— Что тебя гложет? — спросил Барт.

— Ты о чем?

— Я, конечно, не самый проницательный человек на свете, но я не слепой. Может, расскажешь все-таки? Хуже-то не будет. А может, и легче станет. Я ведь не буду тебе морали читать. В Дублине плохи дела, так?

— Да, — сказал Кев.

— Еще до того, как Ред совсем от любви потерял голову, мы хотели с ним поехать туда на экскурсию и разобраться, кто там тебе не дает жить спокойно.

Кев с благодарностью сглотнул ком в горле, представив, как его братья вдвоем разбирались бы с бандой наподобие Дэффа, Пеликана, Кратча Кейси или их дружков.

— А ты что решил? Ну, ты сам думаешь, что случилось? — нервно спросил он, осторожно пытаясь выяснить, способен ли Барт осознать весь ужас положения, или как ребенок видит мир в розовом свете.

— Я думал, может, девушка из-за тебя попала в историю, но слишком долго уже все тянется. Или ты в долги влез — в карты проигрался или на бегах — но ты вроде не игрок.

Простодушный Барт был озадачен. Кев глубоко вздохнул. По крайней мере, Барт уже такое способен себе представить. Но сделает ли еще шаг? Станет ли выслушивать историю, которая началась полтора года назад, когда ему исполнилось двадцать один, или побежит в полицию? Неизвестно. Барт шлифовал палочку и привязывал к ней кусочек веревки.

— Вот, — сказал он Кеву. — Это твоя. Смотри, моя точно выиграет. — Они кинули палочки через парапет и кинулись на другую сторону моста, чтобы увидеть, как они выплывут. Первой появилась палочка Кева.

— Надо же, — удивился Барт. — Я же экспериментировал и был уверен, что выяснил, какие палочки плывут быстрей всех.

Кев начал говорить; на самом деле, едва открыв рот, он и не заметил, как выболтал все. В его рассказе перемешались имена и вещи, Кратчи Кейси и микроволновые печки, Дэффы и хрусталь, Пеликаны и аксминстерские ковры. Сам Кев в этой истории выглядел совсем блекло, заслуга его была лишь одна: он сообразил, что надо уезжать по выходным на «Лилобусе» домой, избегая участия в еще более крупных преступлениях. Теперь он влип, и назад пути нет. Барт не может этого не видеть: все как в кино, знакомый сюжет. Если Кев скажет Дэффу, что выходит из игры, то какие именно будут последствия, он не знает, но ужасные — это точно. Вряд ли его побьют: к насилию они никогда не прибегали, — говорил он Барту, будто умоляя о снисхождении. Но ему отомстят. Отправят полицию к нему домой или на работу, или пришлют письмо мистеру Дэйли, уличив Кева в том, что он вошел с ними в долю. Полный мрак: ему не уйти от них никогда.

Он рассказывал иной раз такое, что едва смел поднять глаза, но пару раз ему показалось, что Барт улыбается. Наверное, он просто не понимает, какой это кошмар. А один раз он явно заметил улыбку, и Барт поспешно закрыл лицо рукой.

— Так что теперь, как видишь, я связан по рукам и ногам, — закончил он.

— Я так не думаю, — медленно сказал Барт.

— Но здесь совсем другой мир. Барт, пойми, эти люди — не такие как мы, они из другого теста.

— Но сами-то они, кажется, решили, что ты из их теста, — заметил Барт, — иначе с тобой не связались бы.

— Но я ведь объяснил тебе, как это вышло. В душе я не вор, мне вполне хватает зарплаты. Не на все, но хватает. Никудышный из меня преступник.

— Да я не в том смысле, что ты преступник; ты просто скрытный, как они. Это им в тебе и понравилось: не разбалтываешь кому попало, с кем знаком, чем занимаешься. Вот они и решили, что ты будешь молчать.

— Ну, я и молчал… до сих пор.

— Вот так, если хочешь, и выйди из игры. Скажи, что теперь ты вместе с другими ребятами. Никаких обид, пожали руки, выпили по пиву, и все.

— Барт, ты просто не представляешь…

— Пойми, ты для них — крутой парень, всего пару раз у тебя сдали нервы. Ты не пытался их учить жизни, не спрашивал, куда они девают свои деньги. Они думают, что ты свой человек, и скорей всего решат, что тебе предложили работу повыгодней.

— Они что, обо мне такого высокого мнения? Это вряд ли.

