Среди пациенток палаты F3А были две женщины, одна не более двадцати лет, а вторая — на пять-шесть лет старше, которые всегда держались вместе. Антуанетта знала, что они обе совершили убийство. В отличие от остальных пациенток, они могли поддержать разговор. Когда Антуанетте надоедало читать, ей очень хотелось с кем-нибудь поговорить. Хотя она общалась с медсестрами и каждую неделю посещала психиатра, ей очень не хватало обычного человеческого общения. Но пока Антуанетте не удалось завязать знакомство ни с одной из этих женщин. Казалось, им не нужна была компания, и они сидели, прижавшись друг к другу и не обращая внимания на остальных. Антуанетта не знала, что предпринять, чтобы они захотели пообщаться с ней. В комнате не было ничего, чем можно было бы занять себя, за исключением старого телевизора, которым распоряжались медсестры. Из психиатрического отделения Антуанетта привезла с собой две колоды карт и однажды, когда ей особенно хотелось общения, решила воспользоваться ими, чтобы соблазнить этих женщин поиграть с ней. Она начала приводить свой план в действие: поставила стул неподалеку и начала раскладывать пасьянс.
Краем глаза Антуанетта видела, что ей удалось привлечь их внимание. Прошло совсем немного времени, и к ней подошла старшая из женщин:
— Что ты делаешь?
— Раскладываю пасьянс, — ответила Антуанетта и осторожно спросила: — А вы играете в карты?
— Нет, я не умею, — завистливо сказала женщина.
— Я могу научить и вас и вашу подругу, если хотите, — непринужденным тоном предложила Антуанетта, в надежде что женщина проглотит тщательно подготовленную наживку.
После секундного раздумия женщина согласилась:
— Хорошо. Мы сыграем с тобой.
С тех пор каждый вечер они собирались втроем. После ужина Антуанетта доставала карты и учила их играм, которые узнала от своей английской бабушки. Антуанетта гадала: знает ли бабушка, где сейчас находится ее внучка? И как Рут объяснила ей эту ситуацию? Скорее всего, сказала, что дочь причиняла ей слишком много беспокойства, но она все мужественно переносила, с горечью думала Антуанетта. Ей было больно вспоминать о своей семье, и она решительно выбросила эти мысли из головы.
Распорядок дня имел довольно большое значение для Антуанетты, и постепенно ее жизнь в главном здании приняла спокойное и размеренное течение. Нельзя сказать, что она была довольна, но черное облако депрессии постепенно рассеивалось, оставляя за собой безмятежность, и она довольствовалась малым.
Антуанетта обнаружила, что медсестры относятся к ней почти с материнской заботой, и им доставляет огромную радость видеть, как она постепенно возвращается в нормальное состояние. Похоже, ее случай был редкостью. Считалось, что люди из этих палат безнадежны, и действительно, ни у кого из них не было никаких признаков улучшения. Медсестры выполняли скорее функцию охранников, чем заботливых медработников. При виде же выздоравливающей пациентки они ощущали успешность своего труда. Антуанетта понимала это и еще больше старалась им угодить: она все еще была подростком, ищущим одобрения взрослых. Антуанетте казалось, что все медсестры уверены, что она не должна находиться здесь. Ей дали шанс и старались оказать помощь, чтобы поскорее поставить на путь выздоровления. Антуанетта чувствовала, что к ней все относятся совершенно по-другому, чем к остальным.
Все были добры к ней, и иногда Антуанетте казалось, что медсестры пытаются заставить ее поверить, что когда-нибудь она выйдет отсюда. Ей часто задавали такие вопросы, как «Ты хотела бы поехать в Англию?» или «Когда ты будешь в Англии, ты собираешься навестить свою бабушку?». Антуанетта понимала, что они стараются убедить ее в том, что у нее есть будущее за пределами этих стен, но пока она была не готова это признать. Будущее пока не умещалось в ее голове — ей все еще никак не удавалось разобраться со своим прошлым и она еле-еле справлялась с настоящим. Антуанетта никогда не отвечала на подобные вопросы, а лишь молча улыбалась.
