– Будь что будет, вы говорите. Если родится ребенок, мы разберемся с этой ситуацией. Но потом. Не сейчас.

Стараясь казаться не встревоженной этой возможностью, она сказала:

– Женщина не всегда может зачать ребенка. Нам с Колином понадобилось полгода, прежде чем я забеременела Тревором.

– Прекрасно. Беспокоиться из-за этого теперь означало бы испортить весь наш вечер. – С тихим смехом он скатился с нее. – Предвкушение – это явно возбуждающее средство. Все произошло так быстро. Следует ли мне чувствовать из-за этого смущение?

– По моему мнению, в некоторых случаях бывает что сказать, несмотря на быстроту.

Мэдлин говорила таким же легким тоном, всячески стараясь держать под контролем свой смятенные чувства, но ей не очень-то удавалось обрести модную сдержанность, особенно после таких пылких лаек.

– В некоторых случаях вас просто лишают выбора, – сказал он с кривой усмешкой. – Мне придется смягчить удар, нанесенный моей мужской гордости таким быстрым завершением. Есть возражения против варианта долгого, медленного и… порочного?

– Я уверена, что с вами любой вариант будет незабываемым.

Что-то мелькнуло в его глазах, и она поняла, что проговорила эти слова слишком тихо и слишком искренне. Его реакция не ускользнула от нее, и она быстро сказала, с насмешливым оттенком:

– Хотя вы пока что не очень-то поразили меня своей порочностью, Олти.

– Вот как?

Он медленно приподнял уголок рта. Заложив руки за голову, он лежал, не смущаясь своей наготы, свет обрисовывал крепкие мускулы его торса. Опавший член устроился между мощными бедрами, и она не могла не сравнить Люка с воином-спартанцем, таким, какими она представляла себе этих воинов, – гладкий, лоснящийся, опасный человек.

– Мне придется исправить этот недосмотр.

– Жду с нетерпением.

Ну вот, к ней вернулась отчасти ее деланная беззаботность. Она вытянулась, довольная тем, что его взгляд сразу же устремился на ее выпяченные голые груди, а потом переместился ниже, туда, где сходятся бедра.

– Сомневаюсь, что вам придется ждать долго, – пробормотал он, касаясь рукой влажного треугольника. – Вы могли бы соблазнить и ангела, а мне кажется, мы с вами знаем, что я вовсе не ангел. А вы рядом, и это так удобно…

Позиция сзади, думал Люк, пока примитивное, лихорадочное удовольствие насыщало его чувства, приносит большое физическое удовлетворение, но ему не хватает возможности видеть, как румянец возникает под ее кожей, как трепещут ее ресницы перед тем, как она отдается оргазму, и он не чувствует, как ее ногти с предательским отчаянием впиваются ему в плечи. Стоя на коленях, он обхватил ее бедра, ворвался в нее с большей силой, но проиграл сражение, оказавшись не в состоянии удержать свой оргазм, когда услышал ее сдавленный крик.

«Что же это я делаю?» – спрашивал он себя, охваченный хаосом чувств, в то время как его сердце наконец прекратило свои попытки выпрыгнуть из груди. Оба они вспотели, тела их сплелись, его щека лежала на ее шелковистых волосах.

Если он своей похотью доведет ее до состояния полного изнеможения, это ничего не уладит.

Нет, это грубое слово не годилось для обозначения того, что происходит, когда он прикасается к Мэдлин. Ее он любовно ласкает. К несчастью, он понимает разницу между случайной связью с женщиной и чем-то более глубоким.

Отсюда и проблема, вот именно.

Год назад она посмотрела на него… и он познал этот тихий свет в ее глазах. Свет этот неизгладимо врезался в его душу, как будто она без слов предложила ему дар, который он не смог отвергнуть или забыть. Существовала очень серьезная причина, почему он избегал ее весь этот год, и теперь, когда он явно больше не собирался с такой решимостью держаться от нее как можно дальше, ему придется иметь дело с возможными последствиями своих поступков.

Она вполне могла забеременеть. После того первого соития он целиком отдался соблазну и смирился с тем, что был непростительно беспечен; теперь он ласкал ее без оглядки и без всякой осторожности. Был ли этот порыв совершенно неосознанным, или он загадал, чтобы судьба решила его будущее?

