Она задержалась у входа, позволяя глазам привыкнуть к сумраку. Поскольку она ходила на службу каждое воскресенье, то уверенно пошла по широкому главному проходу.

Около алтаря, в конце прохода, стоял катафалк. На нем — гроб с телом герцогини Херридж, прикрытый тартаном, шотландским пледом в клетку двух цветов: зеленого с синим.

По углам катафалка, спиной к гробу, стояли лакеи, такие неподвижные, что их можно было принять за статуи в человеческий рост. Около каждого стоял высокий пятисвечный канделябр с ярко горящими свечами.

Сара, повернув голову к северному окну, смотрела на установленный ее прапрадедом витраж с изображением сцены воскресения Лазаря. На стенах играли красные, синие, зеленые, желтые блики. Яркий солнечный светлился в высокие, до потолка, окна на южной стороне, играл на позолоте алтаря, принося в часовню лето и жизнь.

Она подошла к одному из лакеев.

— Я хотела бы побыть одна, — тихо сказала она.

Молодой человек опустил глаза, кивнул и без слов двинулся к остальным. Вскоре они ушли, их шаги заглушал толстый красный ковер. Сара подвинула скамью органиста к катафалку.

Плотники превзошли себя. Покрытый отполированным черным деревом гроб был красив, медные ручки и накладки так начищены, что горели огнем в свете свечей.

Она села на скамью, сняла вуаль и положила рядом. Флори станет суетиться из-за того, что она вытащила столько шпилек и наверняка испортила прическу.

— Сегодня красивый день, мама, — сказала Сара, ее голос казался грубым и скрипучим. Было ли это последствием многодневных слез?

Она сняла с правой руки перчатку и положила ладонь на гроб. Поверхность была прохладной. Почему она решила, что гроб будет теплым?

Она всегда была способна говорить с матерью. Почему это так трудно теперь? Потому что ее матери здесь нет. Она вечно смеется под старым дубом или сидит у камина и с нежной улыбкой слушает истории Сары о ее неудачном первом сезоне. Она гуляет по Чейвенсуорту, а Сара плетется сзади, прижимая к груди дневник. Она — память, мгновение ока, желание.

— Я не знаю, на что похожи небеса, мама. Я надеюсь, они такие, как ты хочешь. Я надеюсь, что тебе не больно, что ты счастлива. — Сара колебалась, опустив голову. — А я всю жизнь буду тосковать по тебе.

Медленно она надела перчатку и, подойдя к алтарю, встала на колени.

— Господи… — сказала она, понимая, что впервые молится с тех пор, как мать умерла. Она ни о чем не просила Господа. Накажет ли он ее за это? — Господи, — начала она снова, — пожалуйста, благослови мою маму, пусть она будет рядом с тобой. Я хотела бы думать, что она ангел. Если она мне иногда понадобится, отпускай ее.

Она ожидала услышать только тишину, но вместо этого раздался звук открываемой двери. Сара обернулась и увидела, что к ней движется чья-то высокая тень.

Дуглас остановился с другой стороны катафалка и смотрел на нее проницательными зеленовато-голубыми глазами. Его взгляд прошелся от ее макушки к вуали, которую она сжимала в левой руке, потом вернулся к ее лицу. Он хочет проверить, не плачет ли она? У нее не осталось слез.

Сара встала с колен, медленно пошла к нему и остановилась только тогда, когда между ними оказался гроб ее матери.

— Спасибо, — сказала она мягко. — За все, что ты сделал, за организацию. Спасибо за все.

Она больше, чем кто-либо, знала, что нужно, чтобы жизнь в Чейвенсуорте шла своим чередом, не говоря уже об организации похорон такого масштаба.

— Миссис Уильямс помогла мне с уведомлениями, — сказал он. — Полагаю, мы пригласили всех, кого ты хотела бы.

Она кивнула:

— Моя мать последние несколько лет жила уединенно. Разумеется, по соседству были одна-две подруги, но в основном она оставалась в Чейвенсуорте.

Она отвела взгляд и сосредоточилась на статуе, стоявшей в углу между окнами. Ее прадед был большим любителем скульптур в натуральную величину. В дополнение к греческому саду пять он поселил в часовне. Здешние скульптуры были по крайней мере одеты, их наряды напоминали ей римские тоги.

— Рад видеть, что ты оправилась.

