— Очень жаль. Надеюсь, она скоро поправиться.

Дженни равнодушно пожала плечами и продолжала печально смотреть в пространство. Антуанетта тихо сидела, ожидая, пока она заговорит. Через несколько минут Дженни произнесла:

— Знаешь, я никогда не выйду отсюда.

Антуанетта не знала, что ответить. Она позволяла себе думать только о сегодняшнем дне и никогда не думала о том, что когда-нибудь ее выпишут отсюда. Самое большее, на что она надеялась, — что ее переведут назад в психиатрическое отделение. Антуанетта расслышала безнадежные нотки в голосе Дженни. Ей было известно, что это правда: медсестры рассказали ей, что Дженни здесь навсегда. В конце концов она набралась храбрости и спросила:

— А что ты сделала?

— Я убила ребенка, — ответила она.

Антуанетта вздрогнула, и, видя ее реакцию, Дженни обхватила голову руками:

— Я не хотела. Это был несчастный случай. Но никто мне не поверил. Мне тогда было всего пятнадцать лет. Мои мама и папа работали у этих людей. Папа садовником, а мама домработницей. Им выделили коттедж и вычитали за это часть денег из их жалованья. Он был влажный и холодный, и хозяева никогда не делали там ремонт, хотя у них было много денег. Это была очень неприятная пара. Они часто выходили по вечерам и просили меня посидеть с их ребенком. Однажды они оставили свою дочку со мной на целую ночь. В то время у нее, должно быть, резались зубки, и она не переставая кричала. Знаешь, как обычно бывает у детей: если начнут, то могут плакать и кричать часами. Ну, наконец у меня лопнуло терпение. Я взяла ее и стала качать. Я качала слишком сильно, и у нее сломалась шейка. Это было ужасно. И хотя я сказала, что это был несчастный случай, что я сделала это нечаянно, был большой скандал, и хозяева вызвали полицию. Моя мама кричала на меня, а отец ударил. Хозяева сказали, что я убийца и поместили меня сюда. А потом они выгнали моих родителей, братьев и сестер из своего коттеджа. С тех пор я их не видела. Я даже не знаю, где они сейчас.

— Давно ты здесь?

— Четыре года. И каждый день я скучаю по своей семье. Знаешь, я совсем не такая, как Элейн.

Антуанетта знала, что это так. Она видела двойную трагедию: сломанную жизнь юной девушки и смерть маленького ребенка. Антуанетта почувствовала жалость. А потом она представила, как крошечную малышку трясут так сильно, что ее хрупкая шейка с хрустом ломается, и поняла, что ничто не сможет утешить Дженни. Вместо этого Антуанетта сказала:

— Давай поиграем в карты, хорошо?

Антуанетта тасовала карты, но ее сердце было не на месте. Дженни было почти столько же лет, сколько и ей, и девушка, несомненно, заслуживала того, чтобы ей предоставили еще один шанс. Но у нее были очень небольшие шансы выйти отсюда. Самое лучшее, что ее ждало, — перевод в другую палату, и то лишь после того, как руководство удостоверится в том, что она стала настолько пассивной, что не попытается сбежать.

Антуанетта начала понимать, что если она не будет бороться, то рискует навсегда остаться в этом странном мире, огражденном стенами госпиталя. Даже в психиатрическом отделении она видела людей, которые приезжали, надеясь излечиться от своих проблем, но в итоге обнаруживали, что это «лечение» обрекает их провести всю жизнь в этом месте.

Антуанетте вспомнилась молодая пара: стройная симпатичная девушка и парень чуть постарше ее, которых в госпиталь привела одна и та же проблема — алкоголизм. Прежде они не были знакомы друг с другом, хотя оба происходили из семей методистов [6], считавших их болезнь грехом.

Они встретились в госпитале, и их сразу потянуло друг к другу. Это желание оказалось сильнее страсти к алкоголю.

Антуанетта видела, как они вдвоем сидели в комнате отдыха, склонив друг к другу головы, и тихо разговаривали. Им никто не был нужен, кроме них самих. В другой раз она видела, как они гуляли, едва касаясь друг друга руками. Пациентам из психиатрического отделения разрешали свободно общаться друг с другом. Всем было ясно, что это любовь.