Завтра, пообещал он себе, слишком удовлетворенный, слишком сильно ощущающий ее мягкое соблазнительное тело, прижавшееся к нему, слишком остро сознающий, что счастье не может быть мимолетным чувством.

Утром он поговорит со своим беспокойством, но теперь…

– Лорд Фитч прислал мне кое-что.

Это короткое сообщение прозвучало полным диссонансом. Люк поднял голову и посмотрел на отвернувшееся лицо Мэдлин.

– Что?

– В присущей ему омерзительной манере. – Она скорчила гримаску. – Чулки и подвязки. Колин часто… ну, ему нравилось, когда на мне были только чулки и подвязки. Я еще не прочла весь дневник… я еще не могу это сделать, но об этом там было написано. Прислать такое мог только Фитч. Никто больше не может этого знать.

Майкл может знать, но Майкл меньше всех на свете стал бы изводить Мэдлин, скорее наоборот. Он выкрал ради нее дневник без всяких оговорок, не говоря уже о его нежелании пятнать ее безукоризненную репутацию. Рука Люка, лежавшая с властным видом на ее животе, невольно разжалась, притянув ее ближе инстинктивным жестом защиты.

– У графа явно нет желания дожить до преклонного возраста. Мне надоели его выходки.

– Он не заслуживает того, чтобы из-за него вставали ни свет ни заря. – Она дотронулась до его руки, погладила ее, а потом сплела свои пальцы с его пальцами. – Но ваше благородство трогательно.

Его благородство в данном случае показалось ему сомнительным, но разозлился ли он при мысли о том, что Фитч продолжает терзать ее? Да, конечно.

– Злобные наклонности Фитча следует исправить, и это удовольствие я беру на себя.

– И не пытайтесь, прошу вас. – Мэдлин повернулась в его объятиях, маленькая и теплая; судя по голосу, она почти засыпала, потому что он долго не давал ей спать. – Я рассказала вам просто потому, что не могу рассказать больше никому, и потому, что это меня огорчает.

Тем больше причин уничтожить человека, доставившего ей столько огорчений.

– Не думайте больше об этом – о нем, – сказал он, целуя маленькую изящную впадинку у нее за ухом. – Он покончил со своими мерзкими шуточками. Даю вам слово.

– Хм…

Вряд ли это можно было счесть ответом; она погрузилась в сон так быстро, что Люк усомнился, спала ли она вообще предыдущую ночь. Лунный свет золотил ее волосы бледным блеском, и Люк обнял ее нежно, совсем иначе, чем обнимал в мгновения их взрывной страсти.

Если бы только он мог стереть из памяти прошлое…

Но он не мог. Нет. Даже попытка была бы эмоциональным самоубийством, а он покончил с мыслью принести себя в жертву на алтарь ужасных воспоминаний. Горький опыт существует – до некоторой степени всякий человек должен с ним иметь дело, потому что жизнь по определению включает в себя утраты и измены, – и то, что он обрел этот горький опыт, сделало его прагматиком, а не мечтателем.

Мария доверилась ему с той же милой щедростью. Она носила его дитя, и он женился на ней, а потом она умерла…

Возможное повторение прошлого приводило его в ужас.

В Испании холодной весенней ночью он научился не предаваться мечтам.

«Итак, – заметил он себе, лежа в темноте, потому что свечи начали гаснуть, – я, возможно, не способен предложить любовь, став на колени, но могу защитить Мэдлин от махинаций ее теперешней Немезиды».

Какой бы волшебной ни была прошедшая ночь, при свете дня их расставание приобрело характер ясной реальности.

Они позавтракали в той же маленькой интимной столовой, завтрак был обычный и состоял из кофе, лепешек с изюмом, деревенской ветчины и яиц пашот, но все это казалось необычным потому, что напротив нее сидел с небрежным видом Люк в белой рубашке с пышными рукавами, не застегнутой у горла, его улыбка была как ртуть, когда он поднимал взгляд и замечал, что она смотрит на него поверх своей чашки. Разговор шел самый общий, они старательно избегали строить планы на будущее, и ему удалось с тревожащей легкостью превратиться из пылкого любовника в любезного знакомого.