Было хорошо за полночь, когда он пробормотал:

— Ну, все.

Груда бумаг с правой от него стороны переместилась налево.

— Куда ты решил направиться? — тихонько спросила я.

— Нас ждет Понт, — сказал он. — Я не могу вернуться в Рим, оставив у себя за спиной врага. Прежде необходимо обезопасить Восток.

— Но ты уже в Африке, — заметила я. — Римские мятежники гораздо ближе.

— Я предпочитаю браться за основную задачу, покончив с докучными мелочами, — пояснил Цезарь. — Вот почему я принудил к повиновению Испанию, прежде чем начать преследование Помпея. Создавалось впечатление, будто я двигаюсь не в том направлении, но это было намеренно. Теперь для того, чтобы меня перестали ждать и остерегаться в Африке, мне необходимо отправиться в Понт. Отвлекающий бросок в шестнадцать сотен миль, после чего я вернусь.

Он встал и направился к открытой террасе. Я подошла и остановилась рядом с ним, глядя на изрыгавший пламя и дым маяк, вид которого по-прежнему всякий раз наполнял меня гордостью.

— Ты отправишься в путь отсюда, из гавани, — проговорила я. — Когда?

— Через несколько дней, — ответил Цезарь. — Ты останешься под охраной трех легионов во главе с Руфием. Можешь не беспокоиться, при такой защите вряд ли отыщется новый Потин.

— Но это значит, что ты выступишь в поход лишь с одним легионом! — вырвалось у меня.

Нет, позволить ему подвергать себя такой опасности я не могла. Проще уж мне обойтись собственными силами.

— Да, со мной будет шестой легион, — подтвердил он.

— Этого недостаточно!

— Придется обойтись, — сказал Цезарь.

— Нет уж. Разве ты забыл, что однажды попал в Александрии в ловушку, оказавшись здесь с малыми силами. Стоит ли повторять неудачный опыт? — Я вспомнила кое-что еще: — К тому же в шестом легионе недостаточно солдат. Всего тысяча человек — меньше четверти полного состава!

— Да, я знаю, — буркнул он.

— Ты слишком полагаешься на удачу! — воскликнула я. — Смотри, не искушай Фортуну, она может и отвернуться от тебя! Брать с собой лишь тысячу солдат — безумие!

— Это мое дело! — В голосе Цезаря начинало сквозить раздражение.

— Нет, это касается и меня! — возразила я, дотронувшись до своего живота.

— То, что ты носишь ребенка, не делает тебя полководцем. Как вести военную кампанию, решать мне! — повторил он.

— Почему ты так испытываешь судьбу? — снова спросила я. — Возомнил себя неуязвимым? — Страх заставлял мой голос звучать все громче. — Мне кажется, что судьба иногда щадит нас довольно долго, чтобы убаюкать и заманить в расставленную ловушку. И тому, кого она щадит дольше всего, возможно, уготован самый жестокий конец.

— Если так, я все равно бессилен что-либо изменить, — пожал плечами Цезарь. — Возьми я один легион или двадцать — от судьбы не уйдешь.

— И да, и нет.

Конечно, я понимала, что, если Фортуна отвернется, не спасут и двадцать легионов, а если она благоволит, хватит и одного; но ведь зачастую судьба не играет ни на чьей стороне, и в таких обстоятельствах все решает сила.

— Ты просто растерялась, — мягко проговорил он, нежно обнимая меня за плечи. — Думаю, сказывается твоя усталость. Давай немного отдохнем.

Лежа рядом с ним в темноте, я не могла поверить, что очень скоро останусь одна, а он отбудет на очередную войну. Рядом с ним я чувствовала себя в полной безопасности. По крайней мере, на данный момент.

Перед тем как заснуть, Цезарь тихо сказал:

— Думаю, свадьбу с Птолемеем лучше не откладывать.

