В два часа дня Лаура стояла перед домом Блейров, — нет, Иджвудов, — с большой корзиной в руке. Молодая чернокожая женщина с веником в руке открыла входную дверь.

— Я Лаура Райс. Я принесла вам небольшой холодный обед, чтоб вам не готовить сегодня.

— О, как вы добры! Прямо не знаю, что сказать. Как вы добры! Вы — наша соседка? Из дома рядом?

— Нет, я живу на другой улице, Западной Дубовой. Но это совсем рядом, меньше полумили.

— О-о, вы шли целых полмили! И я держу вас на солнце, — зайдите же, пожалуйста, в дом!

Войдя в дом, Лаура увидела в холле нераспакованные картонки и узлы.

— Давайте отнесем корзину на кухню, — сказала она. — Салат надо положить в холодильник, он с цыпленком. А вот шоколадное печенье. По рецепту моей мамы.

— Столько хлопот для вас!

— Ничуть. Я люблю печь, меня это успокаивает. А ваш дом я знаю. Прекрасный мраморный камин и высокие потолки.

За домом был сад с зеленой лужайкой, на которой стоял манежик для грудного младенца — он уже ползал, а мальчик постарше катался на трехколесном велосипеде. Восьмилетняя девочка качалась на турнике.

— О, я вижу, дети уже освоили сад! — сказала Лаура.

— Да, именно это нам здесь особенно понравилось. Для детей просто замечательно.

— Кто-то мне сказал, что вы — учительница.

— Да, когда бэби подрастет, вернусь к работе. Дом, грудной ребенок и работа, — с этим мне не справиться.

Лаура увидела в раскрытые двери пианино и спросила, кто на нем играет.

— Я немного играю, но плохо. Купили-то мы инструмент для Синтии, она любит музыку, и мы надеемся, что у нее есть талант.

— Я учу игре на пианино.

— О, правда? Я мужу говорила — первым делом, как только устроимся, надо найти учителя для Синтии. Не скажете ли вы мне… не согласитесь ли вы или, может быть, вы считаете, что девочка слишком мала?

— Я должна сама вынести определенное впечатление, — откровенно объяснила Лаура. — Ненавижу заниматься с детьми, которых стремятся увлечь музыкой родители. Надо, чтобы они хотели сами.

Миссис Иджвуд на этот раз улыбалась со спокойной уверенностью.

— Не тот случай. Вы только послушайте ее, и увидите, что она любит музыку.

— Я рада буду послушать ее.

— Наверное, не сегодня. Ведь вы зашли на несколько минут.

В этой женщине была деликатность и спокойная грация. Она все больше нравилась Лауре.

— Я хочу послушать ее сейчас.

Маленькая девочка с огромными черными глазами и круто завитыми кудряшками вошла, поздоровалась и села за пианино.

— Что мне сыграть — вальс или марш?

— Вальс подойдет для такого праздника — ведь у вас новоселье! — сказала Лаура.

Девочка очень мило сыграла вариацию на тему «Голубого Дуная».

— Хорошо, — сказала Лаура. — Сколько лет ты берешь уроки?

— Два года.

— Тогда — даже очень хорошо. Ну, хочешь быть моей ученицей?

— Да, да! Вы такая красивая! Женщины обменялись улыбками.

— Вы не спросили о моем дипломе. У меня музыкальное образование, — сказала Лаура.

— Я так рада, что вы будете заниматься с Синтией! — воскликнула Полина.

Короткий визит закончился. По пути домой Лаура чувствовала, что, сделав маленькое доброе дело, была в полной мере вознаграждена милой доброжелательностью новой знакомой. Но она решила пока никому дома о сегодняшнем визите не рассказывать.

Том блаженно растянулся в развороченной постели, которую только что покинула Робби.

— Приятнее смотреть, как ты раздеваешься, но глядеть, как ты одеваешься тоже небезынтересно, — шутливо заметил он.

Она кинула в него полотенце.

— Эй, а ты что разленился? Вставай!

— Я не разленился, а испытываю умиротворение. Так на меня действует утренний секс. Может, повторим?

— Ну и жадина же ты, Том Райс. — Она нагнулась над ним, он схватил ее, она вырывалась, они целовались и хохотали, пока она не отскочила к стенному шкафу. — После полудня вернусь, получишь еще, ненасытный. А сейчас в моем распоряжении полчаса до лекции. — Она пригладила перед зеркалом волосы. — Надень свой лучший костюм и галстук, Джим Джонсон — стильный мужчина. — Она отступила от зеркала, чтобы рассмотреть себя в полный рост. — Хотела бы я иметь приличное платье, — пробормотала она, надув губки.

