А потом он ушел. Никаких обещаний, подумала молодая женщина. Она ощущала себя телесно удовлетворенной и приятно утомленной, но от душевного равновесия была довольно далека. Люк не дает обещаний. Он специально сказал ей, что никаких обещаний не будет.

«Я знала это все время», – упрекнула она себя, все еще ощущая его запах на своей коже.

Она пустилась в это плавание по собственному выбору, и если под конец плавание само по себе окажется наградой, этого достаточно. Люк может защищать ее, может желать се, но она знала еще до того, как зазвала его к себе в постель, что он не скрывает отсутствия у него интереса к женитьбе.

Однако при этом она понимала, что какая-то порочная часть ее сознания упрямо размышляла о том, не сможет ли она изменить ход его мыслей.

Еще цветы, Майлзу захотелось стукнуть кулаком по стене. Он взял карточку, прикрепленную к одному из принесенных букетов, и увидел, что цветы от графа, который чуть ли не в два раза старше Элизабет.

– Развратник, – пробормотал он.

– А ты всегда читаешь частную переписку других людей?

Голос, раздавшийся за его спиной, звучал холодно. Он повернулся с досадой, не будучи даже уверенным, почему он вообще вошел в гостиную, и явно не желая признаваться, что делает это каждый день, чтобы увидеть, какие новые поклонники ищут внимания Элизабет.

– Это необычайно выразительный букет, – протянул он с наибольшим апломбом, на который способен человек, застигнутый на месте преступления. – Даже в холле стоит запах – запах отцветающего сада.

Элизабет скрестила руки на груди и выгнула брови.

– Прошу прощения, если тебе неприятно, когда пахнет цветами. Интересно, а от кого он?

– Скажем только, что по возрасту пославший его годится тебе в отцы, и оставим его здесь. Хорошо?

Он сунул карточку обратно в цветы и, вынув носовой платок, старательно стер с пальцев желтую пыльцу.

Это был наилучший способ, какой он только мог придумать, чтобы не смотреть на Элизабет. Но когда из вежливости ему пришлось поднять глаза, он увидел, что способ этот, в общем, никуда не годится. Элизабет, одетая в простое белое платье, смотрела на него теми самыми глазами, которые преследовали его в снах – эротических снах, о существовании которых ни одна невинная молодая девушка не может даже предположить.

– Не могу себе представить, что тебя интересует, кто присылает мне записки и цветы, – сказала она.

Оказалось, что увиливать довольно просто. Он уже начал привыкать к этому.

– Быть может, тебе следует завести собственную оранжерею или, лучше, лавку для торговли лишними букетами. Я даже помогу придумать название. Назовем ее «Бутик ненужных букетов», или, может быть, «Хранилище отвергнутых роз», или…

– Я бы посоветовала тебе, Майлз, бросить попытки острить, потому что все равно у тебя ничего не получается. – Она вошла в комнату, не глядя на него, явно собираясь расставить хризантемы и разные другие цветы по хрустальным вазам, коснулась кончиком пальца желтой розы. – Насколько я понимаю, ты не одобряешь, когда джентльмены посылают дамам цветы. А что делаешь ты?

Профиль у нее был чистый, совершенный и такой знакомый, что он мот видеть его даже с закрытыми глазами. Майлз не помнил своей жизни до нее и явно не мог представить себе, какая это будет жизнь, когда они пойдут каждый своим путем. От расстройства он забыл ответить на ее вопрос.

Господи, о чем же она спросила?

– Что я делаю с чем? – тупо переспросил он, восхищаясь стройной кремовой колонной ее шеи.

Впадинка между ключицами была изящная и совершенная, и ему нетрудно было представить себе, как он прижимается к ней губами…

В серебристо-серых глазах блеснули удивление и раздражение.

– Не будь тупицей. Когда ты ухаживаешь за дамой, что ты делаешь?

Он за дамами, конечно, не ухаживал, в том смысле, в каком говорила она. Нет, он не давал обета безбрачия, и хотя у него были случайные эротические встречи, но ухаживать он ни за кем не ухаживал. Он любил Элизабет так давно, что действительно не мог вообразить серьезных отношений с кем бы то ни было, кроме нее, но, возможно, говорил он себе, когда она выйдет замуж и окажется для него недостижимой, он ее забудет.