Жрец поджидал нас в маленькой комнате, примыкавшей к пиршественному залу, где мы с Цезарем и «женихом» готовились к церемонии. Двенадцатилетний Птолемей всем своим видом выражал послушание и готовность к сотрудничеству. Он был последним из моих пяти братьев и сестер, а для остальных попытки захватить трон закончились насильственной смертью. Лишь Арсиною держали в темнице, чтобы доставить в Рим и провести по улицам во время триумфа Цезаря. В то время я мало задумывалась о ее участи. Иное дело — теперь…

Птолемей — по крайней мере, с виду — производил приятное впечатление. Он казался чуждым порочности и вероломству остальных наших родичей, хотя, возможно, исключительно благодаря его страху. Во всяком случае, он не переставал заверять нас с Цезарем в любви и преданности и при этом нервно теребил ожерелье из сердолика и лазурита.

— Встань там, — сказал Цезарь, указав пальцем на мозаичное изображение гиппопотама на полу.

Птолемей буквально перелетел через пол к указанному месту.

— А ты будешь стоять здесь, — сказал он мне, указав на изображение крокодила.

Мозаичный пол представлял собой выложенный мозаикой Нил с рыбами, птицами, лодками и цветами. Я встала на крокодилову морду.

Олимпий, Мардиан, Руфий, Хармиона и Ирас присутствовали на церемонии в качестве свидетелей. Жрец Сераписа произнес несколько фраз, мы повторили их, и дело было сделано. Птолемей Четырнадцатый и Клеопатра Седьмая, любящие отца и любящие друг друга сестра и брат, бог и богиня, сочетались браком, сделавшим их владыками Верхнего и Нижнего Египта. Сияющий Цезарь благословил новобрачных по римскому обычаю, и все мы направились к пиршественным столам.

И вот настала наша последняя ночь. Поутру Цезарю предстояло отплыть с тысячью легионеров.

— Ты и представить себе не можешь, как мне не хочется покидать Александрию, — со вздохом промолвил он. — Но откладывать больше нельзя.

— Да, столь долгая задержка и так уже вызвала немало пересудов, — признала я. — И это лучшее доказательство того, что ты предпочел бы остаться.

— Я отплываю не с пустыми руками, поскольку почерпнул здесь немало ценного, что не мешало бы пересадить на римскую почву. Теперь я знаю, как должен выглядеть настоящий столичный город. Спасибо тебе за это.

— Что ты имеешь в виду? Каким, по-твоему, должен стать Рим?

— Рим слишком прост, даже примитивен, — ответил он. — Вот прибудешь туда, сама увидишь. — Тут он (от меня это не укрылось) заторопился. — Раньше я многого не замечал, но теперь, когда увидел широкие мраморные улицы, общественные здания, библиотеку… Мне очень хочется, чтобы в Риме появилось нечто подобное. Да и календарь ваш значительно совершеннее нашего. Я обязательно займусь преобразованиями, как только…

— Закончатся войны, — закончила я за него. — Тем больше оснований не искушать судьбу, но помочь ей.

— Ты права, — согласился Цезарь. — По прибытии в Сирию я сразу же наберу подкрепление.

Я проводила взглядом последний из римских кораблей, вышедший из гавани и направившийся к горизонту. Корабли становились все меньше, превращались в точки и исчезали, а мне казалось, что вместе с ними уходит и моя жизнь. Мы пробыли вместе так недолго, но за это время мой мир полностью изменился, как менялось все, к чему прикасалась рука Цезаря. Ни Галлия, ни Рим, ни я уже не будем прежними, какими были до его появления. Пути назад нет — Цезарь преобразил мир.

Он уплыл. Я огляделась по сторонам, словно пробуждаясь от сна. Кажется, впервые после отъезда из Александрии на церемонию почитания священного быка в Гермонтисе я увидела дворец и город глазами взрослого человека. Я отбыла отсюда почти два года тому назад, имея смутное представление о делах правления и еще более смутное — о том, что происходит за нашими границами. Удача была на моей стороне, но до сегодняшнего дня я разделяла ее с Цезарем. Теперь предстояло действовать самостоятельно, и одной удачей тут не обойтись. Ведь я буду править великой страной. Надо лечить раны, нанесенные междоусобицей.

Хорошо, что теперь у меня есть возможность направить на это все усилия, не отвлекаясь на распри и дворцовые интриги. Мне предоставлена свобода действий, но в случае неудачи винить будет некого. Эту свободу мне обеспечат легионы Руфия — великий дар Цезаря. Величайший, не считая нашего ребенка.