«Вы можете обещать мне, что не умрете…»

Эти слова он сказал ей после расправы с лордом Фитчем, и они все еще звучали у нее в ушах. За ними стояло что-то существенное, но она смущалась, не понимая, чем они вызваны.

– Вы, должно быть, теряли не только боевых товарищей, но и друзей. – Мэдлин лежала у него на груди, говорила медленно. – Я не могу сравнить то, что пережили вы, ни с чем из пережитого мной, кроме смерти Колина.

Обнимавший ее человек ничего не сказал.

– Я не сую нос в чужие дела, – мягко пояснила она, – но признаюсь – я пытаюсь понять.

Он не притворялся, что не понял, о чем она спрашивает, и это было показательно. Его пальцы снова принялись отбивать осторожный ритм на ее спине, но началось это только через мгновение.

– Испания не имеет никакого отношения к моей теперешней жизни.

– Поэтому вы остались такими хорошими друзьями с Алексом Сент-Джеймсом и лордом Лонгхейвеном?

– Мы знали друг друга и до войны.

Но что-то там произошло. Она слышала это по его голосу.

Мэдлин положила распластанную ладонь на то место, где у него билось сердце.

– Вы не хотите мне говорить.

– Да, не хочу.

А потом, словно для того, чтобы смягчить эти холодные отрывистые слова, его руки обвились вокруг ее талии и прижали ее к себе еще крепче, если это было возможно. Голос его звучал хрипло:

– Прошу вас, Мэджи, не спрашивайте меня.

Люк вернулся из своей поездки рано вечером накануне, быстро переоделся и ушел из дому. Элизабет знала об этом потому, что он успел только коротко поздороваться с ней, и она удивилась его спешке. Он не появился и за завтраком, и когда она осведомилась о нем во второй половине дня, оказалось, что он укрылся у себя в кабинете со своим поверенным.

Майлза она вообще не видела вот уже несколько дней.

В последнее время он стал настоящим призраком в доме, уходил рано и возвращался, когда все остальные уже легли. Она понимала, что он по-прежнему нарочно избегает ее. Все стало хуже, чем когда-либо.

Поцелуй требовалось вернуть. А ждать она не умела, как оказалось. Значит, ему было неловко. Ну что же, ей тоже было неловко, и черт бы побрал Майлза за то, что он позволил Люку запугать его.

Если только проблема заключалась в этом.

Она думала о Майлзе и о том потрясающем поцелуе каждую секунду с тех пор, как Майлз поцеловал ее. Поэтому она и решила нанести этот визит. Раньше она ничего подобного не делала. Ее обычное общение со своей единокровной сестрой ограничивалось заранее обговоренными семейными встречами, и Регина принимала их приглашения не так уж часто. Регине нравилось жить, ничем себя не стесняя, хотя Элизабет знала, что они с Люком видятся довольно часто.

Гостиная Регины оказалась, как ни странно, совершенно типичной для большинства лондонских состоятельных домов, кроме, разумеется, наличия в ней лакированных столов со стоящими на них греческими статуями, у большей части которых были отбиты те или иные части тела, и еще кроме огромного количества произведений искусства во всех стилях, что, в общем, было даже приятно. Элизабет пришлось сделать над собой усилие, чтобы не глазеть по сторонам и не отвлекаться от разговора. В дом сестры она пришла впервые.

– Вашей матери не понравилось бы, что вы заглянули ко мне.

Элизабет подумала, что Регина, вероятно, права.

– Не понимаю почему. Люк ведь это делает.

– Люк – виконт, и может делать то, что ему нравится.

В этот день Регина выглядела весьма элегантно в платье из темно-зеленой ткани, отделанном черной лентой, с густыми волосами, распущенными по плечам. Она была босая, что резко контрастировало с ее модным платьем.

– Вы, моя сестра, – заметила Элизабет.

– Ваша незаконная сестра, плод связи нашего отца, в которой он состоял до того, как женился. – В голосе Регины не слышалось ни следа обиды, – Ваша мать и я любезны друг с другом и даже, быть может, испытываем друг к другу какие-то нежные чувства, но она не одобряет меня по многим причинам, наименее важная из которых – мое происхождение.

– Это ее трудности, а не мои. Я пришла за советом.

