От этой мысли об одинокой маленькой девочке ему захотелось обхватить Энн обеими руками и крепко обнять, чтобы она чувствовала себя в безопасности.

Она искоса посмотрела на него.

— Расскажи о себе. Я знаю только то, что ты работаешь в ФБР и ты здесь впервые.

Он улыбнулся.

— О себе? Я старый коп из Чикаго. Из большой шумной итальянской семьи. У меня есть бывшая жена и две дочери — Эми и Эмили.

— Сколько им?

— Пятнадцать и семнадцать. — Он наклонился поближе, словно собирался открыть ей секрет. — А мне сорок восемь, но это неважно.

Даже при таком скудном освещении Винс заметил, как она покраснела и нервно засмеялась.

— А мне двадцать восемь, и я встретила тебя только вчера.

— Да. А завтра кого-нибудь из нас может сбить автобус. Жизнь непредсказуема, милая. Нужно жить так, словно каждый день последний.

И будто он нуждался в напоминании — в голове словно бы произошел какой-то взрыв, небольшое короткое замыкание. У него перехватило дух, он согнулся и обхватил голову руками.

Энн сразу оказалась рядом, положив руку ему на плечо.

— С тобой все в порядке? Винс? Что такое?

— Голова болит, — напряженным голосом сказал он.

— Я могу чем-нибудь помочь? Принести лед или аспирин?

— Не надо.

Он медленно и неглубоко дышал через рот, ожидая тошноты, которая обязательно последует, и следующей волны боли, которая наступала после этого. Чертова пуля. Чертово невезение.

— Ты плохо выглядишь.

— Подожди, — сказал он, потирая пальцами затылок, чтобы промассировать голову и хоть немного снять напряжение.

— Это мигрень? — тревожно спросила Энн. — Тогда тебе нельзя красное вино.

— Это пуля, — ответил он, расслабляясь, когда боль отпустила. Он ослаб. Упал на подушки и повернул лицо к ней.

Она была в замешательстве.

— Что, прости?

— Пуля, — повторил он. — Прошлой зимой я стал частью криминальной статистики. Какой-то наркоман попытался обокрасть меня и выстрелил в голову.

— О Боже!

— Большая часть пули все еще там. К счастью, я никогда не использовал эту часть мозга.

— У тебя пуля в голове, — сказала она, будто произнесенные вслух эти слова могли как-то помочь ей понять ситуацию. — Как такое может быть? Ты разве не должен был умереть?

— Ну да. Должен, — ответил он. — Но не умер. Наоборот, я парень, у которого болит голова, и он с этим живет.

— А ее нельзя вытащить?

— Нет, иначе я стану овощем.

— Но что будет, если она там останется?

Винс пожал плечами.

— Не знаю. Случаев не так много, как ты понимаешь. Пока что единственный побочный эффект — боль. Она приходит и уходит. Ничего, с этим можно жить. Я должен был умереть в ту ночь. Теперь у меня совершенно иной взгляд на жизнь. Теперь я смотрю по сторонам, вижу, чего хочу, и добиваюсь этого. Завтра может не наступить. Есть только «здесь» и «сейчас». Я провел много лет, погрузившись в работу, — не то чтобы я ее люблю, — но я отложил столько важных вещей, полагая, что всему свое время. Теперь очень жалею, — признался он. — Я поплатился своим браком. Своих дочерей знаю как близкий родственник, а не как отец. Больше я так жить не намерен. И тебе не советую. Ты моложе меня на двадцать лет. И можешь учиться на моих ошибках.

Энн сидела перед ним, подогнув одну ногу под себя, а другую свесив на пол. Она надела толстый свитер, чтобы не замерзнуть в прохладный вечер, и теперь завернулась в него, встретив взгляд Винса своими темными глазами, полными печали.

— Моей матери было сорок шесть лет, когда она умерла, — тихо сказала она. — Я никогда не думала, что она так скоро уйдет. Я всегда считала, что отец умрет прежде и она посвятит себя мне целиком и полностью на долгие годы… Я всегда верила, что она будет на моей свадьбе, с моими детьми, со мной… А потом она ушла. Вот так.

— Жизнь — то, что происходит, пока ты строишь планы, — промолвил Винс.

Даже на расстоянии он чувствовал ее сердечную боль. Он протянул руку и прошептал:

— Иди сюда.

