— Я, как мог, вымыл вас, постелил чистые простыни и стал ждать, когда вы проснетесь, потому что хотел спросить, что было, и предупредить, чтобы в будущем вы держались от Герриса подальше. Но вы были в таком состоянии!.. И сразу поверили, будто я тоже причастен к вашей беде. Поэтому я не посмел бежать за вами, чтобы не напугать еще сильнее. Сюда я привез вас ради вас самой, не ради себя. Плевать мне на то, что вы раскопали в моем прошлом! Да, формально я нарушил закон, но я не мог не помочь своей старой приятельнице, которая была в полном отчаянии. А что бы вы сделали на моем месте? Вы бы позволили малолетней дуре разрушить жизнь семьи, поставить под угрозу карьеру отца и душевный покой мачехи? Наверно, мне надо было предоставить их самим себе, но я не смог. Я не Бог, Пеппер…

Что он говорит?.. Неужели считает, что она возомнила себя Богом, впала в грех высокомерия?.. Ей показалось, что Майлс выглядит усталым и говорит устало, отчего, помимо привычной подозрительности, Пеппер вдруг почувствовала странное желание подойти к нему и сказать, что она ему верит.

— Симон Геррис — очень опасный человек… Мне кажется, он на грани безумия. Не обольщайтесь на его счет. Так просто он вас не отпустит. Геррис не то что остальные. Хауэлла и Барнетта он шантажировал. Понятия не имею, зачем ему это понадобилось, но он один все задумал и спланировал. Наверное, хотел убить вас, но не посмел. На нем уже много преступлений. Например, смерть Уилдинга… Возможно, произошел несчастный случай, не знаю, но уж самоубийство сестры Уилдинга на его совести. — Майлс видел, как побелела Пеппер. — Вы не знали об этом? Почти никто не знает. Однако вы не единственная его жертва, как видите.

— Он ненавидит женщин, — как будто безразлично заметила Пеппер.

— Думаю, вы правы. Во всяком случае, его жена наверняка согласится с вами.

Пеппер внимательно посмотрела на него. Почему он упомянул Элизабет Геррис?

— Я видела вас с нею…

— Где?

Майлс, похоже, испугался, чего она никак не ожидала.

— В Лондоне. Вы ее подвозили.

И она назвала район, где это было.

— Элизабет Геррис ушла от мужа, — сказал Майлс, сообразив, что может не скрывать от нее правду. — Она хочет получить развод, но боится, как бы Симон не вернул ее обратно. Ей стало известно, что он мучил их сына.

Пеппер в ужасе не сводила с него глаз.

— Мне удалось уговорить Элизабет встретиться с премьер-министром, и он приказал начать расследование. Если учесть, что может из этого выйти, мне остается только надеяться на поддержку ее семьи. Ведь Элизабет ни за что не назовет истинную причину развода, чтобы не повредить своему сыну.

— Но как же его карьера?

— Какая карьера? Видите, ваш шантаж лишний, — добавил он. — Но пока расследование не закончилось, вам безопаснее быть тут. Потом Геррису будет о чем подумать и без вас.

Пеппер выпрямилась в кресле.

— Откуда мне знать, что вы говорите правду? И зачем вам опекать меня?

— Неужели то, что я сказал, звучит неправдоподобно?

Майлс поморщился, глядя на нее и понимая, какая борьба идет у Пеппер в душе, и едва удержался, чтобы не обнять и не сказать, как сильно он ее любит. Хмурясь, он соображал, как долго не позволял себе признаться в собственных чувствах, считая, будто им руководит всего лишь сочувствие к попавшей в беду женщине, а не самая настоящая любовь.

— Вы хотите, чтобы я поверила, будто вы защищаете меня от Симона Герриса?

— Да. Даже если бы я участвовал в изнасиловании, зачем мне ваша смерть?.. Представляете, как она повлияет на мою карьеру? — насмешливо спросил он.

И тотчас понял, что Пеппер не слышит его. При слове «изнасилование» она опять впала в почти коматозное состояние.

— Пеппер… — Майлс подошел к ней. — Пеппер!

Он коснулся ее руки, и она перевела на него взгляд, в котором стоял такой ужас, что Майлс похолодел. Пеппер открыла рот и хотела крикнуть, но не смогла выдавить из себя ни звука и едва не соскользнула с кресла, впав в глубокий обморок.

Майлс легко подхватил ее и с горечью подумал, что Пеппер слишком дорого приходится расплачиваться за попытку завоевать ее доверие. Дурак он!.. Надо было еще подождать… Но где взять время?

Осталось всего десять дней… Прилетит вертолет и заберет их отсюда. Даже если ему не удастся убедить ее в том, что она может ему доверять, надо заставить ее отказаться от мести. Если не удастся, Симон Геррис найдет способ расправиться с ней. Он убьет Пеппер. В этом Майлс не сомневался. Он знал преступников и знал безумцев. У Герриса нет никаких сдерживающих центров. Он не признает законы и поэтому опаснее многих других.

Майлс отнес Пеппер в ее комнату и положил на кровать. Когда она пришла в себя, рядом была Майя, и Пеппер почти уверила себя, будто ей приснился страшный сон, если бы не заметила озабоченность на лице индианки.

Майя помогла ей раздеться и принять ванну. Пеппер призналась себе, что ей нравится сибаритствовать и наслаждаться ароматным купанием, когда все, что от нее требуется, это изредка шевелить рукой или ногой. Иногда она напрочь забывала о своих делах. Почему? Что с ней происходит? Виновата в этом здешняя жизнь или Майлс Френч так влияет на нее?

Майлс… Пеппер вздрогнула. Инстинкт подсказывал ей, что этот человек может прорваться через все поставленные ею преграды и стать куда опаснее, чем дюжина Симонов Геррисов.

Неужели все, что он сказал, правда? Пеппер совсем запуталась и не знала, чему верить, а чему нет. Но он так убедительно… Если это правда, значит, она хотела отомстить совершенно невинному человеку. Пеппер вспомнила, как проснулась в его постели вся чистая и душистая, хотя ожидала совсем другого… Почему так вышло? При мысли о том, что Майлс прикасался к ней, когда мыл, сердце забилось вдвое быстрее.

Майя ушла и тотчас вернулась с шербетом в высоком стакане, который Пеппер с жадностью осушила едва ли не одним глотком. И почти тотчас ее потянуло в сон. Правда, она успела сообразить, что, верно, Майя подсыпала в шербет снотворное. В саду росли всякие травы, многие из которых были завезены сюда из Европы. Если жить в таком удалении от людей, то волей-неволей приходится самим заботиться о своем здоровье. На этой вилле чего только нет… Пеппер закрыла глаза и позволила себе заснуть, признав напоследок, что очень переменилась, если не борется со снотворным, а добровольно отдается ему во власть. Неужели и с Майлсом будет так же? И с ним она не будет бороться, когда он придет? С этой мыслью Пеппер заснула.

Прошло довольно много времени, прежде чем она увидела сон. Наоми была, как живая, словно пришла к ней наяву. Правда, Пеппер ощущала себя взрослой, тогда как Наоми помолодела и поздоровела, но все-таки оставалась ее бабушкой.

Она что-то говорила ей на древнем языке цыган, который Пеппер чудом понимала, предостерегала ее… И она увидела себя и Майлса в одной постели, а потом он с серьезным лицом наклонился над ней. Голос Наоми зазвучал у нее в ушах:

— Он — хороший человек… Он — твой мужчина, девочка…

Видение растаяло, но на его месте появилось другое. На сей раз это был Симон Геррис с перекошенным от злобы лицом, и Пеппер ощутила серную вонь ненависти и смерти. Но еще она уловила запах страха. Это был ее собственный запах. И увидела ребенка, которому грозила гибель. В сонном тумане она пыталась понять, какое имя произносит Наоми, но не поняла, хотя была уверена в том, что видит Оливера, своего сына, и тогда она вновь услыхала ясный голос своей бабушки:

— Ты и твой сын в опасности, девочка. Ты должна быть осторожна!.. Будь осторожна…

Видение растаяло, и сколько потом Пеппер ни звала Наоми, бабушка больше не приходила.

Майлса разбудили крики Пеппер. Ничего не понимая со сна, он решил, что Симон Геррис каким-то образом добрался до виллы, и бросился на помощь…

С широко открытыми глазами Пеппер сидела в постели и кого-то звала. Майлс сразу все понял.

— Наоми!

Она звала бабушку, и он не стал ждать, когда Пеппер сама успокоится, а подошел к кровати и откинул сетку.