Я подошла к Регии точно в назначенное время. Утром у Цезаря были дела в сенате, а в полдень намечены встречи с его секретарями Бальбом и Оппием, но он обещал все успеть.

Приближаясь к величественному фасаду Регии рядом с домом Цезаря, я надеялась, что Кальпурния отсутствует и не заметит моего появления.

Между собой мы с Цезарем никогда не упоминали о его жене. Я не хотела спрашивать, а он, очевидно, не имел желания рассказывать, каковы отношения между ними. Пока мне не было нужды думать о ней как о реально существующей женщине — той, что следит из окна, страдает из-за своего бесплодия и так же страшится отъезда Цезаря на очередную войну. Я смирилась с этой ситуацией. Она, а не я, была женой Цезаря.

Цезарь сказал, что я должна войти через главную дверь. Вот она — деревянная, украшенная бронзовыми накладками. Тяжелая дверь выходила прямо на виа Сакра. Я толкнула ее и переступила порог.

По сторонам от входа располагались два тускло освещенных зала, хранившие стойкий запах благовоний, а впереди — выход в мощеный внутренний двор, обнесенный по периметру деревянным портиком. Поскольку Цезаря еще не было, я решила, что лучше подождать его во дворе. День стоял ясный, хотя ветер высоко взметал и кружил в воздухе опавшие листья.

С одной стороны внутреннего двора находился заброшенный алтарь, а возле него — скамья. Туда я и села, собравшись понежиться в тепле у согретой солнцем стены. Я прислонила голову к камню и закрыла глаза.

Но тут ветер перестал играть с листьями, их шелест и шуршание стихли, а изнутри послышались вполне определенные звуки: перешептывания, сладострастные стоны, возбужденные восклицания. Что-то упало на пол как раз за той стеной, к которой я прислонилась.

Осторожно и медленно я повернулась и заглянула в угол окна. Там, в дальнем конце комнаты, на низком ложе самозабвенно занимались любовью мужчина и женщина. Женщина изгибалась и стонала, спина мужчины вздымалась и напрягалась так, что выделялся каждый мускул. Руки у него были тонкие и бледные, а увидев мельком его лицо, я чуть было не ахнула. Октавиан!

На полу валялась смятая сброшенная одежда, и рядом с этим пара аккуратно стоявших в стороне мужских сандалий смотрелась странно. Я пригляделась, потому что сандалии показались мне необычными, и поняла: у них утолщенные подошвы. Явно предназначены для увеличения роста.

Ну и ну, вот так тихоня Октавиан! Предается любовным утехам прямо в резиденции великого понтифика и носит обувь, увеличивающую рост! Не знаю, что удивило меня больше.

Чтобы определить, с кем он развлекается, мне пришлось присмотреться. Не сразу, но я вспомнила эту женщину — жену одного из гостей египетского вечера. Кажется, мне ее представляли, но имя не запомнилось. Значит, Октавиан еще и прелюбодей. Да, люди могут удивить.

Я быстро ушла со двора в одну из комнат и подумала, что Октавиану тоже лучше поторопиться, пока его не застукал Цезарь. Мне с трудом удалось сдержать смех, когда я представила себе возмущение Цезаря, узнающего о том, что Октавиан предается блуду вблизи от священных реликвий. Точнее, Цезаря возмутит не блуд, а неуважение к месту.

Должно быть, Октавиан прознал, что в определенные часы Регия пустует, и стал использовать ее в своих целях. В конце концов, он член коллегии понтификов!

На столе лежало несколько свитков. Я приняла их за градостроительные планы Цезаря и развернула один, но тут же поняла — там письма и донесения. Моей латыни едва хватило, чтобы понять: в них говорится о передвижениях Лабиена и Гнея Помпея. Должно быть, это депеши от командиров Цезаря в Испании. Почему они здесь?

Когда я положила бумаги на место, у дверей возникло движение. Октавиан в идеально задрапированной тоге растерянно смотрел на меня. Я поразилась тому, что его тога сидит так аккуратно, а сандалии выглядят самыми обычными. Должно быть, у него отличный сапожник.

— Что ты здесь делаешь? — спросил Октавиан.

Его удивление было ничуть не меньшим, чем мое несколько минут назад.

— Жду встречи с Цезарем, — ответила я, следя за выражением его лица.

