Мэдлин чувствовала себя покинутой, как бывало всегда, когда Тревор уезжал с Мартой и своими шумными кузенами в их имение, но она любила свою невестку и доверяла ей, и семья Колина заслуживала, чтобы быть участью жизни ее сына. Обычно Мэдлин плохо выносила тишину в доме и пустоту, которая появлялась в ее жизни в отсутствие Тревора, хотя отсутствовал он обычаю недолго, и теперь она не знала, следует ли ей чувствовать себя виноватой из-за счастья, которое горело внутри ее и которое было вызвано присутствием Люка.
Нет, решила она мгновение спустя, не следует, потому что ее жизнь тоже имеет значение, и хотя она умерла бы ради своего сына и без всяких оговорок считала его самым главным в своей жизни, она не стала любить его меньше потому, что полюбила кого-то еще.
Любовь. Хотя это, наверное, не самый хороший урок самосохранения или скромности, она боялась, что это именно любовь. Ее чувства давно вышли за пределы страстного увлечения, и если быть честной с самой собой, она знала это все время. Почему никто другой никогда не мог соблазнить ее? Не говоря о физической привлекательности, в Люке она ощущала родственную душу… этот человек нравится ей таким, какой он есть, это не просто любовник, он может быть еще и другом, и партнером, и спутником на всю жизнь…
Нельзя сказать, что признаваться в любви к недоступному лорду Олти было разумным или скромным, но в его присутствии она утрачивала и разум, и скромность, и она, наверное, знала год назад, что это произошло, иначе она никогда не вернулась бы в его объятия. Значит, думала она, в то время как Люк повернул ее, взяв за плечи, и принялся расстегивать на ней платье, они заслужили, чтобы провести эту ночь вместе.
Ей нужно это, и подсознательно она ощущала, что это нужно и ему тоже.
Возможность полюбить во второй раз – редкий дар, и если Люк все еще не отвечает ей взаимностью, он все же изменил своим привычкам и устроил так, чтобы они могли побыть вместе подольше, И это наполнило ее тихой радостью.
Вместе.
Его пальцы трудились над застежкой платья, губы касались затылка.
– Вы меня околдовали.
Мэдлин опустила голову ему на грудь, медленно вздохнула. Его губы теребили ее ключицу, и от этого по всему ее телу разливалось тепло. От его волос, касавшихся ее щеки, пахло лесом и мужчиной.
– Вы хотите сказать, милорд, что я напустила на вас злые чары?
Он тихо рассмеялся.
– Что-то произошло с моим здравым смыслом.
«Со здравым смыслом нас обоих», – мелькнула у нее смутная мысль; она положила голову ему на плечо, восхитительное ощущение овладело ею. Соски затвердели от того, что он делал с ними, и от того, что, как она знала, будет дальше, и когда он спустил платье с ее плеч и шелк тихо зашелестел, она издала еще один предательский вздох.
– Из-за вас я стал страшно рассеянным. – Его руки скользнули вверх и обхватили ее груди поверх тонкого кружева сорочки. – Спросите у моего управляющего. Сегодня я почти не обратил внимания на его доклад о состоянии дел в моем имении. Вместо этого я думал вот о чем. – Он водил пальцем вокруг ее соска. – Когда он в третий раз задал мне один и тот же вопрос, я извинился и попросил его перенести наш разговор на другое время.
– Не знаю, насколько отвлекаю вас от дел, но я сама явно стала рассеянной. – От его прикосновений она испытывала легкую дрожь удовольствия. – Вы весьма опытны в том, что делаете в данный момент, но я не могу на вас рассердиться как следует.
– Из-за моего неотразимого очарования?
Его палец продолжал описывать чувственные круги, насмешливый, как и его голос.
– Должно быть, да, – прошептала она, утратив всякие силы для сопротивления.
Когда он положил ее на кровать, она закрыла глаза, отдаваясь моменту, потому что знала, что любит этого человека. На этот раз, когда он освободился от одежды и сорвал с нее сорочку, они лежали, прижавшись нагими телами, их губы мягко соприкасались, руки изучали тела друг друга, в комнате стояла тишина, если не считать хора насекомых в саду и случайных криков ночных птиц, и Мэдлин могла вообразить не только удовольствие, но… нечто гораздо большее.
