Я в изнеможении откинулся на подушки. Во рту пересохло, и я осушил полный бокал вина. Сладкая истома-дрема вновь наползала на меня, нашептывая голосом Габриэллы: спи… отдыхай… не думай, не думай… все сделаю за тебя… не думай… не встречайся…
И я вдруг резко сел — так резко, что в голове зашумело. Про предательство друзей… но ведь и мне Ворон предсказывал то же самое. «Кто больше всех верит, тот больше и обманется». Пока получилось, что обманулся один Асмур, а я… я только обманул… или это все-таки произошло?…
Я застонал и прижал кулаки к вискам. Что-то не так было с моей головой — она не в состоянии была думать ясно, как раньше… не думай, не думай…
Комната качнулась у меня перед глазами. Двери оказались неожиданно далеко — они словно расплывались и таяли. Спать… как хорошо было бы сейчас прилечь отдохнуть…
совсем ненадолго… Я вытолкнул в коридор непослушное тело и съехал по стене вниз…
Жар опалил кожу лица — я замычал, невольно отодвигаясь и заслоняя глаза от яркого света. Факел держали так близко, что горячая смола обожгла мои пальцы.
— Вот спит герой, — сказал знакомый голос с неподражаемой интонацией.
Прищурившись, я различил протянутую руку. Ухватившись за нее и опираясь о стену, поднялся, прислонился спиной к холодному камню. Факел поднимался вслед за мной, придвинулся, опустился, и тот же голос встревожено произнес:
— Гордон! Ах, черт, Ашур, что с тобой?
Я вяло поднял руку, провел по лицу — его покрывал обильный липкий пот. Как я попал в этот темный коридор? Я никогда здесь раньше не был.
— Гордон! — Меня взяли за ворот мокрой рубашки, крепко встряхнули. — Ну, Гордон! Ты меня слышишь?
— Слышу, — сказал я. — Слышу. Я Гордон, ты Элджи, что тебе от меня надо?
— Уф-ф-ф! — Запрокинутое лицо Элджи отодвинулось. — Сначала мне показалось, ты пьян, потом… Да что с тобой такое?
— Где я?
— Этот коридор ведет в покои Альберта. Я иду от него, а ты… лежишь.
Я пытался сообразить. Что же, и во сне я продолжал ползти сюда?
— Сядем, — предложил я. И сам сел на пол, посмеиваясь.
— Гордон! — в голосе Элджи я различил слезы. — Гордон, вставай! Да вставай же! Ты правда пьян?
Я закрыл глаза, снова куда-то уплывая.
— Гордон! — мерно говорил Элджи и бил меня по щекам. — Гордон! Гордон!
Я поймал и крепко сжал небольшую сильную руку. Надо быть слепым… Или им притворяться, чтобы не понять — кто есть кто. Со стоном облегчения Элджи опустился рядом на пол. Не выпуская его ладони, я сказал:
— Элджи. Почему ты… не сказала мне?
Она вспыхнула мгновенно. Отвернулась и тут же выпрямилась, с вызовом тряхнув головой.
— Сначала это получилось случайно. Ты принял меня за мальчика. Мне это показалось забавным. А потом я хотела поехать с тобой и боялась, что ты не возьмешь меня. Вот так все и… Извини.
Я молчал. Элджи вырвала руку из моих пальцев, воскликнув с досадой:
— В конце концов, какое это имеет значение!
— Никакого, — сказал я через паузу. Что-то мешало мне согласиться. Если бы я… но что бы произошло, если б я знал? Я не взял бы с собой Элджи… Габи.
И после встречи с ночными всадниками от меня и следа бы не осталось.
— Но почему Грудда…
— Я попросила ее. И Альберта. И…
— Всемирный заговор. Но ты снова обманула меня. Ты обещала не приходить сюда, в замок.
— Я ждала четыре дня! — выпалила Элджи. — Я приехала, и Альберт рассердился и прогнал меня, и я вижу тебя в коридоре, и думаю, что ты пьян, а я там схожу с ума… Что это с тобой?
— Не знаю, — я провел ладонью по лбу. — Голова закружилась. Я, наверное, упал…
Элджи смотрела на меня, сдвинув брови.
— Что ты ел или пил сегодня?
— Что обычно. Мы всегда ужинаем с Габриэллой…
— С Габриэллой! — подскочила Элджи. — С Габриэллой! О, идиот! Какой же ты идиот, Гордон!
— Почему? Она сразу узнала, кто я… и обрадовалась, в отличие от всех остальных моих родственников!