— Да ты что? Тебе идет красное, и сидит оно чудесно.

— Ах, Томми, что ты в этом понимаешь? У женщины должно быть много туалетов. Ах, будь у меня такие богатые родители, как у этой еврейки Инид, я бы набила платьями весь стенной шкаф. — Хоть бы мне отец побольше денег посылал, — продолжала жаловаться Робби, — мне так хочется снять комнату, где я буду одна. И получше, пускай подороже этой; посмотри, какая здесь грязь, дешевка. — Она показала ему убогий туалетный столик с двумя рассохшимися выдвижными ящиками. Продавленное кресло, выцветшее красное покрывало на постели… Том вспомнил свой ухоженный дом, навощенную мебель, чистоту и опрятность кругом. А ведь одевалась Робби так опрятно и чистенько, — это очень нравилось в ней Тому. Такой разительный контраст.

Но Робби уже оставила жалобный тон и весело заметила:

— Да ладно, это только до лета. Зато близко к книжному магазину, где я работаю.

Ее быстрые перемены настроения всегда восхищали Тома; сейчас Робби оживилась, глаза заблестели, и она вдруг закружилась на месте так, что юбка развернулась вокруг девушки, словно открытый зонтик.

— Ну, давай я тебе еще разок расскажу. Ведь как это здорово получилось! Мы распаковывали книги в нашей лавке, когда явился Джим Джонсон. Мистер Дэдли был так любезен, что представил меня ему. Сказал, что я — ведущий сотрудник «Независимого голоса». Дэдли волновался, не явятся ли подонки из левых и не устроят ли провокацию. Они думают, что мы храним бомбы в магазине. Так и есть, — понизив голос, сказала Робби, — мне кажется…

— Ты сказала, что Джим Джонсон пригласил нас на ленч.

— Ну, не то формальное приглашение…

— Я завтра снова тут буду, — сказал он, — так давайте, ребята, выпьем кока-колы и поболтаем.

— Ох, как здорово, что ты с ним познакомишься, Том! Он потрясающий. Сексуальный. Вот увидишь!

— Я откладываю деньги, чтобы купить к концу лета машину, — сказал Том, открывая дверцу отцовского пикапа.

— Это будет замечательно, — весело сказала Робби.

Мама предложила ему свою машину, но он не знал, как отнесется Робби к старому «мерседесу». Сначала они ехали по большой дороге, по сторонам которой тянулся ряд аккуратных хорошеньких домиков. Потом пошла довольно плохая дорога по коричневой равнине с пересохшей, в трещинах землей, среди которой всего два-три поселка выделялись зелеными пятнами каких-то насаждений. Том недоумевал, кому и зачем пришло в голову открыть книжную лавку и склад в такой безлюдной местности.

Наконец они доехали до поселка, где Робби велела остановиться около небольшого дома с американским флагом. Дом имел запущенный вид, лужайка заросла некошеной травой.

— Здесь, — сказала Робби. Увидев озадаченный вид Тома, она добавила. — Пока здесь. Потом, может быть, переберемся в другое место.

Она постучала, и дверь открыл пожилой мужчина с опущенными книзу уголками рта. — Том догадался, что это — мистер Дэдли.

— Это Том, — бодро заявила Робби. — Ну как, Джонсон приехал?

— В пути. Вы явились рановато.

— Лучше, чем опоздать, — так же бодро заявила Робби. — Ну, пойдем, — обратилась она к Тому, — я покажу тебе, как у нас там, наверху.

Наверху была большая комната со множеством книжных полок по стенам. Из мебели был только один письменный стол; женщина, сидевшая за ним, поднялась и вежливо приветствовала их.

— Аделина, это Том. Он здорово помогает мне в газете, а в этом году вообще вовсю включился в наше дело.

— Рада с вами познакомиться, Том.

Эта женщина была настоящая леди. Он сразу почувствовал это, пожимая ее тонкую, нежную руку. Она была… ну, как мама. Изящное продолговатое лицо, прекрасно сшитое полотняное платье, жемчужные сережки в маленьких ушах, похожие на мамины. Эта женщина казалась совсем не на месте в пыльной запущенной комнате.