Она, похоже, отнеслась к этому с пониманием и сама внимательно глядела на меня.
— Ты так молода, — промолвила нубийская правительница через некоторое время, — и так давно на троне. Правление — нелегкое дело. Это занятие будоражит воображение, во всяком случае, мое. Скажи, а ты и вправду намереваешься делить власть с братом — я имею в виду, с настоящим братом?
Живая гора плоти безмятежно улыбалась, однако вопрос задала острый и требовавший прямого ответа.
— Нет, — ответила я. — С ним я собираюсь делить трон, а не власть. Со временем я намерена передать престол своему сыну.
Она одобрительно кивала.
— Так принято и у нас в Мероэ. Сын кандаке — мы называем его куоре — будет объявлен владыкой, но его супруга станет следующей кандаке и обретет власть.
— Твой сын?
Так у нее есть сын? Где же он?
— О да, мой сын, — сказала она. — Капризный мальчишка, пренебрегающий своими обязанностями. Впрочем, это характерно для мужчин, ты не находишь?
— Мальчишка? — смущенно уточнила я, уклоняясь от ответа. — Он уже большой мальчик?
— Взрослый, — усмехнулась она. — Мне самой за сорок, а моему оболтусу Натакамани почти двадцать. Но у него толковая жена — Аманиторе. Благодарение всем богам, она станет после меня хорошей кандаке.
— А отец у Ната… Натакам… он?..
Она закатила глаза, потом блаженно их прикрыла.
— О, он отправился в свою пирамиду.
Судя по всему, то обстоятельство, что ее супруг лежит в могиле, а не пребывает во дворце, кандаке весьма устраивало.
— Да покоится с миром, — промолвила я с благочестивым видом.
— Ни о каком шевелении мне не докладывали, — серьезно отозвалась Аманишакето. — Его «ба» беспокойства не проявляет.
Я решила, что лучше не тревожить дух покойного супруга правительницы, поминая его всуе, и вернуться к обсуждению живых. Пока кандаке говорила, мое внимание привлекли широкие золотые браслеты на ее руках, выше и ниже локтей. У нас в Египте украшений такого фасона не было: браслеты состояли из двух массивных половинок, скрепленных толстой булавкой.
— Посмотри, — сказала она, словно проникнув в мои мысли, отстегнула один из браслетов и вручила его мне.
Он оказался тяжелым, как кандалы, но его украшало искусное изображение богини Мут с четырьмя распростертыми крыльями: каждое перо выделялось по контуру инкрустацией из крохотных самоцветов.
— Возьми его и носи. Он твой.
— Нет. Я хотела лишь взглянуть на него, у меня и в мыслях не было выпрашивать подарок, — с обидой сказала я, пытаясь вернуть браслет.
Кандаке, однако, его не приняла.
— Конечно, ты не выпрашивала, иначе я не стала бы его дарить. Разве я не говорила, что терпеть не могу ложь? Мне с самого начала хотелось что-нибудь тебе подарить, но не то, что сочтут подходящим мои советники, а то, что понравится тебе самой. Кроме того, золота у нас в избытке.
Вообще-то подобные утверждения часто слышишь на переговорах. Даже представители самых бедных стран заявляют что-то в этом роде, желая произвести благоприятное впечатление или заключить союз. Однако золото в Нубии добывали еще в седой древности.
— В таком случае большое спасибо, — промолвила я, а про себя отметила: браслет, спору нет, хорош, но рассчитан на руку куда толще моей. — Не подумай, что я опять намекаю на подарки, но мне показалось, что у вас в достатке и серебро. Я обратила внимание на серебряную посуду — у нас в Египте это редкость. А между тем ему, как лунному свету, присуща собственная красота, неяркая, но изысканная.
— Я всегда считала, что Исида любит серебро, — сказала Аманишакето. — Она и этот лунный металл сродни друг другу. Я видела Филы в лунном свете. Если богиня является туда, то именно в лунном свете.
— Филы? — Я заставила себя улыбнуться. — Да, серебристый — это цвет Исиды. Вот и твой наряд, я вижу, подернут серебряной нитью. А покрой его не походит ни на греческий, ни на египетский.
Я надеялась, что она расскажет о бахроме и медальонах, но кандаке промолчала.