Окрыленные верой, что глубокие чувства друг к другу их вылечили, они выписались, несмотря на предостережения врачей. Они собирались начать новую жизнь. Все пожелали им счастья, и они уехали.

Через два месяца они вернулись с пожелтевшими лицами, уставшими глазами и разбитыми надеждами. По дороге к новой жизни они заглянули в паб, договорившись выпить по одной рюмке за выход из больницы. Потом они выпили еще по одной за выздоровление, а потом еще и еще, пока вовсе не забыли о своем лечении и о том, что они празднуют.

На этот раз они проходили курс лечения, целью которого было спасти их. В двадцать первом веке такой метод посчитали бы пыткой. Их заперли на трое суток в раздельные боковые палаты. Вместо еды им давали виски. Когда они уже не могли его пить, в них вливали виски силой. Когда утром они просыпались с мучительной жаждой, вместо прохладной чистой воды, о которой они мечтали, им снова давали виски. Таблетки тоже запивались жидкостью, которая стала их злейшим врагом. От этих таблеток их выворачивало наизнанку. Их тела бились в конвульсиях, когда адская смесь из желчи и виски, обжигая горло, извергалась наружу и горячий поток лился прямо на пол, где и оставался в течение трех дней «лечения».

Одна из медсестер, видевшая все это своими глазами, рассказывала Антуанетте, что комната насквозь пропахла блевотиной. Когда пациенты стали слишком слабыми, чтобы встать с кровати, их рвало прямо на постель. Блевотина была везде — лужи в постельном белье и комки в волосах, — наполняя комнату ужасной вонью.

Когда все это закончилось, они ненавидели виски, но их чувство самоуважения и собственного достоинства было разрушено. Пара снова выписалась, но на этот раз они перешли на водку. Да, они могли заменить виски, но чувство самоуважения нельзя было заменить ничем. Алкоголь помогал им притупить боль от этой утраты, пока однажды они снова не вернулись в госпиталь. Им снова назначили «лечение».

В итоге они устали бороться за жизнь в этом мире. Их положили в раздельные палаты для пациентов с тяжелыми проблемами. Их решили не помещать в охраняемые палаты, так как им некуда было бежать. Антуанетта видела, как они бродили по площадке, но никогда больше не подходили друг к другу. Раньше они были двумя одинокими оступившимися людьми, которых объединила болезнь, но это лечение привело к взаимному отчуждению.

Если прежде Антуанетта пыталась понять, что с ними будет дальше, то теперь она точно знала, что уже ничего, — здесь они и закончат свою жизнь.

Впервые попав в этот госпиталь, Антуанетта обратила внимание и на красивую рыжеволосую женщину. Та сидела на стуле, который вынесли из палаты, и грелась на солнышке. Антуанетта помнила, как к ней приходили любящий муж и двое детей. В то время она часто видела семью, навещавшую женщину, и удивление на лицах малышей, которые были еще слишком маленькими и не понимали, что их мама больна. Им хотелось, чтобы она вернулась домой вместе с ними. Но им нужна была мама, любящая и заботящаяся о них, а не эта, не замечавшая их, с тяжелой послеродовой депрессией.

Антуанетта слышала, что муж этой женщины женился второй раз, и дети перестали навещать ее. Теперь она сидела на деревянном смирительном стуле, почти согнувшись пополам. От ее былой красоты не осталось и следа: от успокоительных лекарств у нее начали выпадать зубы, а ее когда-то блестящие волосы стали тусклыми и жидкими.

Помнила ли она, находясь в своем полусумеречном мире, кем была когда-то? — спрашивала себя Антуанетта. И надеялась, что нет.

Находясь здесь, невозможно поверить, что когда-нибудь вернешься к нормальной жизни, думала она. Потом ей вспомнились слова старшей медсестры: «В этом месте мы слышали столько печальных историй… но я надеюсь, что твоем случае лечение будет успешным и ты выздоровеешь».

Антуанетта посмотрела в окно, где была видна лишь маленькая полоска неба. Мир за стенами казался далеким и нереальным.