девушку Джонсон. — А вы, конечно, Том? — Он пожал Тому руку, глядя ему прямо в глаза. — Друг. Роберта рассказала мне, что вы оказываете ценную помощь газете. Наш «Независимый голос» должен иметь успех, это крайне важно.

— Вряд ли моя помощь так уж ценна, но я стараюсь.

— Отлично, отлично. Нам надо побольше таких молодых людей в университетах. Когда я пройду в сенат, мы позаботимся о том, чтобы указать молодежи правильное направление. Надеюсь, ты голосуешь за меня. — И Джонсон вскинул голову, одновременно выражая уверенность, что иначе и быть не может, и притворным недоумением во взгляде, выражая сомнение — а, может быть, юноша собирается голосовать против него. Восхищенный этой пантомимой, Том энергично закивал, и оба заулыбались.

— Очень важно, — продолжал Джонсон, — чтобы наша газета оказала воздействие на бывших питомцев университета, рассеянных по всей стране. Многих не очень волнуют выборы в сенат, и газета должна стимулировать их интерес. Некоторые из них помогут и субсидиями. И тогда мы сможем организовать большое предвыборное собрание, чтобы вдохновить молодежь. Молодежь — это все. Я приеду на это собрание, произнесу речь и отвечу на вопросы. Если вы поможете этому делу, то вы просто молодчина.

— Это большая честь для меня, — с радостной улыбкой ответил Том.

— Ну, что ж, — сказал Джонсон, — уже время ленча. Когда-то я с женой жил в этих краях, и хозяин закусочной — мой приятель. Он ждет нас. У него есть отдельные кабинки в задней комнате, так что мы можем посидеть там за гамбургером. Поехали!

Они втиснулись в машину Джонсона, набитую брошюрками и памфлетами, проехали мили две и остановились у харчевни посреди высокого кустарника. Они вошли через задний вход, толстый человек в засаленном переднике принес им гамбургеры и кока-колу и вышел. Они остались одни в тесной комнатке — с потолка свисала полоска липкой бумаги для мух.

— Не очень-то роскошно, — засмеялся Джонсон, — зато ни газетчики, ни почитатели меня здесь не славят. — Он положил перед Робби блокнот и ручку. — Ну, записывай то, что я буду говорить. Кое-что вы можете включить в свои передовые. Но, — взгляд его стал пронзительным, — не упоминая моего имени. Категорически. Я не связан с вашей группировкой. Я — приверженец одной партии, той, что выдвинула меня в сенат. Против меня могут начать грязную кампанию. И так с самого начала моей политической карьеры меня обвиняют в связях с ку-клукс-кланом. Да что говорить, еще со студенческих лет! Меня не любили ни либералы, ни профессора колледжа, ни толпа обывателей. Многим я был не по душе, и мои речи перевирали и перетолковывали. И мои передовые — я работал в газете, вот как вы сейчас, но я никогда не принадлежал к клану, никогда!

Робби возразила задумчиво:

— А мне кажется, я понимаю, почему вас обвиняли в принадлежности к клану. В его программе есть разумные вещи. Америка наводняется чужаками, в их душах нет ни зернышка американизма.

— Ты права, — сказал Джонсон, улыбнувшись Робби. — Но, если хочешь быть избранным, говорить об этом нельзя. Клан ведь действительно заходит слишком далеко. Упаси Бог, я не призываю линчевать черных и я не антисемит. Но знаете ли, — сказал он задумчиво, — надо ознакомиться со всеми точками зрения. Я с юности читаю Хоббса, Ницше, Адама Смита, Шопенгауэра, у всех можно найти полезные идеи. Даже у коммунистов. Не в их практике, конечно, но в их философии — не все можно. Я бы вам советовал все читать и как следует обдумывать. Я тому же учу своих детей, хоть они моложе вас. Да, вы собрали в вашем книжном магазине замечательный материал. — Джонсон посмотрел на часы. — О-о, я опаздываю. Предстоит проехать сто пятьдесят миль. Кандидатам надо бы выдавать талон на разрешение превышать скорость. Ну, а вы, молодежь, прощайте, надеюсь, скоро увидимся.

— Вот это мужчина! — воскликнул Том, когда Джонсон уехал. — Настоящий лидер! Разумный, образованный человек, умеет все четко сформулировать. Вот уже его никто не назовет краснозадым.

— Еще бы! Какая замечательная встреча. День у нас прошел отлично. И ночь тоже, — хихикнула она.

— Ну, ночь-то — как всегда. А что ты скажешь насчет пятницы? Я свожу Тимми на бейсбол — и прямо к тебе.

— Как ты заботишься о мальчике, — сочувственно сказала Робби.

— Он же — мой брат, — очень просто отозвался Том.

Робби позвонила Тому по телефону.

— А ты знаешь, — спросила она, — что в вашем городе в следующую среду состоится большое собрание, на котором будет выступать Джонсон?

— В газетах об этом ничего не было.

— Нам сообщили. Я поеду, чтобы написать потом ударную статью для газеты.

— Прекрасная мысль! А я напишу о следующем собрании.

— Но ты и на это приходи обязательно. Я поеду на машине Дэдли, и мы захватим тебя по дороге. Западная Дубовая улица, какой номер дома?

Он не хотел, чтобы Робби встретилась с его родителями, особенно с мамой. Почему? Он и сам не мог понять.

— Давай я буду ждать тебя на углу Западной Дубовой и улицы Тилден. Скажи, когда мне там быть?

В среду родители сидели и читали в гостиной. Отец посмотрел на него из-за газеты:

— Куда-то собираешься, Том?

— Да, никуда особенно.

— Желаю удачи, — отец смачно рассмеялся. — Когда же и гоняться за потаскушками, как не в девятнадцать лет?

Том стоял у фонаря, в свете которого кружились мошки и мотыльки. Подъехал огромный седан; за рулем сидел Дэдли, рядом — Робби; она открыла дверцу:

— Садись, здесь впереди три места.

— Нет, я сяду сзади.

Мысль о том, что Робби будет сжата между ним и этим несимпатичным, каким-то скользким Дэдли, была неприятна Тому.

— Показывайте, как ехать на эту улицу Фейрвью. Я плохо знаю эту часть города, — сказал Дэдли.

— Почему Фейрвью? — удивился Том.

— Там произошел какой-то инцидент.

— А что там случилось? Ты мне не говорила, Робби.

— Нам сообщили только сегодня утром, что какой-то парень организует митинг протеста на этой улице Фейрвью. Какой-то Андерсон. Сторонник Джонсона, богатый и влиятельный. Необходимо нам принять участие.

Грег Андерсон. Том вспомнил чрезмерно ярко одетого парня, которого потом родители перевели в частную школу на север. Вдруг он почувствовал неловкость — что бы там ни произошло на улице Фейрвью, это случилось слишком близко к родному дому.