Наконец Казанова приехал в Аугсбург, но только чтобы узнать об отмене предполагавшегося конгресса. Переговоры между Фридрихом Великим и Великобританией были разорваны, и война затянулась еще на три года. Это был провал и для Казановы: он оказался не нужен ни де Гаме, ни правительству Португалии, и к тому же снова почувствовал недомогание, подцепив по пути на конгресс в Мюнхене от танцовщицы по имени Рене очередную венерическую инфекцию. Рене была замужем за ювелиром Бёмером, жизнь которого разрушила история с алмазными подвесками в Париже, запятнавшими репутацию французской королевы Марии Антуанетты.

Из Парижа Джакомо вернулся в Мец, потом в Понткарт ре, в шато д’Юрфе, а оттуда в Аахен, чтобы продолжить «воскресение» маркизы. Тогда, в 1762 году, этобыло прибыльным дельцем. Он находился в Аахене с начала мая 1762 года в окружении толпы прибывших на воды дам, одной из которых, по-видимому, была мадемуазель Ламбер, которую Казанова соблазнил в ожидании прибытия маркизы. Они поехали вместе в Безансон, а потом на время расстались — Казанова отправился в Женеву, чтобы поиграть там на деньги и продолжить начатые ранее отношения с Хедвигой, племянницей протестантского пастора, и ее двоюродной сестрой, Хелен. Описание его любовной связи с двумя женщинами — вероятно, с Анной Марией Майя, которой был тридцать один год, и с ее неопознанной кузиной — относится к числу самых эротических отрывков в мемуарах и к самым обсуждаемым. К сожалению, первый редактор Лафорг потерял оригинальный экземпляр, и у нас осталось только его интерпретация тех событий.

Казанова вернулся в Турин в сентябре 1762 года, через Лион, Шамбери, и прожил там зиму 1762/63 года, тратя деньги маркизы и то, что выигрывал в карты. Он подружился с лордом Хью Перси, бароном Уорквортом, сыном графа и графини (позднее — герцога и герцогини Нортумберлендских), который в то время совершал образовательное путешествие, но задержался в городе дольше, чем могло требовать знакомство с его художественными сокровищами, — чтобы разделить благосклонность танцовщицы по имени Агата с шевалье де Сенгальтом. В конечном итоге двое мужчин поменялись любовницами: Перси переманил Агату у Казановы, пообещав ей две тысячи гиней после окончания связи. Он также дал Казанове украшенную алмазами миниатюру со своим собственным изображением, какие обычно дарили в знак любви, но эта предназначалась матери Перси и должна была быть ей передана вместо «рекомендации» Казановы в Лондоне. Только англичанин, как с одобрением отметил Джакомо, мог сделать столь высокопарный жест, театрально выставляя напоказ свое финансовое процветание и выражая джентльменское презрение к деньгам.

Начало 1763 года застает Казанову в Милане, который означал для итальянца продолжение еще более развеселой карнавальной жизни, чем в Турине. Здесь он снова много и дорого развлекается, покупая костюмы для маскарадов и закатывая дорогие обеды. Некоторое время он провел за пределами города, в замке семейства Аттендоли-Болоньини, около деревни Сан-Анджело. Когда сестра хозяйки, Анджела Гардини, которую Джакомо называл то Клементиной, то Гебой, поддержала его любовь к литературе и богословию, он на свои выигрыши в карты купил ей массу книг. Когда он сопровождал обеих сестер на карнавал в Милан, то купил для всей компании костюмы, а потом порвал их на куски и сшил обратно вместе с более дорогими вставками — дабы ослепить местных жителей их богатством. Его наградой, конечно, было То, что Анджела охотно легла с ним в постель, пока ее сестра спала — или делала вид, что спит — рядом с ними.

Он отправился в Марсель по желанию маркизы д’Юрфе и ради некромантии, что, в свою очередь, привело его в Геную, на лодке, и обратйо в Антиб вместе с растущей командой единомышленников: братом Гаэтано, их общей любовницей МарколинОй и Пассано, секретарем, который совсем скоро станет противодействовать Джакомо. На обратном пути во Францию погода на море испортилась и felucca зашла в город Ментон, тогда находившийся в составе княжества Монако. Это было традиционное убежище, и отсюда Казанова отправился в Париж через Экс-ан-Прованс.