Ни Антуанетта, ни медсестры к разговору о смене одежды на больничную униформу больше не возвращались. Антуанетта старательно стирала свою одежду сама и пару раз в неделю спускалась в прачечную, где ей разрешили гладить свои вещи. Сначала ее беспокоило, что остальные женщины подумают, что она, отказавшись носить униформу, ставит себя выше их, но никто даже не заметил этого. Также Антуанетта боялась, что ее знакомые, с которыми она играла в карты, могут возмутиться такой привилегией, которой они были лишены, но им было все равно. Они уже давно утратили желание носить свою одежду.
Зачем тратить время на стирку и глажку, сказали они, если существует униформа? А старшая из подруг отметила, что здесь все равно нет мужчин и их никто не видит.
Антуанетта не стала им объяснять, что носит собственную одежду, чтобы не потерять своей индивидуальности.
Хотя Антуанетту все еще наблюдали врачи, составляя ежедневный отчет о ее состоянии, медсестры не верили мнению старшей сестры психиатрического отделения, что эта девушка представляет опасность для других пациентов. Однако в палате F3А осторожность была превыше всего, и ей не разрешали выходить из комнаты без сопровождения.
Две подруги Антуанетты, компаньонки по игре в карты, не казались похожими на убийц, но Антуанетту предупредили, чтобы она не теряла бдительности. Старшая, Элейн, была очень опасна, сказали медсестры. И заглянув в холодную бездну ее глаз, Антуанетта им поверила.
Антуанетте рассказали, что Элейн совершила двойное убийство. Она хладнокровно лишила жизни двух членов своей семьи. Элейн так и не объяснила, почему это сделала, сказав лишь, что они ее раздражали и что она не раскаивается в содеянном. Антуанетта верила, что она это сделала из-за того, что они ее раздражали. Когда Элейн поместили в палату F3A, она встала на стул, просунула руку сквозь прутья решетки и разбила окно. Схватив кусок стекла, она в несколько прыжков оказалась возле медсестры и с громким смехом приставила осколок к ее горлу. Тут же подняли тревогу, прибежали дежурные. В итоге ее убедили бросить «оружие» и выпустить жертву. После этого ей давали целую кучу транквилизаторов, и она проходила курс электрошоковой терапии, но до сих пор в ее поведении чувствовалось что-то подозрительное, похожее на зарождающуюся агрессию.
Ее подругу помоложе звали Дженни. У нее были темно-каштановые вьющиеся волосы и голубые глаза, и она выглядела скорее печальной, чем агрессивной. Казалось, Дженни боится Элейн, которая следила за каждым ее движением, но до прихода Антуанетты это были единственные из пациенток палаты, которые были способны общаться друг с другом, — и они стали держаться вместе.
Антуанетта знала, что они общаются с ней не потому, что чувствуют симпатию, а только из-за игры в карты, но и сама она искала их компании исключительно от скуки. Через неделю после того, как они начали играть, им неожиданно повезло. Медсестрам, дежурившим в ночную смену, тоже было очень скучно, и теперь по вечерам компания из пяти человек развлекалась карточными играми, которым всех научила Антуанетта. Взамен ей разрешили заваривать вечерний чай и позже ложиться спать. Женщины играли на фишки, сделанные из бумаги, и Антуанетта, которая умела играть в карты лучше всех, разумно позволяла Элейн выигрывать, как минимум, один раз за вечер.
Однажды Антуанетта вернулась от психиатра и увидела, что Дженни уныло сидит в одиночестве. Обычно обе женщины не расставались. Эта молодая девушка разбудила в Антуанетте любопытство. В отличие от Элейн, в ней не чувствовалось скрытой агрессии. Как-то раз Антуанетте довелось увидеть, как Элейн вышла из себя и вся тряслась от ярости. Ее тогда пытались утихомирить две медсестры. Но Дженни казалась безобидной.
Антуанетта подошла к ней и села рядом.
— А где Элейн? — спросила она.
— У нее были сильные спазмы в животе, и ее положили отдохнуть в боковую комнату. Позже придет доктор, чтобы осмотреть ее, — ответила Дженни.
