— Слышь, Алешка, ты этих, — и Иоанн кивнул на помощников палачей, — не забудь. Ловкие, собаки! Да не жмурься на солнце! Завтра поедем на охоту. Захарову передай — взыщу. Кафтан на кате был не красный, а малиновый. Ох и взыщу!

Иоаннов конь медленно пересекал двор. У дверей одной из башен на севере он увидел друга своего — летами постарше — Андрея Курбского. «Брезгует вражьей кровью, — подумал в раздражении Иоанн. — Брезглив не в меру!»

Девок согнали если не со всего государства Российского, то, во всяком случае, из ближайших земель. Окольничим и дьякам был дан строгий наказ разузнавать досконально, сколько пригожей девице лет, какова ростом, как тельна, какова которая обычаем и которая на взгляд посланного краше. Разведывать накрепко, чтобы была не больна и не очень суха. Звать только здоровых и без порока. Парсон не просить — на то времени нет да и не в местных обычаях. Свадьбу Иоанн, уже венчанный на царство, назначил на начало февраля. Не дай Бог попадется порченая — всем опала, и никому головы не сносить. Признаться в грехе лучше сразу, хоть и позорно. Однако случалось, и признавались, страшась будущей кары.

А барышню-боярышню к смотринам изготовить не просто. Да еще доставь в столицу пред ясны очи государя непомороженную. Словом, хлопот полон рот, и гонцам тоже. Гонцы невероятную силу взяли. От них слух шел. Мол, такая-то слаще прочих, а другая прошлой весной кашляла. Привозили, устраивались у родных и знакомых. Отдышавшись и разузнав, куда далее и когда ехать, принимались за платье, прическу и украшения. В обморок падали от пронесшейся вести, что голяком в щелочку осматривать собираются.

Первую скрипку Иоанновы дядья играли — Глинские, вторую — Алексей Басманов со товарищами — Вяземским, Грязным, Нагим, Трубецким и прочими. Малюта возле крутился, употребляемый для посылок — больно скор и основателен. Ушки у него на макушке, любой шепоток в коробочку — и к Басманову.

— Алексей Данилович, дозволь слово молвить?

— Молви, — отвечал снисходительно Басманов. — Молви свое слово, пес.

— Слышал, князь Димитрий Палецкий дочкой хвалится. Особенно походкой лебединой. И брови союзные. Свежая, что майский бутон.

— Ну и что? Каждый свой товар выставляет.

— Есть не хуже. То государева забота — выбрать.

— И то правда. Однако не понимаю, к чему клонишь?

— А к тому намек, что молод будто бы государь и провести его легче легкого.

— Палецкий, говоришь? — переспросил Басманов. — Ладно. Что Иулианию свою превозносит — то мимо! А вот что в выборе государя сомневается, то запомнить надо.

Постепенно Малюта входил в доверие к Басманову. Но не как нож в масло. Охотников выделиться, не увязнуть в массе стрельцов да получить доступ в царские покои немало. Вон Васька Грязной — как вертится?! Только что под ногти не лезет, а на все мастер — и посмешить, и плетью поработать, и коня до смерти загнать, доставляя царскую грамоту. И к Басманову каждый раз приникает, то стремя поправит закрутившееся, то подпругу подтянет. А такой же простой воин, как Малюта. Шлем, кольчуга, кафтан и меч. Вроде в двух шагах от государя, но дальше, чем от солнца. Неразличим пока в куче то суетящихся, то притихших придворных. Служил раньше князю Владимиру Андреевичу Старицкому. В свите, стремянным.

Однажды он Малюте, с которым сдружился, посоветовал:

— На государя не гляди — не лови его взор. Пожалеешь!

— Это почему? — удивился Малюта, заподозрив Грязного в неискренности. — Не нос же воротить?!

— Нет, конечно. Но и глаза не мозоль.

— Ясно.

— Алешке Адашеву проще. Он грамотный, хитростям обученный. Царь подобных прохвостов любит. А мы что? Мы пока мясо!

