У дальней стены стоял огромный позолоченный саркофаг, украшенный гирляндами. Крышку его сняли, чтобы открыть завернутую в пелену «мумию». Правда, глаза у «мумии» были живые, а грудь поднималась и опускалась. Охранял это диво Анубис в маске с заостренными ушами шакала.
Мне стало не по себе. Какое безумие овладело Цезарем и подвигло его на создание столь гротескного антуража?
В своей спальне я обнаружила письмо от него. Придерживаясь стилистики странного празднества, он заключил послание в миниатюрный обелиск.
Дорогая моя, прошу простить меня за эту шутовскую модель Египта. Увы, политика порой вынуждает нас поступаться требованиями такта и вкуса. Вспомни: над чем смеются, того не боятся. Если предсказывающий будущее сфинкс и танцующая мумия заставят римлян забыть о реальных богатствах Египта, если мои сограждане будут помнить лишь о египетских садах наслаждений, они оставят вас в покое. И престол на веки вечные будет у тебя и твоих потомков.
Постарайся выглядеть как можно более красивой, чтобы мои враги не могли сказать, будто мои силы и желания идут на убыль.
Цезарь был прав в одном: все это представляло собой пародию на Египет. Ну что ж, мне нужно продолжить маскарад? Может быть, стоит нарядиться Нильским змеем? А почему бы и нет?
Я обшарила свои дорожные сундуки в поисках вещей, пригодных для этой цели, соединяя в своем маскарадном костюме несоединимые элементы. Я надела почти прозрачное платье с золотой бахромой и фаянсовыми бусинками, украсила руки браслетами в виде змей, на щиколотки тоже надела браслеты со звонкими колокольчиками. На шее появилось золотое ожерелье в четыре ряда, на голове — убор в виде хищной птицы, на ногах — усыпанные драгоценными камнями сандалии. Удивительно, но при всей несуразности мой костюм вовсе не казался безобразным и приковывал к себе внимание. Я походила на идола в темной нише таинственного храма. Сочетание тяжелого золота и тонкой, как паутинка, ткани платья создавало ощущение нереальности. Моя одежда была легка, как дыхание, но тяжесть металла тянула вниз.
Для Птолемея я придумала не менее фантастическое облачение. По моему приказу нянька вырядила в том же духе и Цезариона. Сегодня я добьюсь моей цели и подведу к ней Цезаря. Эта ночь послужит мне, как и ему.
— Хармиона, ты видела в Египте что-нибудь подобное? спросила я, обводя жестом пирамиды с благовониями и причудливый оркестр.
— Никогда, — сказала она с тихим смешком. — Но если бы подобная страна существовала, то ее царица наверняка выглядела бы в точности так, как ты сейчас.
Начали прибывать гости. Я не имела ни малейшего представления о том, сколько народу пригласил Цезарь, но тут боги пришли мне на помощь. Появилась молодая женщина, назвавшаяся племянницей Цезаря. Она сообщила, что дядя просил ее весь вечер находиться подле меня и объяснять мне, кто есть кто и что к чему.
— Меня зовут Валерия, — сказала она. — Я постараюсь рассказать тебе обо всех, кого ты увидишь, по возможности кратко, но емко.
На меня она посматривала с любопытством: похоже, мой облик привел ее в замешательство.
— Обычно я так не одеваюсь, — заверила я Валерию, — даже в Египте. Особенно в Египте. Я нарядилась, чтобы поддержать Цезаря, который, похоже, вознамерился сегодня создать непревзойденную пародию на Египет.
Она рассмеялась, и смех ее звучал искренне.
— Его желание исполнилось. Могу заверить царицу, что мы с дядей одинакового мнения насчет большинства людей. Вот почему он выбрал меня в качестве своего представителя. Надеюсь, ты не сочтешь меня неделикатной, когда я говорю то, что думаю.
— Напротив. Я этому только рада!
— Сам Цезарь опасается, что у него могут возникнуть неотложные дела, и не хочет оставлять тебя в одиночестве и растерянности. Он считает, ты должна многое узнать, и моя задача — всемерно тебе в этом помочь.
Начали прибывать гости — все с мокрыми ногами после переправы через «Нил». Я заняла место в дальнем конце атриума, недалеко от мумии.