Забудет? Нет, это немыслимо. Он приспособится к тому, что ее нет в его жизни.

Наверное, это тоже невозможно. Как бы то ни было, будущее обещает преподнести ему урок настоящего несчастья.

– Я не трачу деньги на горшочки с цветочками. Это уж точно. Это неоригинально. – Он указал на маленькую серебряную вазу с изящными фиалками. – Лорд Питер со мной не согласен.

– Мы что, снова будем спорить на эту скучную тему? И потом, ты так и не ответил на мой вопрос.

В профиль ему был виден кружевной веер ее ресниц и очаровательный, по крайней мере для него, слегка дерзкий абрис ее носа. Он ответил:

– Я еще не пытался покорить никакую леди. Мне всего двадцать два года.

– А мне всего девятнадцать, – заметила она, оборачиваясь и глядя на него. – И при этом я собираюсь броситься на поиски мужа так, будто гончие из преисподней кусают меня за пятки.

Он ничего не мог поделать: от ее язвительного тона и сравнения, совершенно не подобающего божеству, губы у него скривились.

– А я думал, что все молодые девушки только и думают, как бы заманить в ловушку какого-нибудь ничего не подозревающего мужчину и до конца жизни ворчать на его дурные привычки и тратить его с трудом заработанные деньги на женские пустяки.

– Если так происходит,- возразила Элизабет пылко, чего и следовало ожидать, – это потому, что нас вынуждают так поступать. Честно говоря, я завидую леди Бруэр. Если они с Люком любовники, это ее выбор, и от нее не требуют, чтобы она вышла за него замуж.

Слово «любовники» разбудило в нем, как и положено, фантазию, и Майлз с тоской посмотрел на дверь, хотя Элизабет стояла ближе к ней, чем он, и, чтобы выйти из комнаты, ему пришлось бы коснуться девушки.

– Я не думаю, что мы должны размышлять об их отношениях. Это их дело, и только их.

– Это так ты думаешь о твоих связях?

Она ревнива? Или она просто ревнует его к свободе, которой он пользуется как мужчина в обществе, где распоряжаются, мужчины?

– Я отказываюсь от комментариев.

Когда же он начал двигаться к двери – черт бы ее побрал, у нее такой соблазнительный вид в этом девичьем светлом платье, – Элизабет спросила совершенно другим тоном:

– А каково это?

– Ты не можешь выражаться точнее?

Он невольно остановился, потому что больше всего ему хотелось как можно скорее избавиться от ее присутствия. И вместе с тем оставаться рядом с ней всегда.

Проклятая дилемма.

Она прислонилась к письменному столу красного дерева и скрестила руки на груди.

– Давай не будем притворяться. Ты постепенно приобретаешь репутацию завзятого повесы. Признаюсь, сначала меня это беспокоило, потому что… ну, назовем вещи своими именами – ты это ты. Но теперь я размышляю, не задать ли тебе все те вопросы, ответы на которые я вряд ли получу от мамы.

Судя по всему, гончие из преисподней заинтересовались и его пятками тоже, потому что ему страшно захотелось пуститься наутек. На Пиренеях в это время года, наверное, очень хорошо. Если он уедет туда…

Его голос прозвучал странно сдавленно:

– Могу я спросить, что вызвало эту внезапную воинственную позицию?

– Нет.

Вероятно, имея дело со своими матерями, мужчины научаются чувствовать, когда им грозят неприятности со стороны женщин. Майлз стоял, опустив руки по бокам, не понимая, что он такое сделал, чтобы вызвать у нее такую враждебность. Нельзя сказать, что раньше Элизабет никогда не злилась на него – наоборот, – но он не думал, что это как-то связано с тем, что он всего лишь прочел надпись на карточке, вложенной в букет цветов.

Ему не хотелось задавать простой, но пугающий вопрос: «Что я сделал?»

– Майлз, я терпеть не могу пребывать в неведении относительно чего бы то ни было, но для меня особенно невыносимо, если ты знаешь о чем-то больше, чем я. – На щеках ее показался тонкий румянец, но взгляд оставался прямым. – В конце концов, мы знаем друг друга всю жизнь… нашу жизнь. Я не понимаю, почему ты не можешь объяснить мне кое-какие детали.