Как это опасно. Ей не следует делать это.
– Серьги вам идут, – сказал он, улыбаясь, – особенно сейчас, когда они ваше единственное украшение, если не считать несравненной красоты.
– Довольно цветистая для вас фраза, милорд. – Она погладила его гладкую как бархат плоть.- Особенно когда я могу сказать, что вы больше заинтересованы в действиях, чем в разговорах.
– Проницательна и красива. – Он лизнул ее губу. – Какое восхитительное сочетание.
Люк трогал и возбуждал ее с умелой легкостью, и когда он оказался между ее бедер, его язык, а не пенис, довел ее до судорог освобождения. Ее оргазм был быстрым, пылким и сопровождался криками, так что она порадовалась, что трактир почти пуст. Легко поцеловав ее в бедро, Люк поднялся и плавно соединил их тела медленным размеренным ударом мужчины в женщину.
«Если бы только соединение наших жизней было таким же легким», – подумала она сквозь чувственную дымку, инстинктивно устраиваясь так, чтобы как можно глубже принять его в себя.
В тот момент, когда они соединились в одно так интимно, казалось, что это очень просто – дать захватить себя великолепному наслаждению, ощущая Люка над собой и внутри себя, чувствуя ритмическое соединение их тел…
Снова она на раскаленной добела вершине, и на этот раз из самой глубины его груди вырвался какой-то неразборчивый звук. Он уронил голову, его глаза были крепко зажмурены, он напрягся, а Мэдлин припала к нему, и горячий жидкий поток его освобождения соединился с потоком обжигающего экстаза…
Он не отстранился, и она заметила момент, когда он это понял, потому что замер, на миг задержал дыхание, а выдохнул… с отчаянием, со страхом или с негодованием на себя самого?
«Не нужно, не разрушай извинениями этот прекрасный момент», – молча молила она. Незапланированная беременность – это событие, которое изменит всю ее жизнь, она это знала, и до сих пор он был осторожен, но то, что произошло сейчас, будет полностью испорчено, если он сразу же станет выражать сожаления.
– Откройте глаза, – тихо сказал он.
Ее ресницы медленно поднялись, и она устремила на него взгляд. Он лежал, опираясь о локти, тела их по-прежнему были соединены, его спутанные волосы касались его подбородка.
К ее удивлению, он спросил тем же тихим голосом:
– Что вы теперь чувствуете? Скажите.
«Что я вас люблю. Что я хотела бы от вас ребенка, если вы только что подарили мне его».
Нет, все это никуда не годится. Ей хотелось это сказать, но она очень боялась, что он хочет услышать не это.
– Жизнь ведет нас по извилистому пути, – прошептала Мэдлин, проведя пальцем по его пушистой брови, и улыбка трепетала на ее губах. – Мы не можем все контролировать, как бы ни пытались. Как ни банально это звучит, но будь что будет.
Его серебристо-серые глаза были непроницаемы, но в них хотя бы не было сожаления.
– К несчастью, вы заставили меня утратить самообладание.
Это не было цветистым признанием в любви, но это было допущением. Она услышала это по его голосу и прошептала:
– Я думаю, это очевидно, что вы тоже подействовали на мою рассудительность.
– Я стараюсь быть с вами осторожным.
Что это значит? Осторожным, потому что не хочет, чтобы она забеременела, или эта осторожность вызвана другими причинами?
– Я не хрупкий цветок, милорд.
Тут он усмехнулся, сразу став моложе и веселее.
– Действительно, нет. Вы очень страстная независимая женщина, леди Бруэр. Я хотел только сказать, что пытаюсь ничего не усложнять, но боюсь, что порой мне это не удается.
– Согласна.
Она улыбнулась, почувствовав еще большую любовь к нему за его заботу о ней, за его признание, которое так трудно сделать человеку, обладающему богатством и властью, привыкшему получать то, что ему нужно, и уходить от того, что не нужно.
Взгляд его был внимателен и испытующ.
