— Ральф встречался с родителями того другого мальчика, — объяснила Маргарет. — Об этом у нас и шел разговор.

— Надеюсь, что он не тот, кого мы ищем, — заявила Холли с неожиданной злобой. — В университете штата есть один Райс. Брат Элисон его знает. Говорит, он ужасный тип, настоящий фашист.

Все внезапно застыли. Ральф скользнул взглядом по траве на лужайке, потом посмотрел на низкую коричневую пристройку к дому. Это был мирный дом, чем-то похожий на японский. Он представил, какое несчастье может ни с того ни с сего обрушиться на его обитателей.

«Евреи… какой позор… это новое оскорбление…», — вспомнились ему слова Райса. С таким отцом сын вполне мог превратиться в подобие фашиста.

— Он сотрудничает в какой-то поганой газетенке, — снова заговорила Холли. — Фанатики с крайне правыми взглядами.

Повернувшись к ней, Ральф осознал, какое воспоминание внезапно пронеслось у него в голове: глаза молодого человека на фотографии, которую Райс сунул ему под нос. Необычайно большие, широко открытые глаза с тяжелыми веками сразу приковывали к себе внимание. Сейчас он видел те же самые глаза на лице Холи. Не такая темная, как Маргарет, но и не светловолосая, как Артур, внешне Холли была привлекательнее их обоих. У нее было незаурядное, своеобразное лицо. Своеобразие ему придавали глаза. Такие глаза не забываются.

Старясь не показывать охватившего его глубокого беспокойства, Ральф сказал Холли:

— Райс — распространенная фамилия. Не делай поспешных выводов.

Ему показалось, что все трое одновременно протяжно вздохнули. Должно быть, напряжение, в котором они жили в эти дни, было невыносимым. И, посмотрев на часы, он добавил:

— Ну, мне пора. Нужно еще подготовить текст выступления, придется просидеть полночи. Но завтра с утра я снова займусь вашим делом.

— Что ж, мы всегда на месте. Мы будем ждать, — спокойно ответил Артур.

Они стояли и смотрели на удалявшуюся машину Ральфа и только когда она исчезла из виду, вошли в дом. В течение последних месяцев Маргарет все свои надежды связывала с Ральфом, словно он был волшебником, способным найти верное решение, не располагая никакими данными, или электронным мозгом, который решает любую поставленную перед ним задачу, или целителем, залечивающим раны прикосновением руки.

— Думаю, Ральф на верном пути, — отрывисто сказала она, — и он сам это знает. Он просто не хочет обнадеживать нас, пока все окончательно не проверит. Да, думаю, это так.

— Что если это действительно он, ма? И если это тот самый Райс, о котором рассказывал брат Элисон? Что нам тогда делать? — спросила Холли.

— Ну, ну, — мягко прервал ее Артур. «Что если» никогда и ничего не решает. Поживем увидим. А сейчас пойдемте отдыхать. Нужно как следует выспаться.

Джозеф Фордайс из адвокатской конторы «Фордайс и Фордайс» начинал терять терпение. Он занимался этим делом, которое, кстати, было совсем несложным, более двух недель. Он просмотрел больничные архивы, договорился о новых анализах, сверил результаты анализов, сделанных в разных больницах, нанял одного из лучших специалистов штата проверить эти результаты, затем другого, который перепроверил выводы первого; он приложил много усилий, чтобы уговорить Бэда сделать анализ самому и найти способ убедить сына сделать то же самое. Одним словом, он сделал все, что от него требовалось, и теперь, когда дело было закончено, он страшно устал от своего клиента. Существовали дела менее утомительные, чем это, работая над которым ему, помимо всего прочего, приходилось постоянно подлаживаться к настроениям вспыльчивого непредсказуемого Бэда Райса. То вежливый и подавленный, то вздорный и сварливый Бэд был невыносим.

Спору нет, Бэд попал в ужасное положение. Фордайс спрашивал себя, как бы он сам себя повел, скажи ему кто, что его близняшки-дочки вовсе не его. Но почему-то он гораздо больше сочувствовал Лауре Райс. Он часто встречался с ней на званых обедах — очаровательная женщина, всегда держится как истинная леди, никакого высокомерия или напыщенности. И внешне такая миловидная, вид у нее какой-то весенний. Как правило, Фордайс был не склонен к подобным поэтическим сравнениям.