Первыми явились несколько сенаторов с женами. Валерия, видимо, не считала их значимыми персонами и не удостоила никаких комментариев. Они окружили пирамиду, вдыхали благовония и любовались танцами, всячески поощряя танцовщиц.
Потом, вместе с группой незнакомцев в сенаторских тогах, появились уже известные мне люди — Брут и его мать Сервилия. Я приветствовала их улыбкой. Один из незнакомцев был темноволосым и худощавым, с прямой линией бровей, другой — с толстым красным лицом, а третий казался беспокойным и самоуверенным одновременно.
— Гай Кассий Лонгин, — промолвил первый, почти выплюнув эти слова.
Мне не потребовались пояснения Валерии, чтобы понять: этому человеку нет до меня дела. Как он относился к Цезарю, я еще не поняла.
— Публий Сервилий Каска, — назвал себя краснолицый и, с серьезным видом кивнув, прошел дальше.
— Марк Туллий Цицерон, — сказал третий, как будто находил забавным то, что ему нужно представляться.
Цицерон! Поразительно, до чего он походил на свои бюсты.
— Моя жена Публилия, — добавил он, указывая на женщину, годившуюся ему во внучки. Та улыбнулась и кивнула.
Цицерон, в отличие от его спутников, задержался рядом со мной.
— Трофеи Египта, — беззаботно промолвил он, обводя рукой декорации. Словно невзначай, он включил в этот круг и меня. — Как бы мне хотелось побывать там и увидеть чудеса собственными глазами!
— Мы были бы рады такому гостю, — сказала я. — Однако мне говорили, что, даже будучи наместником Киликии, ты считал отъезд из Рима ссылкой.
— Это верно, — легко согласился Цицерон, — я чувствую себя хорошо лишь в Риме. В нем есть все, что нужно человеку, дабы чувствовать себя удовлетворенным жизнью.
Цицерон глубоко вздохнул, и я поняла, что он и вправду искренне любит Рим.
— А еще мне говорили, что Цицерон чувствует себя удовлетворенным жизнью, только пребывая рядом со средоточием власти, — продолжала я.
— Но средоточие власти над миром это и есть Рим, — ответил он.
— Да, Рим покорил большую часть мира, — заметила я. — Но ему еще предстоит усовершенствовать систему управления. Держава слишком велика, ее границы простираются далеко на север, запад и восток.
— Республика есть самая лучшая форма правления, какую когда-либо создавал мир, — провозгласил Цицерон, несколько напрягшись.
— Возможно, до сих пор она себя вполне оправдывала, — не стала спорить я. — Но времена меняются. Когда-то Рим был городом-государством, а теперь это столица огромной державы. То, что хорошо в одних обстоятельствах, может стать непригодным в других.
Я ожидала, что Цицерон ответит какой-то остротой. Вместо этого он подтянул тогу, словно боялся подцепить заразу, позвал жену, и они направились в пиршественный зал.
— Цицерон совершил ошибку, женившись на этой девушке, — сказала мне Валерия на ухо. — Он хотел заполучить ее деньги, но вышло не совсем так, как он рассчитывал.
— Она очень красивая, — признала я.
— Лучше бы он остался со своей сварливой старой женой, — продолжала Валерия. — Они отлично подходили друг другу.
— А что ты думаешь о Кассии? — спросила я, вспомнив его хмурую физиономию.
— Он один из полководцев Помпея, перешедший на сторону Цезаря. Он породнился с Брутом благодаря женитьбе. С тех пор они заодно.
— Значит, он один из тех, кто получил от Цезаря прощение. А искренне ли он принял его сторону?
— Ну, с уверенностью об этом судить трудно. Однако могу сказать, что бывшие сторонники Помпея после его гибели по большей части отступились от его дела. Во всяком случае, они не захотели поддержать сыновей Помпея.
— Но поддерживают ли они Цезаря?
Валерия помедлила и после некоторого размышления ответила:
— Они его терпят.
Прибыла Октавия со своим мужем Гаем Клавдием Марцеллом. Он оказался красивым мужчиной.
— Он тоже принадлежал к сторонникам Помпея и получил прощение от Цезаря, — сообщила Валерия.