— Сейчас?

Он подошел к столу и стал собирать документы, словно они адресованы ему.

— Вообще-то он опаздывает, — сказала я. — Но должен подойти с минуты на минуту.

Октавиан внимательно посмотрел на меня, и я поняла: он гадает, давно ли я здесь нахожусь.

— Ждать внутри мне стало скучно, — заметила я невинным тоном, — поэтому я наслаждалась чудесным осенним днем в маленьком внутреннем дворике.

Некоторое время он боролся с собой, но потом решил, что хитрость и увертки бесполезны.

— Не говори ничего дяде, — попросил юноша. — Пожалуйста, не рассказывай ему.

— А почему? — спросила я с деланным удивлением. — Ему ли, при его репутации, порицать тебя? Ведь ты следуешь по его стопам. Да и я, по очевидным причинам, не имею права судить тебя.

— Я… я… — Он тяжело сглотнул. — Цезарю лучше не знать. Я… прошу прощения.

Я рассмеялась.

— Тебе не нужно извиняться передо мной. Не я супруг этой женщины.

— О Аполлон! — простонал он. — Ты знаешь его. Ты знаешь, что она… Только не говори дяде! Пожалуйста! Поклянись в этом!

— Полагаю, в клятвах нет необходимости. Хватит и моего слова.

Он схватил бумаги со стола и с вороватым видом сунул их под мышку.

— Мне… мне нужно идти, — пробормотал он и двинулся к выходу.

На пороге Октавиан обернулся, бросил на меня взгляд, полный беспокойства и гнева, и ушел.

Что я должна была думать? Уж не прибрал ли он к рукам документы, адресованные Цезарю, воспользовавшись ими так же, как воспользовался чужой женой? Судя по всему, с виду невинный голубоглазый юноша тот еще проныра! Знает ли об этом Цезарь? Он не может не догадываться.

Цезарь появился через несколько минут.

— Извини меня за опоздание, — промолвил он с деловым видом, — в этой переписке можно утонуть. Надеюсь, ты не очень долго скучала, ведь здесь так уныло.

Он указал на пустой стол.

— О, мне представилась возможность поразмыслить, — заверила я его.

Меня распирало желание рассказать про Октавиана, но я дала слово.

— В соседнем зале, — сказал Цезарь, направляя меня туда, — находится святилище Марса. Вот священный щит, что упал с небес в руки Нуме Помпилию, второму царю Рима. Он предсказывает победы римского оружия.

В комнате, несмотря на яркий свет снаружи, царил полумрак. На пьедестале высилась огромная бронзовая статуя Марса. Стены были увешаны множеством поблескивавших щитов.

— Чтобы уберечь святыню от воров, Нума велел сделать одиннадцать одинаковых щитов. Никто не знает, какой из них настоящий. Еще здесь есть копья — они начинают дрожать, предвещая роковые события.

— А сейчас они дрожат? Что они говорят насчет Испании?

Цезарь потянулся и взялся за древко одного из копий.

— Ничего. Все спокойно.

— Значит, ты хранитель этих реликвий? — спросила я.

— Их охраняет великий понтифик.

— Но они принадлежали царю.

— Регия была резиденцией царей, это название пошло от латинского слова Rex — царь. Древние цари обладали как светской, так и священной властью, и их жреческие функции унаследовали великие понтифики. Эта идея не умерла с установлением республики.

— Как и идея царской власти. Клянусь, я никогда не слышала столько разговоров о царях, пока не приехала в Рим. — Я помолчала. — Итак, ты ведешь свой род от царей и по должности выполняешь царские функции. Согласись, так недалеко и до официального принятия титула?

Цезарь, однако, предпочел оставить мои слова без ответа. Он сказал:

— Может быть, тебя позабавит то, что как жрецу мне помогают женщины, девственные весталки. На их попечении находится палладиум — деревянная статуя Афины Паллады, упавшая с небес в Трое и доставленная сюда Энеем. Хочешь взглянуть на нее?

— Если ты мне ее покажешь, — ответила я.

По его тону я поняла, что Октавиану, забавлявшемуся в хранилище реликвий, и впрямь было чего опасаться. Цезарь относился к реликвиям куда серьезнее, чем я думала поначалу. И Октавиан знал, что его поведение может быть сочтено кощунством.