— Я хочу знать, что именно он говорил.

— Зачем? Какая разница? Он сейчас едва ли в своем уме: пары слов увязать не мог.

— Все равно я хотел бы знать, — сказал Мики просто, но решительно. Куда исчез тот шутник и весельчак, которым он был еще неделю назад?

— Смысл того, что сказал Билли, примерно такой: «Мики вряд ли найдет себе жену, он уже не в том возрасте, чтобы заводить семью. И за дедушкой он умеет ухаживать, и дети его любят. Если бы он здесь нашел себе работу по душе, почему бы ему сюда не переехать. Ведь этот дом и его наполовину, он имеет на него полное право». Что-то в этом роде.

Она не смотрела на него, а он внимательно разглядывал подставку под бокал с пивом, на которой была напечатана головоломка.

— Просто прелесть мой младший брат, правда?

— Вот именно, твой младший брат — не забывай об этом.

— Если бы я сюда переехал, то тебя, Мэри, это устроило бы?

— Меня? Да я была бы просто счастлива, только об этом и мечтала! Магазинчик прокормит нас всех, ты видел, как идут дела, и если бы мы работали вместе…

— Ну что же, тогда я вернусь к Рождеству, давай решим так. Может, я даже попаду под сокращение в банке и получу от них кругленькую сумму. У наших ребят, у швейцаров, такой мощный профсоюз, они, глядишь, и выбьют для меня что-нибудь.

— А после Дублина тебе тут не будет скучно?

— Нет, я ведь и так провожу дома чуть не полнедели.

— А может, найдешь себе жену?

— Думаю, тут братец Билли был прав, мое время ушло. — Он улыбнулся обычной, отнюдь не вымученной улыбкой.

К их столику подошел Руперт Грин.

— Вы где-нибудь видели Джуди Хикки? — спросил он.

— Извини, боюсь, мы увлеклись разговором, я никого не заметила, — сказала Мэри.

— Может, она за углом, там, за колонной, — указал Мики. Подружки Бидди Брэйди взялись за руки и пели “Sailing”, а мать Силии направлялась к ним с клюшкой для игры в гольф, будто хотела их поколотить — все отпрянули с ужасом, но тут выяснилось, что у нее такого и в мыслях не было: она просто хотела спеть хором с девушками, а точнее, исполнить сольный номер.

— Я перевидал уже всех пассажиров «Лилобуса», кроме тех, кто мне нужен, — ворчал Руперт. — Ди Берк только что вылетела за дверь, мисс Моррис будто не в себе, напилась, что ли, Кев забился в угол, а оставшиеся двое воркуют у барной стойки.

— Если она придет, что ей передать?

— Ничего, я ее сам найду. Я должен сообщить ей нечто из ряда вон выходящее.

Мэри и Мики изобразили вежливый интерес.

Он ушел.

— Наверное, про грибы или поганки — у них все разговоры про траву, бузину и прочее такое, — сказал Мики. Мэри засмеялась и взяла свою сумочку.

— А ты сама не станешь искать себе мужчину? — вдруг сказал он. — Все-таки ты еще молода. Тогда жить с деверем под одной крышей, наверное, не стоит?

— Нет, — сказала она, — я искать никого не стану. И желания нет. Все это уже не для меня. Мне хочется только спокойно воспитывать детей, и чтобы здесь у меня был дом — как ты говоришь, чтобы не прятаться ни от кого. Этого мне будет довольно.

Он вспомнил сон, который снился ему в автобусе: никакой жены, но на его плечах ответственность за детей, и он отправляет их с поручениями по разным адресам. Он вдруг осознал, что Билли во сне тоже не было. Отдельные моменты, конечно, не совпадали с реальностью, но суть была та же самая: он счастлив и спокоен, у него есть дом и семья. И никто не требует от него того, что требуют от мужа. Можно быть самим собой, и все тебе будут рады, как солнышку в окне.

Магазин за весь день посетило четыре человека. Джуди с недавних пор делала записи в маленькой тетрадке. Два студента зашли после обеда, почти полчаса изучали книги о травах и домашнем виноделии. Пожилой мужчина, страдавший артритом, купил медный браслет и сказал, что его дом обчистили какие-то дикари — стянули даже браслет на тот случай, если он представляет какую-то ценность. Женщина с напряженным, суровым лицом купила масло примулы и спросила, можно ли добавить в него обыкновенное растительное масло или лосьон для детей, чтобы хватало подольше.

Еще совсем немного, каких-то несколько недель, и они закроются. С тяжелым сердцем Джуди шла к «Лилобусу». Она к тому же устала, а ее ждала еще долгая дорога, на которую не было сил. Ей не хотелось никуда ехать. Хотелось вернуться в свою квартирку, надолго погрузиться в ванную и слушать по радио какую-нибудь приятную музыку. А потом надеть халат и мягкие тапочки, лечь на диван и расслабиться, пока не исчезнет боль в суставах и напряжение в затылке. «Да, я просто ходячая реклама лавки здоровья…» Она улыбнулась сама себе. Все болит и ноет, и работы считай, что нет. Вот к чему приводит здоровый образ жизни! Стоит ли удивляться, что люди к нему не стремятся.