Энн легко подалась к нему. Оказалась рядом с ним, не желая бежать от своих чувств. Винс обнял ее и прильнул губами к ее губам. Он поцеловал ее, чтобы успокоить, отвлечь от грустных воспоминаний, заполнить опустевший уголок в ее сердце.

Он целовал ее медленно, глубоко, наслаждаясь вкусом вина на ее языке, упиваясь близостью тела. Энн таяла, погружаясь в него, по своей воле сдаваясь в его плен, принимая то, что он хотел ей дать, и отдаваясь в ответ.

Постепенно утешение уступило место желанию, а то, что предназначалось для отвлечения от грусти, стало вдруг самоцелью.

Винс откинул прядь волос с ее лица, гладя своей большой рукой скулы, шею. Дыхание Энн чуть сбилось, когда по тому же пути следовали его губы.

Ее свитер упал, и его пальцы отыскали пуговицы на ее блузке и расстегнули их одну задругой. Она ахнула, когда Винс тронул ее грудь и коснулся большим пальцем ее соска, а потом еще, когда сомкнул губы на этом маленьком островке напряженной плоти.

Энн подняла бедра, чтобы помочь ему стянуть с себя джинсы, и прошептала его имя, когда он нежно развел ее ноги, погружаясь в нее губами и глубоко целуя самую женственную ее часть. Ее руки запутывались в его волосах, то крепко прижимая его к ней, то отпуская, чтобы позволить ему поделиться ее вкусом, оставшимся на его губах.

Винс избавился от пиджака, пистолета, одежды, не отрываясь от Энн ни на секунду. Он хотел, чтобы между ними не осталось ничего, кроме плоти и желания. И когда он предстал перед ней обнаженным, она протянула руку и обвила его, а он подумал, что от счастья готов умереть на месте.

Они занимались любовью то медленно, то бешено; не говоря ни слова, полностью отдавшись языку вздохов, стонов и взглядов, сосредоточенных друг на друге. Их тела двигались синхронно, извиваясь, переплетаясь, раскачиваясь. Ее тело было упругим, горячим, влажным. Винс погружался в нее глубже и глубже, и они вместе переступили край реальности, погрузившись в наслаждение.

Позднее они лежали, учащенно дыша, общаясь на языке томных взглядов, нежных улыбок и сладких поцелуев. Винс беспокоился, что Энн вдруг вспомнит, что они знакомы всего пару дней, и пожалеет о том, что произошло, но она не жалела. А уж он и подавно.

Может, пуля сделала его импульсивным. Может, год назад он бы не стал так торопить события. Но он, черт возьми, ни о чем не жалел. Он уже давно не чувствовал такой твердой уверенности, что поступает правильно.

Влажные волосы легли ей на щеку. Винс откинул их и поцеловал ее шею. Энн подняла руку и погладила его лицо. Ее маленькая ножка медленно гладила его лодыжку.

— Это было очень предосудительно с твоей стороны, — прошептала она с сияющими глазами. Они прыснули и обменялись поцелуями.

— Какая же ты красивая, Энн, — прошептал он. — Особенная.

Он хотел сказать что-то еще, но звук пейджера разрушил чары.

Выругавшись себе под нос, он перегнулся через край дивана и взял свой пиджак. Вытащив пейджер из кармана, Винс нажал кнопку и снова выругался.

— Мендес. — Он взглянул на Энн и вздохнул. — Прости, милая. Придется отвлечься.

— Все в порядке.

— Нет не в порядке, — проворчал он. — Я хочу обнимать тебя всю ночь. Я хочу заниматься с тобой любовью снова… и снова.

Она улыбнулась ему, и в этой улыбке было столько сексуальности и женственности, что он почувствовал, что снова готов.

Заверещал пейджер.

— Долг зовет, — сказала Энн.

— Можно я позвоню от тебя?

— Телефон в кухне.

Он нехотя поднялся с дивана и натянул одежду. Энн села и закуталась в свой тяжелый свитер, подогнув под себя ноги. Она заправила волосы за уши и так кротко улыбнулась, что у него даже сердце екнуло. Винс пожалел, что не мог выбросить пейджер в соседский двор, когда тот запиликал в третий раз.

Он ушел в кухню и набрал телефон Мендеса.

— Что? — сказал он вместо приветствия.

— Я помешал?

— Надеюсь, ты собираешься сообщить хорошие новости.