— Они явно о тебе очень высокого мнения, раз посвящают во все дела. Нет, уйди от них как пришел: без лишних слов, без объяснений — скажи только то, что они имеют право знать. Что теперь ты с другой командой.

Барт рассуждает о командах, объясняет, что говорить этим гангстерам — светопреставление какое-то.

— Я не знаю… я так не смогу.

— Ты смог с ними связаться, это было куда сложнее.

— А надо возвращать им деньги?

— Возвращать им что?

— Мою долю — ну, если я выхожу из дела.

— Твоя доля… а что-то осталось?

— Конечно, я ничего не тратил, на случай… то есть… вдруг полиция узнает и все такое, и по суду велели бы вернуть.

— Где деньги?

— У меня в комнате наверху.

— В Дублине?

— Нет, у нас дома. Под кроватью.

— Да ты шутишь.

— Барт, а куда еще мне их было девать? Я вожу их с собой в пакете с одеждой — домой и обратно.

— А сколько всего эта твоя доля?

— Кажется, примерно четыре тысячи двести фунтов, — сказал Кев, потупив взгляд.

В конце концов он поднял голову и увидел, что Барт гордо улыбается.

— Это просто перст Божий! — произнес Барт. Кев ни за что бы так ни решил; несмотря на то, что его отношения с Господом стали крайне неопределенными и безличными, он не мог бы помыслить, что Всевышнего радует такое количество краденых денег, возникших под кроватью в Ратдуне.

— Это решает все наши проблемы! — заявил Барт. — Когда наш Ромео увлекся Маэллой, ложка дегтя была только в одном: мы не знали, хватит ли средств, чтобы соорудить пристройку в задней части дома. Иначе тесновато станет, маловато будет места для всех, и мы решили: пристройка — это то, что надо. Смекаешь?

Кев нервно кивнул.

— Но мы с Редом боялись, что у тебя проблемы с деньгами, и не торопились брать кредит. А ты, оказывается, миллионер. Теперь можно взяться за дело, и если ты хотел бы внести лепту…

— Да, конечно, но если я уйду из банды, мне нужно вернуть свою долю или нет?

— Да какой из тебя к черту преступник! — зарычал Барт. — Они тогда тут же поймут, что ты сопляк. Считай это своей зарплатой, своей частью сделки. Вот тупица, ты будто нашел работу получше, и если тебе совестно, это еще не повод им что-то выплачивать, так?

— Так.

— И нету возможности вернуть деньги тем, кто привозил ковры, монтировал унитазы, или покупал микроволновые печи…

— Печи — на этих выходных, я тут не при чем.

— Видишь? — по мнению Барта, аргумент был в его пользу. — И как ты потратишь свою долю? Строительство родного очага разве не самый лучший вариант?

Кев был потрясен. Никаких обвинений, нравоучений и осуждения. Лишь конкретный, практический совет — будто он хорошо представлял, что за люди Дэфф и Пеликан. Ведь если подумать, именно так и следовало поступить. И можно будет распрощаться с ними навсегда.

— Я тебе, Барт, все сегодня же и отдам, — сказал он с радостью. — А как мы объясним, где это взяли? Ну, если кто спросит?

— Ты часть оставь себе, положи на счет в банке, а говорить никому ничего не надо — как и раньше. В понедельник позовем строителей. Обычное дело: простаки деревенские, хранят деньги в бумажном пакете под кроватью. Они только рады будут — ни тебе налогов, ничего.

Кев был в шоке. Святой Барт — знаток черного рынка.

— Благодаря твоему очень щедрому пожертвованию мы соорудим большую пристройку, и если Маэлла нарожает кучу маленьких Кеннеди, всем хватит места.

В реку с моста упал камень, но Кев Кеннеди даже не вздрогнул, и зрачки его не расширились от страха.

Он купил пакетик мятных леденцов: на той неделе Джуди Хикки ему попеняла, что от него несет чесноком — ей, конечно, нравятся разные запахи растительного происхождения, но вовсе не хочется три часа сидеть рядом с чесночной губкой в тесном мини-автобусе. Чудная она, эта Джуди. Если бы он с ней в Дублине познакомился, ни за что бы не подумал, что она из Ратдуна — совсем она из другого теста. Как-то он обмолвился об этом, и Джуди ответила: посмотрел бы на себя. Худой, бледный, рафинированный юноша-протестант — таких у нас разве встретишь?