Услышав такое заявление, старшая сестра Элизабет удивилась. Она сидела в кресле в свободной позе, баюкая в руке фарфоровую чашку с чаем.

– Понятно, – сказала она, покачивая ногой. – А где, по мнению Люка и вашей матери, вы находитесь сейчас?

– Ее не было дома, когда я ушла, так что она даже не знает, что меня нет. Что же до Люка, он больше не обращает на меня особого внимания, – прошептала Элизабет. – Думаю, я должна этому радоваться.

Регина рассмеялась, и на ее месте Элизабет тоже рассмеялась бы, Регина сказала спокойно:

– Не думаю, чтобы в данный момент вы занимали важное место в его мыслях. Он влюблен в леди Бруэр, и ему очень трудно примириться со своим прошлым.

Люк? Влюблен? Да, он действительно в последнее время стал рассеян, но… влюблен?!

– Каким прошлым?

Элизабет, наверное, не стоило спрашивать, но в Регине было что-то спокойное, что-то вызывающее на доверие. Быть может, это происходило от того, что она никогда не заботилась о приличиях. Ее происхождение, конечно, помешало ей войти в общество, и кажется, это вполне ее устраивало. Элизабет никогда не понимала, как ей относиться к тому, что у нее есть старшая сестра, родившаяся вне брака. Это означало, что у ее дорогого отца была любовница, хотя тогда он еще не был знаком с ее матерью, разумеется. Но все равно, наличие у нее единокровной сестры говорило кое-что о нем как о человеке – еще молодом человеке, поскольку их появление на свет разделяло почти два десятка лет.

– Я не знаю подробностей, и никогда о них не расспрашивала, но это как-то связано с женщиной и войной. – Регина посмотрела в свою чашку и тихо добавила: – Он ее любил, и она умерла.

Элизабет была потрясена. Люк всегда казался таким собранным, таким неуязвимым.

– Откуда вы это знаете? Мне он никогда ничего такого не говорил.

– Конечно, не говорил, Лиз. И мне он тоже не говорил. И явно не собирается. Зачем вспоминать боль, если существует способ этого избежать? Но все равно эта боль всегда с ним. Он несет ее в себе, и теперь он собирается принять какое-то решение относительно леди Бруэр, и это постоянно занимает его мысли. Но я заметила, что сейчас он хотя бы спит по ночам.

– А я и не знала, что он не спит по ночам, – пробормотала Элизабет, отбрасывая назад выпавшую из прически прядь. – Очевидно, я не очень наблюдательна. Откуда вы это знаете? Вы ведь живете здесь.

– Именно так я и узнала. Теперь он больше не приходит повидаться со мной среди ночи.

У Элизабет не было оснований чувствовать, что брат предал ее, она была моложе, она не была его доверенным лицом, и все же отчасти она почувствовала ревность к этим простым отношениям между Люком и Региной.

– Люк ничего мне не говорит, – призналась Элизабет, – но я полагаю, это не причина, чтобы я не была более настойчива и не попыталась понять, почему он держится от меня на таком расстоянии. Я спрашивала его, но он заговорил о другом.

– Вам девятнадцать лет. Когда человеку девятнадцать, позволительно быть поглощенным собой. – Регина улыбнулась со своей неподражаемой безмятежностью. – Я думаю, что именно поэтому вы никогда не замечали Майлза и его влюбленности. – Она нахмурилась.- На самом деле я несправедлива к нему, называя это так. Это продолжается слишком долго, чтобы быть простой влюбленностью в эротическом смысле.

– Неужели?

Она пришла поговорить о Майлзе, но когда Регина заговорила о нем в таком тоне, испугалась.

– Подумайте сами. Он всегда был рядом с вами, верно?

– Мы вместе росли, – преданно сказала Элизабет. – Он немного старше, так что, естественно, присматривал за мной.

– Разумеется, когда вы были детьми. Но я сказала бы, что теперь это выражение – что он за вами присматривает – более уместно.

Если бы Элизабет не думала, что это так и есть, то не сидела бы сейчас в этой эклектичной гостиной своей сестры. Она порывисто вскочила и подошла к рисунку, изображавшему скорее всего индийского слона – длинный хобот, бивни и все такое. Это действительно была потрясающая вещь. Она тихо выговорила: