После этого телефоны пришли в неистовство. Звонили не потому, что вспомнили что-то, но всем хотелось высказаться о том, благоразумно ли по прошествии стольких лет выносить все это в эфир. Голоса разделились почти поровну.

Когда наступило время новостей, Скутер, покидая студию, не смог удержаться от предупреждения:

– Теперь ты все взбаламутила, мисси, так что прикрывай свой маленький симпатичный зад.

– Не беспокойтесь, шериф, я не надеюсь, что вы позаботитесь об этом.

Он вспыхнул и побагровел от макушки до козырька «стетсона».

– Это не оскорбление, – мягко рассмеялась она, – во всяком случае, я этого не хотела. Я всего лишь хотела сказать, что научилась рассчитывать только на саму себя.

– Должно быть, ты ужасно одинока, – заметил он недобро.

– Жизнь полна неприятных неожиданностей, но у этого есть и обратная сторона: меня теперь не так легко обидеть.

– Вот-вот, похоже, что как раз этого ты и добиваешься – чтобы тебя обидели.

После его ухода Рикки вернулась в студию, закрыла дверь и снова надела наушники. Внезапно она почувствовала усталость. Очная ставка, которую она провела слишком напористо, лишила ее сил. Но удовлетворение от того, что призвала убийцу к ответу – а она ни минуты не сомневалась, что сделала именно это, – стоило усилий. Полная решимости, она нажала кнопку и снова вышла в эфир, но первый же телефонный звонок чуть не выбил почву у нее из-под ног.

– Почему вы все время говорите о своих родных и всех остальных и ни слова не сказали о моей маленькой девочке, которую ровно три года назад похитили из нашего собственного двора? – спросила женщина. – Или это не так важно, шериф?

– О, шериф уже ушел, но я еще здесь. Почему бы вам не рассказать об этом мне?

Рикки слушала полный горечи рассказ женщины о дочери, которой было восемь лет и которую похитили, очевидно, с целью выкупа, когда она играла одна у себя во дворе. Она чувствовала горе женщины, ее боль и гнев, сострадала ей, но не знала, чем помочь. Это не имело отношения к убийствам, ради которых она вернулась. Она тяжело вздохнула, когда плачущая женщина закончила свое повествование.

– Вы делаете именно то, что нужно, миссис Мэрфи. Рассказывайте об этом, не давайте людям забыть, заставляйте их думать об этом. Может быть, кто-то вспомнит что-нибудь, о чем прежде не задумывался. – Рикки отключила линию.

Ее помощница подала записку:

«На четвертой линии странный звонок. Шепот».

Рикки нажала кнопку:

– Здравствуйте, я Рикки Блю. Говорите, вы в эфире.

Голос, приветствовавший, ее, был скрипучим и тихим. Действительно шепот, как ее и предупредили.

– Ты не нужна нам здесь, Эрика.

Рикки вздрогнула. Очевидно, это был кто-то, знавший ее прежде. Но кто?

– Мне очень жаль, что вы так считаете, – ответила она.

– Возвращайся в Бостон, нам не нужны здесь чужаки.

– Я вас знаю? – спросила Рикки.

– Я знаю тебя, этого достаточно. Тебя и таких, как ты.

– Каких «таких»? – засмеялась Рикки.

– Бесстыжих, грязных, вызывающе демонстрирующих себя в этих порнографических журналах. Мы добропорядочные, скромные люди, – продолжал скрипучий шепот.

Рикки почувствовала, что покрылась «гусиной кожей», но заставила себя говорить спокойным тоном:

– Значит, вы видели фото на обложке. Хорошо. Позвольте мне объяснить остальным слушателям, о чем речь. Тот, кто звонит, намекает на фото на обложке «Плеймейтс мэгэзин», для которого я позировала. Имеется в виду январский номер, на случай, если кто-то из вас не в курсе. Я послала экземпляры журнала нескольким своим друзьям детства здесь, в Сент-Джоуне. Я подумала, что это подходящий способ объявить о своем возвращении в места моего детства. Это художественные фотографии, но я на них голая. Существовала причина, по которой я согласилась опубликовать эти снимки. Они символизируют, каким был мой отъезд, отражают мой страх и неспособность встретить лицом к лицу ужас последней недели пребывания в Сент-Джоуне. Я хотела заявить, что освободилась от прошлого, которое преследовало меня до тех пор, пока я не объявила о своем возвращении таким символическим способом. – Рикки снова обратилась к звонившему. – Вы один из моих друзей, получивший дарственный экземпляр?