В данный момент они находились в конторе больницы, расположенной в подвальном помещении, и Райс донимал расспросами сестру — единственную, кого удалось разыскать из медицинского персонала, работавшего в роддоме Барнса в то время, когда родился сын Райсов.

— Ну хорошо, — говорил Бэд, — кроме вас там работали еще две сестры. Допустим, вы не знаете, как такое могло случиться, что вообще случилось. Ну, а как насчет тех двух?

Сестра с усилием сдерживала гнев. Лицо у нее покраснело.

— Мистер Райс, я же сказала вам, Мейзи Нейл погибла в автокатастрофе, а Дот Гримм вышла замуж, уехала на Гавайи, развелась и повторно вышла замуж. Я ведь не получала от нее никаких известий. Я даже не знаю, какую фамилию она сейчас носит. Послушайте, я рассказывала все это уже шесть раз, я больше ничего не знаю и мне все это страшно надоело. Я говорила другим и вам повторяю: зачем мне или кому другому было подменять детей? Меня уже тошнит от всей этой истории.

— Бэд, пожалуйста, — слабым голосом проговорила Лаура. — Я хочу уехать домой.

— Пойдемте, Бэд, — поддержал ее Фордайс, подумав: «Неужели он не видит, что жена держится из последних сил?» — Я отвезу вас домой.

Они вышли и направились к машине Фордайса. Лаура села одна на заднее сиденье. Фордайс видел ее в зеркале заднего вида. Глаза у нее были закрыты, она тяжело дышала. Бедняжке было плохо, да и кому на ее месте не было бы плохо. Бэду тоже было плохо, но не только от потрясения и горя, а и от гнева.

Подумать только, еврейский ребенок в семье Бэда Райса! Его негодование по этому поводу имело эффект почти комический.

— Так вы говорите, что сомнений нет, — заговорил Бэд.

— Ни малейших.

— Я этому не верю. Не могу поверить.

В который уже раз Фордайс принялся увещевать своего клиента.

— Бэд, у вас же есть результаты анализов, и эксперты объяснили вам, что эти результаты означают. Кровь вашего сына соответствует крови Кроуфильдов.

С минуту Бэд молчал, потом взорвался.

— Это их подлые штучки. Это они подстроили, они это умеют. Заплатили кому надо за подмену детей и взяли себе лучшего ребенка.

Фордайс потерял терпение.

— Если это так, зачем им было брать больного ребенка, а вам оставлять здорового? Подумайте, что вы говорите. В ваших рассуждениях нет смысла.

Бэд покраснел.

— Извините, вы правы. Голова совсем не работает, — он стукнул кулаком по ладони. — Все равно, я этому не верю. — Том — вылитый отец Лауры. Вы же знаете Тома, видели его много раз.

— Я и Тимми знаю, — сухо ответил Фордайс — Это вам о чем-нибудь говорит?

У Бэда вырвалось рыдание. Фордайс посмотрел на него и отвернулся. Нехорошее дело. Парень весь посерел. И костюм, и глаза, и лицо были цвета растрескавшейся после долгой засухи земли.

Они ехали к центру города. Никто не произносил ни слова. Наконец Бэд прошептал:

— Можно, по крайней мере, сделать так, чтобы это не попало в газеты?

— Я постараюсь. Поговорю с ребятами из «Сентинела». Но вы же понимаете, по больнице пойдут слухи, они будут распространяться. Это редкий случай, представляющий большой интерес с человеческой точки зрения. Если журналисты пронюхают о нем, все пропало. Но я постараюсь, — сказал Фордайс, думая о Лауре и о юноше, которому предстояло заново открыть собственную личность.

Машина поднялась на холм и остановилась. Там среди деревьев с по-летнему пыльной листвой стоял во всей своей изящной простоте прекрасный старый дом.

— О, — вскричала Лаура, — как же нам сказать об этом Тому?

В холле их ждал лишь Граф, дремавший на прохладном полу. Он приподнял голову, взглянул на них и снова погрузился в ленивую дремоту. Том оставил на столе записку.