Кенникот рассмеялся. Хоу работал и по делу его брата, а с тех пор как Кенникот поступил на службу, им много раз доводилось сотрудничать. Хоу тараторил, словно детская заводная игрушка. Присоединяться к их беседе не имело смысла, по крайней мере сейчас.

— Эй, видели это, а? Он, оказывается, еще и болельщик «Кленовых листьев», — продолжал Хоу, указывая металлической ручкой на расставленные на подоконнике разнообразные сине-белые кружки и стаканы. Он поочередно постучал по ним. — Вот беда-то, а? Никак им не выиграть Кубок Стэнли. Я считаю, тут виновата пресса — слишком они все раздувают. А игроки нервничают. Смотрите-ка: они чаще выигрывают в гостях, чем дома.

Кенникот взглянул на Грина, и тот смущенно улыбнулся.

— Вы собираетесь снимать отпечатки со всех этих стаканов? — все же решил подать голос Кенникот.

— Бессмысленно, — отозвался Хоу. — Отпечатки держатся на стекле месяцами, а то и годами, но только если… — Он с деланным прискорбием постучал своей ручкой по посудомоечной машине в такт бетховенской музыкальной фразе «та-та-та-таа». — …их не смоют вот в этой штуке. Посудомоечные машины — истребители улик. Стоит ее включить, как любой отпечаток пальца вместе с ДНК бесследно исчезает.

— Одну минуту. — Грин оторвался от записей.

Кенникот подошел к большим окнам и посмотрел на озеро. По внутренней гавани уже плавали льдины. В летние месяцы три вместительных белых парома увозили уставших от жары горожан на пляжи в парковую зону. Зимой навигация сокращалась до одного судна, курсирующего ради небольшого количества людей, круглый год проживающих в осовремененных коттеджных поселениях.

Кенникот наблюдал, как паром бороздит холодные воды. Остальная часть водной глади в гавани выглядела жутковато неподвижной. Позади островов открытое водное пространство озера было волнистым и неспокойным, отчего казалось еще холоднее. На горизонте солнце катилось по своей низкой, характерной для середины декабря дуге. Он подошел вплотную к окну, поближе к свету.

— Как все прошло? — Грин подошел к нему и протянул руку за ключами от своей машины.

Кенникот пожал плечами. Это был традиционный ответ на вопрос о выполнении непростого задания. Он собрался уходить. Скорее бы добраться до дома, принять душ — и спать.

— Похоже, весь отдел по расследованию убийств дружно отправился за рождественскими подарками, — заметил Грин. — Мне нужен помощник для проведения осмотра места с детективом Хоу. Хотите присоединиться?

— Конечно, — ответил Кенникот. Усталость как рукой сняло.

— Эй, вот и отлично, — отозвался Хоу, направляясь по просторной прихожей к входной двери. Он держал в руках планшетку с зажимом для бумаг. — Дверная коробка не повреждена. Дверь из листа твердой стали, никаких следов взлома, глазок. Двухзамковая система запирания, следов попыток насильственного проникновения нет. Я все сфотографировал и снял на видеопленку.

Двадцать минут детектив Хоу водил их по всей квартире. Начав с входной двери, они затем отправились в ванную, потом — в гостиную, хозяйскую спальню с уже другой ванной комнатой и, наконец, в кабинет. Хоу сопровождал весь этот поход непрерывными комментариями, время от времени делая интересные наблюдения типа: «У Брэйса почему-то больше всего книг об игре в бридж, чем на любую другую тему». Но иногда его замечания казались нелепыми: «Нет, посмотрите-ка — шикарная квартира, а в ванной даже нет мыльницы, а?»

В конце концов они вновь подошли к кухне-столовой. На солнце набежали облака, и в помещении потемнело. Включив верхний свет, полицейские продолжили «экскурсию».

Кенникот остановился возле стола, где впервые увидел Брэйса и Сингха. Посмотрел на банку с медом, керамические кружки и фарфоровый чайник: ничего особенного, — взглянул на плиту и кухонные шкафчики, окинул взглядом темный кафельный пол. Между плитой и соседним с ней шкафчиком был узкий зазор. В темной щели было трудно что-то разглядеть, и он подождал, пока глаза привыкнут к освещению.