На другом конце осторожно положили трубку.

– Ну что ж, это было интересно. Давайте еще послушаем звонки. Здравствуйте, вы в эфире.

Следующие десять звонков были вполне предсказуемы – люди выражали свои мнения. Рикки слушала, возражала или благодарила звонившего или звонившую за поддержку. Когда часы показали, что конец передачи близок, она почти с облегчением нагнулась к микрофону.

– Итак, боюсь, пришло время вернуть вас к прозе окружающей жизни, к вашим обычным развлечениям. Было весело и интересно, но, главное, заставило задуматься. Это то, что я хочу делать для вас каждый день, давать пищу для размышлений. Способность мыслить – самое ценное качество, так давайте пользоваться им. С вами Рикки Блю. Я вернулась в родные места, и я здесь, чтобы общаться с вами. Встретимся завтра.

Следующие несколько часов Рикки провела в своем кабинете на радиостанции. Она оплатила счета, приняла участие в совещании, устроенном директором службы радионовостей, встретилась с коллегами – ведущими передач. Но она была совершенно опустошена. Дебют на радио в родном городе ничем не отличался от ее работы в Бостоне… кроме одного – она коснулась личных проблем, но этого было достаточно, чтобы измотать ее. Было почти пять, когда ока взяла сумку и сказала своей помощнице:

– Я ухожу.

– Вы выглядите усталой. – Люси Фишер, покачав головой и поцокав языком, встала из-за стола и подошла к своей новой начальнице. – Однако программа того стоит, по-моему, сегодня вы были великолепны. Многие из нас очень волновались, узнав, что вы купили радиостанцию, но, думаю, сегодня вы получили единодушное признание.

– Спасибо, – поблагодарила Рикки, перекидывая сумку через плечо, – увидимся утром.

Заходящее солнце было ярче обычного, и, выйдя из здания, Рикки несколько раз быстро моргнула. Несмотря на усталость, она почувствовала поддержку в скупой похвале Люси. Она все еще размышляла об этом, когда внезапно почувствовала чье-то прикосновение к руке. Она вздрогнула и чуть не вскрикнула от неожиданности.

– О Боже, Джуниор, ты отнял у меня наверное, лет десять жизни.

– А теперь не так страшно, а? – сказал он скорее шутливо, чем с вызовом.

Рикки засмеялась:

– Я на самом деле уже готова была продемонстрировать на тебе искусство каратэ.

– Да? Какой же у тебя пояс?

– Черный, но я рада, что это ты. Иначе от меня потребовались бы большие усилия, а я совсем устала. – Она улыбнулась ему. – Ну, как ты?

– Как раз получил изрядный нагоняй.

– От меня, – сказала Рикки скорее утвердительно, чем вопросительно, направляясь к своему «чероки»

– Черт знает что! Я тоже среди тех, кого ты назвала в эфире своими друзьями детства, и мне совсем не нравится быть подозреваемым.

– Ты получил мое приглашение на обед завтра вечером? – нетерпеливо, перебила его Рикки.

– Да, даже пошёл и взял напрокат один из этих смокингов. Но теперь, когда я знаю, что ты думаешь о нас, не уверен, что приду. Сомневаюсь, что кто-нибудь явится, зная, что ты собираешься выяснять, кто из нас убил твоих родителей.

В этот момент они подошли к ее машине. Она вставила ключ, открыла дверцу, бросила сумку на переднее сиденье и только тогда ответила.

– Это тебе решать. Но я считаю так, Джуниор: если тогда вы действительно были моими друзьями, вы захотите прийти отпраздновать со мной мое возвращение. – Рикки села и, взявшись за руль, снова взглянула на Джуниора. – Конечно, если тебе есть, что скрывать, тогда, полагаю, совсем другое дело, верно?

По дороге домой ее мысли были поглощены коротким разговором с Джуниором Уиткомом. Из тех восьми молодых людей Джуниор был единственным, кто всегда всех веселил, он был у них клоуном. За десять лет он не очень изменился, разве что, как подозревала Рикки, теперь не так часто шутил. Она не могла с уверенностью сказать, что именно заставило ее так подумать, по потом до нее дошло. Его глаза – в них был намек на тайну.