— Я не чувствую этого, — сказала Сара.

— Я не имею в виду, что твоя печаль прошла. — Обойдя гроб, Дуглас остановился в двух шагах от нее. Потянувшись, он положил ладонь на ее руку, Сара сквозь ткань платья чувствовала его тепло. — Это только начало горя. Это путешествие, Сара, и, к сожалению, одинокое.

Она кивнула.

— Ты ела сегодня?

— Ела? — спросила она, чувствуя себя глупой от того, что повторила вопрос. Перемена темы была такой резкой, что ей потребовалось время, чтобы сообразить, что она ничего не ела. Когда она сказала об этом, он покачал головой:

— Служба не скоро начнется. Мы найдем что-нибудь в кладовой? Не стоит беспокоить кухарку и ее помощниц, но держу пари, что тарелку булочек и банку джема мы добудем.

Сара взяла его под руку и только потом поняла, что нужно надеть вуаль.

Дуглас пришел ей на помощь, прикрепил вуаль к прическе и опустил на спину, пока Сара расправляла ее по плечам.

— Какие у тебя духи? — спросил он тихо, едва громче шепота.

— Их делают для меня здесь, в Чейвенсуорте, — сказала она. — Главным образом лаванда и немного роз.

Он был очень близко, так близко, что если бы она ступила вперед лишь на дюйм, то уткнулась бы в его грудь. Его руки были подняты, чтобы расправить вуаль сзади, и это было почти объятие. Но ведь на прошлой неделе объятий было множество?

Просыпаясь, она обнаруживала, что прижимается головой к его плечу или что ее рука лежит у него на груди. Обняв, Дуглас держал ее, когда она плакала. Он всегда был рядом, надежный друг в море страдания.

— Ты держал меня, — сказала она. — Когда я спала, ты держал меня.

— Ты нуждалась в комфорте.

Сара кивнула, радуясь, что вуаль скрывает ее лицо.

— Спасибо, — прошептала она.

— Если уж тебе и следует за что-то благодарить меня, Сара, то не за это.

Она чувствовала, как вспыхнули ее щеки. Он снова подал руку, и, взяв его под локоть, она позволила вывести себя из часовни.

Церемония похорон была сдержанной, подобающей герцогине Херридж.

Отец не присутствовал. И при этом он не послал никакого объяснения своего отсутствия, даже через Саймонса, которого Сара заметила среди собравшихся. Она кивнула ему, он кивнул в ответ, его лицо сморщилось в гримасу, которую она сочла состраданием.

После службы Сара направилась к склепу наблюдать за погребением герцогини Херридж. Поскольку отец не присутствовал на похоронах жены, Сара была единственным представителем семьи. Однако когда пришло время запечатать тяжелую каменную плиту, вперед выступил Дуглас и отдал распоряжение.

Когда священник произнес молитву и оставил склеп, Дуглас проводил Сару в опустевшую часовню.

Когда они вышли из нее, вместо того чтобы повернуть к восточному крылу дома, Дуглас взял Сару за руку и решительно повел в противоположном направлении, туда, где находились личные покои.

— Куда мы идем?

— Ты будешь отдыхать, — непримиримым тоном сказал он.

— Я отдохнула, Дуглас. Я почти неделю отдыхала.

— Тебе не нужно присутствовать на трапезе. Все тебя извинят.

Медленно Сара подняла вуаль, потом сдернула ее, не заботясь о том, что волосы растреплются. Она должна убедить его.

— Этого ждут, — сказала она. — Мама ожидала бы этого, — добавила она мягко.

— Твоя мать хотела бы для тебя лучшего.

— Она хотела бы, чтобы я представляла семью, тем более что отца здесь нет. Чейвенсуорт нуждается в хозяйке, у нас гости.

Они подошли к лестнице. Ею пользовались только члены семьи, она была не столь помпезна, как главная, но больше, чем лестницы для слуг, берущие начало в кухне.

Дуглас остановился у подножия и взглянул ей в лицо:

— Я беспокоюсь за тебя. У тебя руки дрожат.

Она сжала руки в кулаки, чтобы он не мог видеть, дрожат они или нет.

— Я должна сделать это, Дуглас. Ты позаботился обо всем остальном, но я должна сделать это. — Она заставила себя улыбнуться. — Кроме того, булочек, которые ты нашел, оказалось мало.