Между тем Грязной против Малюты митрополит. Росчерк у него — как у настоящего думного дьяка Захарова или у Сукина. Да, Алешке Адашеву перед государем отличиться — пустяки. А мы пока мясо! Из задних рядов каково выбираться?! А выбираться во что бы то ни стало надо. Чуть что — затопчут, сомнут, или под секиру угодишь. Службу в охране государя несешь исправно, но он на повышение и награду скуп. Каждый день — гнись, ломайся: там поглядим-посмотрим, на что ты годен и что тебе дать. Он кость необглоданную псу не кинет. На то и царь! Мошну бережет и местами сытными не разбрасывается. Скуп не от жадности, а от хитрости, но на себя не жалеет. Годами молод, а разумом страсти управляют. Однако разум есть. Потрафить такому государю не просто.

К Басманову Малюта на полшажочка приблизился, когда Иоанна венчали на царство. Народ волновался под влиянием необычных событий. Чего не болтали в кабаках да на площадях! Какие небылицы друг другу не передавали! И чем только Малюта не надышался! От подвыпивших подьячих чего не узнаешь, когда кругом праздничная круговерть и черный люд шеи до хруста вытягивает, чтобы венчанного рассмотреть. Сам обряд на народ московский произвел неизгладимое впечатление. Доступ в Кремль не очень ограничивали, и собралось толпы — мало не показалось. Когда митрополит Макарий возложил на Иоанна крест, бармы и венец, Малюта едва не обмер. Шутка ли?! Самого Владимира Мономаха подобным образом митрополит Эфесский благословлял. Его прадед Рюрик род свой славный от римского цезаря Августа вел.

Не все соглашались. Книжники иногда спорили, им грозили застенком. Малюта Басманову докладывал:

— Боярин, нельзя уповать на безмолвие смердов. Они промеж себя языком треплют изрядно. Ученых много развелось. Верный слуга лучше ученого да разумного советника. Верный не выдаст, а разумный при случае съест, чтоб себя выгородить да пользой государственной прикрыться.

— Бог, что ли, тебя, парень, надоумил? Или от кого схватил? А мысль правильная. На Алешку Адашева да попа Сильвестра намекаешь. Смотри не промахнись. Они у государя в почете.

— А жаль! — смело возразил Малюта. — Жаль! Сильвестр с князем Старицким не разлей вода. Ездит к нему что ни день. И вместе над всякими байками смеются.

— И доказать мне способен? — спросил, прищурившись, Басманов.

Смотрел воевода — как целился, холодок по спине змейкой пробегал.

— Всенепременно! Утверждают, что у римского императора Октавиана-Августа не существовало никакого брата, а если бы он и народился, то уж никак бы в Литву на житье не перебрался. На кой черт ему Литва?

— Сам слышал?

— Истинный крест. Мол, Рюрик никак его потомком стать не мог. Новгородская это все зараза! А новгородцы, известное дело, за литовский забор смотрят.

Басманов недобро взглянул на Малюту. Слишком проворен. Однако полезен более остальных и не так противен, как Грязной. Впрочем, венчание на царство прошло спокойно. Стража лишь однажды напряглась, когда народ кинулся обдирать царское место. Всякий желал оторвать на память лоскут золотой паволоки, которой было одето место Иоанново посреди храма. Сперва пошумели, прихлынули, потолкались, но, умиротворенные величием внутреннего убранства, утихли и подались назад, на воздух.

Басманов из той беседы вынес важную весть: Сильвестр с князем Владимиром тесен. А Старицкий почти ровня Иоанну. На первой ступеньке перед троном стоит. Случись что — из-под него другую золотую паволоку драть будут. И Басманов ободрил Малюту:

— Служи! За мной не пропадет.

— Дай Бог, боярин. — И Малюта низко поклонился — ниже нельзя было.

«Кое-что понимает», — отметил про себя Басманов. Не из захудалого рода дворянин, хоть и не богат. Но царь-то каков?! Приметлив, хоть и молод. Человека в толпе разглядеть трудно. Басманов по себе знал. Сколько раз ошибался!

— Прозвание мое — Скуратов-Бельский. Не забудь, боярин.

«Из каких он Бельских?» — мелькнуло у Басманова. Не из князей, видно. И с той поры Басманов особым кивком и особой улыбочкой привечал Малюту при встрече. Впечаталось в память: верный слуга лучше ученого да разумного советника. Верный не выдаст…

В Священном писании точнее строки нет. Более Малюта в железной шапке и с тяжеленной пищалью в руках по двору не расхаживал и в ночную зимнюю стужу не мерз.