— Обрадовалась? Габриэлла? Да она способна радоваться только чьей-то смерти! — Элджи вдруг оборвала сама себя и уставилась на меня широко открытыми глазами. — Или… ну конечно… как я могла не подумать… обо всем думала, только не об этом…
— Что?
Элджи отвернулась. Сказала обидно-снисходительным тоном:
— Я тебя не осуждаю. Все мужчины слабы. Чем ты лучше других?
— Еще бы ты осуждала! — вскипел я, поняв, к чему она клонит. — Это мое дело… девчонка!
— Вот именно, — подытожила Элджи. — Влюбился. Теперь ты покорен, как овечка, и делаешь и думаешь только то, что нужно ей. И что же она рассказала тебе о твоем прошлом?
Я молчал. Я помнил о Ганелоне. Я помнил об Асмуре. И только сейчас впервые задумался — а было ли все это на самом деле? Действительно ли я шел на все ради трона, который теперь мне был, в общем-то, безразличен?
Ожидая ответа, Элджи рассеянно вытирала мою мокрую грудь прохладной ладонью. Я молча отвел ее руку. Элджи смутилась.
— Думаешь, я наговариваю на Габриэллу?
— Н-не знаю, — сказал я осторожно. — Но, по-моему, у тебя неверное представление о ней…
И прикусил язык: следовало добавить — и обо мне. На мое удивление, Элджи не взорвалась. Она глядела на меня задумчиво.
— Тебя познакомили с Айратом? — неожиданно спросила она.
— Н-нет…
— И за столько дней ты даже не попытался увидеться с ним, с Альбертом или с сестрицей Гивой?
Сказать было нечего. Я действительно не вспомнил о существовании других моих родственников прямо здесь, у меня под боком. Все мои мысли занимала одна Габриэлла.
— Но Айрат, кажется, болен…
— Болен, — кивнула Элджи. — Конечно, он болен. У него тоже все начиналось с головокружений, слабости, холодного пота, а потом он уступает трон сестрице Габриэлле, проявляющей о нем трогательную заботу, а потом все стараются забыть о нем, потому что он беспробудно пьян и страдает слабоумием…
— В семье, говорят, не без урода, — пожал я плечами. — Что с того?
Элджи смотрит на меня. В глазах ее и в непривычной — без веселья — улыбке пляшет пламя.
— А то, милый мой… простите, принц Ашур, что Айрат никогда не брал в рот ни капли спиртного! Не желаешь, наконец, познакомиться с ним?
Эта дверь запиралась снаружи. Оглянувшись на меня, Элджи отодвинула засов и первой шагнула в неосвещенную комнату. Свет факела заплясал на стенах, украшенных драгоценными гобеленами, на столе резного дерева с недоеденной пищей в тарелках, на узорчатом, узком, забранном решеткой окне под самым потолком. Элджи пошла вперед, опуская факел, но я уже и сам увидел сидящего на полу человека. Глаза его были широко открыты, пусты и тусклы, словно совсем не отражали света. Черные спутанные волосы кое-где светились сединой. Он вдруг ощерил ровные молодые зубы и, вяло погрозив нам пальцем, захихикал. Вздрогнув, я выпрямился — этот смех был эхом того смеха, с каким я просыпался сейчас по утрам — всегда в непривычно прекрасном настроении. На лице Элджи, смотрящей на Айрата, не было ни жалости, ни отвращения — одна привычная уже ожесточенность.
— Идем отсюда! — сказал я.
Мы вышли в коридор, и Элджи задвинула засов. Покои… — или, лучше сказать, тюрьма? — принца не охранялись. И, правда, кому он теперь нужен? Элджи перехватила факел и подняла глаза.
— Каким бы он ни был, он был королем. Они не имели права так поступать с ним — просто засунуть подальше, спрятать и забыть. Есть много способов свести человека с ума, я говорила Альберту, но он не хочет слушать. «Ты не любишь ее и потому придумываешь всяческие глупости, со стороны матери у Айрата тяжелая наследственность», — говорил он. Скажи и ты мне то же самое! Что молчишь?
В голове стучали железные молоточки. Тук-тук-тук, тук-тук-тук… значит, таким ты хотела меня видеть, Габриэлла? Хихикающим идиотом? Тук-тук-тук…
— Спасибо, Элджи, — сухо выдавил я. — Спасибо, что пыталась предупредить меня. Теперь я буду осторожен. Но я не могу… я не могу сейчас оставить ее, потому что мы связаны. Связаны навсегда…