И он увидел. И застыл на месте.

До этой минуты предмет сливался с темным полом. Кенникот оглянулся на стол — на то место, где впервые увидел Брэйса.

— Кенникот? — окликнул Грин, очевидно, что-то почувствовав.

— Думаю, вам стоит подойти, — отозвался Кенникот, скрестив руки на груди.

— Эй, что у вас там, а? — поинтересовался Хоу.

Кенникот всматривался в узкую щель, и очертания предмета становились все отчетливее. Подойдя к нему, Грин проследил за его взглядом. И… тихо присвистнул.

— Пожалуй, не стоит это трогать, а? — Грин тоже скрестил руки на груди.

— Пожалуй, — откликнулся Кенникот, улыбнувшись.

— Не снимайте перчатки, детектив Хоу, — велел Грин.

— Эй, — подоспел Хоу, — что тут у вас, а?

— Хорошая работа, Кенникот, — тихо отметил Грин.

Кенникот кивнул.

Наверное, следовало сказать: «Благодарю вас, детектив», — подумал он.

Однако вместо этого он лишь переводил взгляд со стоящей на столе кружки Брэйса на зияющую щель, в которой углядел черную рукоятку ножа.

Альберт Фернандес убрал со стола последнюю бумажку. Спрятал маленькую пластиковую коробочку, где хранил карточки с записями, в укромное место в нижнем ящике стола. Посмотрел на часы — 16:25.

Детектив Грин оставил сообщение, что они придут в 16:30.

Фернандес окинул взглядом свой опрятный офис площадью около двенадцати квадратных метров. Он точно знал, что там — 11,6 квадратных метра, потому что по государственным нормативам офис помощника прокурора в центральной канцелярии не мог быть ни дюймом больше. В комнате хватало места для стола, стула, канцелярского шкафчика и нескольких стопок коробок со свидетельскими показаниями. Открывавшаяся внутрь дверь занимала пятую часть помещения.

Согласно существовавшим в канцелярии неписаным правилам сотрудникам следовало работать при открытых дверях. В конце дня работники прокуратуры любили захаживать друг к другу в офис и посплетничать о сварливых судьях, хитрых адвокатах и «неудобных» свидетелях.

Фернандес ненавидел подобную трепотню, и коллеги знали об этом. После первого года работы в его характеристике отмечалось, что он хороший сотрудник, но не умеет «работать в команде». Одной из рекомендаций коллег было почаще оставлять дверь открытой и приобрести аппарат с жевательными шариками, чтобы сделать офис более привлекательным для дружеского посещения сотрудниками. Посыл был очевиден: «Послушай, Альберт, ты среди нас как „белая ворона“ со своей модной одеждой, претензией на утонченность и… в общем, со своими испанскими замашками. Для достижения успехов тебе стоит подумать над тем, как вписаться в коллектив…»

На следующий же день Фернандес вместо обеда отправился покупать аппарат для жевательных шариков. Точно пчелы на мед, коллеги с готовностью откликнулись на новую политику «открытых дверей». Сразу после заседаний суда драгоценные минуты, а то и часы, стали бездарно тратиться на бессмысленную болтовню, после того как они, в поисках сладкого, быстро проложили себе дорогу к его аппарату со жвачкой.

Однажды кто-то из опытных прокуроров поинтересовался у него на тему перекрестного допроса одного из свидетелей — там фигурировало неподписанное заявление в адрес одного из полисменов. Фернандес был в курсе дела и целых полчаса разъяснял ситуацию более опытному коллеге. Вскоре об этом узнали, и многие стали забегать к Фернандесу не только за жвачкой и потрепаться, но и для того, чтобы выслушать его мнение по тому или иному сложному правовому вопросу. Дверь Фернандеса оставалась открытой, аппарат бесперебойно пополнялся жвачкой, и на службе «взошла его звезда».

Однако он по-прежнему не любил бездарно растрачивать драгоценное время и стал все чаще закрывать дверь. А в один прекрасный момент жвачка в его аппарате закончилась и он даже не удосужился заполнить его. В конце концов аппарат однажды переместился за дверь, да так и остался стоять в этом закутке. Выкинуть его Фернандес не мог, но и заряжать не стремился. В большинстве случаев тот служил вешалкой для одежды.