Его экипаж, однако, вблизи Экса сломался, и Казанова практически снова попал в объятия Анриетты. Странники нашли приют в местном замке — в шато Альбертас либо в замке семьи Маргалет. Тут «Генриетта» жила в своем непростом браке и с детьми, вернувшись к ним после романа в 1749 году с Казановой. В тот раз они не увиделись, она услышала его имя и, отчаянно пытаясь избежать скандала, через Марколину отправила записку на имя «самого честного человека из моих знакомых», где говорила о необходимости не раскрывать ее тайну. Ей было нечего бояться, его чувство к ней было так свято, что он сжег ее письма, как она и просила. Экипаж отремонтировали, и Казанова отправился в Лион и Париж.

В мае 1763 года он наконец после шестнадцати месяцев отсутствия вернулся к себе в парижскую квартиру на улице дю Бак, где его ожидали горы писем не очень приятного содержания. Покуда он сидел, так и не сняв дорожного плаща, и читал корреспонденцию, его внимание привлекли два письма. Оба они были из Лондона от Терезы Имер, в настоящее время подписывавшейся как «миссис Корнелис». В первом она вежливо просила вернуть в Лондон Джузеппе, ее сына. Во втором, написанном после того, как не был получен ответ на первое послание, Тереза настаивала, чтобы Казанова немедленно направил к ней ее мальчика.

Казанова давно обдумывал поездку в самый быстро растущий город Европы, и письма Терезы укрепили его в решимости сделать себе новое состояние в Лондоне. Намерение разбогатеть не помешало ему взять значительные суммы, опять у маркизы д’Юрфе, а также собрать подаренные ему драгоценности и одежду, что позволило бы ему представить себя в Лондоне как аристократа.

Джузеппе, «графа д’Аранда», убедили или, вернее, обманом вынудили поехать.

Объявление Казановы о поиске жильца, в идеале — одинокой женщины, которая умеет читать между строк, появилось на второй странице «Лондон гэзитир энд дэйли эдветайзер» от 5 июля 1763, наряду с другими, обращенными к обывателям, между рекламой подвязок и заметкой о пользе от венерических болезней некой настойки. Очевидно, газету не читали дочери священников из провинции. Почему же знатный, богатый и обладавший хорошими связями итальянец, арендовавший дорогой дом на Пэлл-Мэлл, дал рекламу о поиске жильцов?

Казанова был чужд католических ограничений во взглядах на любовь, жизнь и приключения. Во время своего девятимесячного пребывания в крупнейшем и богатейшем городе Европы он завел отношения со своей жилицей-португалкой, семейством аристократов и кокоткой из Сохо, которая разбила ему сердце. Он лишился не одной тысячи фунтов, был привлечен к суду магистратом Боу-стрит за нарушение общественного спокойствия и хотел покончить жизнь самоубийством, прыгнув с парапета нового Вестминстерского моста. Его пребывание в Лондоне исполнено драматизма.

Казанова приехал в Англию 11 июня 1763 года с герцогом Бедфордом, вернувшимся из Версаля английским послом, путешествуя в качестве его гостя. Джакомо немедленно увлекся Англией, ее дорогами, экипажами, народом. Как он писал про англичан, относительно всего «они думают, что превосходят всех остальных»; Лондон был чистым городом с размеренной жизнью и — несмотря на все, что слышал итальянец — открытым для иностранцев и тех, кто искал жилье. Он нашел большой дом с экономкой на Пэлл-Мэлл спустя всего два часа после прибытия в Лондон, хотя, по правде говоря, сделал это, воспользовавшись четкими указаниями итальянца Винченцо Мартинелли, с которым повстречался в первый день прибытия в кофейне «Принц Оранский» на Хеймаркет-стрит, в клубе большой итальянской общины в Вест-Энде. Дом был «совершенным» во всех отношениях, с вызывавшими восхищение ватерклозетами в каждой спальне. Тем не менее Казанова не собирался здесь останавливаться. Он полагал, что, воссоединив молодого графа д’Аранда с его матерью, Терезой, теперь проживавшей как миссис Корнелис на площади Сохо, сможет стать желанным гостем у них в доме. В конце концов, Тереза воспитывала его десятилетнюю дочь, Софи, а Казанова, вероятно, зарекомендовал себя в воспитании восемнадцатилетнего Джузеппе достаточно хорошо, обеспечив мальчику блестящее парижское образование, пусть фиктивный, но получивший широкое признание титул и — на несколько лет — заботу одной из самых богатых женщин в Европе. Однако, хотя он почти сразу же направился в дом на восточной стороне площади Сохо — он стоял напротив тогдашнего здания венецианского посольства, — его там вовсе не ждали с распростертыми объятиями. Тереза не выходила к нему так долго, что он, в конечном счете, побрел обратно в Сохо.