Она надеялась, что сегодня Мики Бернс не будет очень шуметь и надоедать своими плоскими шутками. Мики — человек хороший, но подолгу в его обществе находиться сложно. Беда в том, что если не реагировать на его остроту, он думает, что ты не расслышал, и повторяет еще раз, а если выдавишь из себя смех, он воспримет это как знак одобрения и пошутит снова.

Она пришла почти одновременно с Рупертом: как удачно, можно сесть рядом с ним на заднем сиденье. Все-таки неловко занимать кому-то место, но сегодня она и правда не смогла бы внимать Мики всю дорогу до Ратдуна, или выслушивать, что еще хуже, серьезную и занудную лекцию Нэнси Моррис о том, что, покупая зубную пасту по средам, можно получить бесплатное мыло, или еще какой-нибудь подобный бред.

Руперт славный парень. Да, она, если бы кто спросил, именно так и сказала бы: «славный». У родителей он единственный сын, поздний ребенок — они были немолоды, когда Руперт родился; теперь они состарились, а ему только двадцать пять. Матери в этом году исполнилось шестьдесят семь лет, отцу семьдесят. Но юбилей, по словам Руперта, не отмечали: отец прикован к постели и гаснет на глазах. Руперт говорит, что с каждым разом ему все тяжелее возвращаться домой: всю жизнь он знал, что отец — это крепкий, здоровый человек, который по любому вопросу имеет свое мнение; а теперь он по пятницам с содроганием заходит к нему в комнату, будто заново привыкает к тому, что видит — тощий, как скелет, старик, голова словно череп, и живут в ней только большие, беспокойные глаза.

Джуди была знакома с Рупертом еще с тех пор, как он был совсем ребенком, но узнала его по-настоящему только со времени путешествий на «Лилобусе». В детстве он был очень вежливым. «Доброе утро, миссис Хикки. Я собираю цветы для гербария — может, у вас что-нибудь найдется?» Такие уж они, все эти протестанты — благодушно обобщала Джуди: собирают гербарии, носят аккуратные стрижки, хорошо воспитаны, запоминают имена. Миссис Грин так гордилась своим Рупертом, что вечно изобретала какой-нибудь предлог, чтобы прогуляться вместе с ним по улице. Супруги Грин были женаты уже двадцать лет, когда у них появился Руперт. Мама Силии Райан, хозяйка паба, тайно сообщила Джуди, что дала миссис Грин новенну к святой Анне — верное средство, всегда помогает, — но из-за своего вероисповедания та долго не решалась к нему прибегнуть. Но святая Анна всякого слышит, католик ты или нет: прочитала новенну — и пожалуйста: вот малыш Руперт.

Как-то раз по дороге домой Джуди рассказала ему эту историю, и он хохотал до слез. «Теперь, пожалуйста, о святой Анне поподробнее: кто такая, чем славится? Ее, полагаю, мне и следует благодарить за появление на свет. Или укорять, когда мне плохо».

Джуди часто улыбалась, слушая чудные речи Руперта. Он замечательный попутчик. И ровесник Эндрю, который живет где-то далеко, за тысячи миль, под жарким солнцем Калифорнии. Но с Эндрю не поговоришь так, как с Рупертом. С Эндрю, на самом деле, ей вообще говорить нельзя. Так постановил суд.

Джуди подумала: можно ли не узнать своего родного ребенка?

Предположим, она поедет в Сан-Франциско и, прогуливаясь по Юнион-Сквер, встретит Эндрю и Джессику: узнает ли она их с первого взгляда? Пройдут ли они мимо нее? Они уже взрослые — подумать только, ему двадцать пять, ей двадцать три. Но если она им теперь совсем чужая, какой был смысл их рожать, носить в утробе девять месяцев? Или, допустим, они узнают ее — вдруг какое-то шестое чувство велит им остановиться и взглянуть на одну женщину лет пятидесяти, которая неподвижно стоит на солнцепеке… — что тогда? Они закричат: «Мама, мама!» — и бросятся к ней в объятия, как в голливудском фильме? Или ощутят неловкость и пожалеют, что она приехала? Может, они представляют себе маму как-то по-своему? Маму, которая живет в Ирландии, и которая, видите ли, не смогла их воспитывать. Джек обещал, что так детям и скажет: «Мама не смогла вас воспитывать», — и больше никаких подробностей. А когда они вырастут и будут в состоянии все понять, он сообщит им подробности, а также адрес Джуди, и они ей напишут, если сочтут нужным, и она сможет ответить, если найдет в себе силы. Но ей так и не пришлось искать в себе силы, потому что никто не написал. Долгие годы она продумывала, что скажет, оттачивала фразы, будто готовилась к собеседованию на работу или трудилась над школьным сочинением.