— А еще мое внимание привлекли одежды дворцовой челяди. Ты прислала мне служанку в таком наряде, какие я видела на рельефах времен Рамзеса.
— Рамзес некогда правил Нубией. Мы сохранили от его времен то, что сочли нужным.
— Наследие прошлого живет у вас и после того, как его забыли на родине.
— Так часто бывает, — сказала она. — Боги многое разрушают, но сохраняют память о былом в неожиданных местах.
Тут она поерзала на каменном сиденье и заявила:
— Мне пора поесть. Я должна заботиться о своем весе.
— Извини… не уверена, что поняла тебя правильно…
В быстро сгустившейся тьме я едва различала ее лицо. Дул ветерок, заставлявший трепетать пламя факелов и колыхавший кисти на подоле ее одеяния.
— Я хочу сказать, что должна основательно питаться, чтобы поддерживать вес. Стоит мне стать такой стройной, как ты, и меня немедленно сбросят с трона. Тело властительницы должно быть очень тяжелым, дабы, — она сняла сандалию и помахала ею передо мной, — попирать врагов.
Даже в тусклом свете факелов я успела разглядеть на подошве стилизованные изображения тех самых врагов, кого тяжеловесная кандаке попирала во славу своей страны с каждым шагом. Бедные враги.
— А кому внушит трепет такая хрупкая женщина, как ты? У нас в Мероэ — никому, могу тебя заверить!
Лица ее было не разглядеть, и я не могла понять, шутит она или говорит серьезно.
— А мужчины тоже должны быть большими? Как насчет твоего сына? Или твоего покойного мужа?
— Нет, конечно, нет! Мужчины должны быть высокими, мускулистыми, способными преследовать врагов в пустыне. Но женщины обязаны выглядеть как слоны — огромные и несокрушимые.
Слоны. Мне вдруг вспомнился Юба и слоны, которых он направил против Цезаря.
Нет-нет, я не буду думать о Цезаре сейчас. Цезарь сам разберется со слонами, как разбирался со всем остальным — с Помпеем, Птолемеем, Потином, Фарнаком. Юбу со Сципионом постигнет та же участь, и слоны им не помогут.
— Это нелегко, но ради сана кандаке я готова на любые жертвы, — простодушно призналась моя собеседница. — Сначала мне еда в горло не лезла, но со временем я полюбила эти жирные страусовые пирожки, верблюжье молоко с медовым осадком, земляные орехи в меду и сливочном масле, курдючное сало… О, это была трудная битва, но я одолела свое отвращение. Сейчас, скажу тебе честно, мне ничего не стоит умять целое блюдо жареных колбасок из павлина, плавающих в оливковом масле под слоем расплавленного тертого сыра. Хмм!
Она хлопнула в ладоши, и из окружающей темноты появились ее носилки.
— Мне пора вернуться во дворец и вкусить вечернюю трапезу. Завтра мы встретимся в тронном зале, и я прикажу доставить туда самозванца. Там ты вынесешь вердикт. — С помощью двоих носильщиков кандаке сошла с каменного трона. — Надеюсь, твои покои тебя устраивают? Тебя поджидает присланная мной служанка.
— В этом нет необходимости, — заявила я. — Со мной прибыла моя служанка, кстати, нубийского происхождения.
— Нет, я настаиваю, чтобы ты позволила моей рабыне прислуживать тебе.
— У меня вообще не в обычае иметь дело с рабами. Мне служат только свободные люди.
— Эта рабыня не похожа ни на одну из тех служанок, что были у тебя раньше. Тихая, работящая, веселая, преданная. И зеленая.
— Зеленая? — Я решила, что это шутка.
— Да, зеленая. Ее зовут Касу, и она африканская зеленая обезьянка. Единственный недостаток этой дивной особы в том, что она имеет обыкновение воровать, но зато ее можно послать сорвать плод с дерева или достать что-то с другого высокого места.
— Обезьянка! Ты и на самом деле используешь обезьян в качестве служанок?
— Да, — ответила она, величественно (но с трудом) спускаясь по ступенькам. — В свое время через Мероэ в Рим отправлял животных царь Пунта. Среди них было семейство обезьян, до того мне приглянувшееся, что я оставила их себе. Похоже, у меня тоже есть склонность к воровству. Какова хозяйка, такова и служанка.
