Через две недели Сергей выписался, но каждый день приезжал на уколы. Мучительные уколы в глаз и в веко. Он выходил из процедурной и по стенке сползал на кушетку от боли. Минут двадцать сидел не в силах пошевелиться.

А утром вставал, и снова его везли на эти уколы. Так двенадцать дней, чтобы подготовить глаз к операции, чтобы спасти зрение. Сергей решил уже для себя остаться в отряде, тем более командир отряда, Бирагов, поддержал его решение. Надо было бороться.

Александр, обычно незаметный, суетился, договаривался. Благодаря ему, Сергея положили в институт микрохирургии глаза к Федорову. Оперировал профессор Глинчук. Неутомимый Александр ухитрился пролезть в операционную, чтобы и там быть рядом со своим бойцом, ничего не упустить. Он видел на экране все детали операции, которая прошла удачно. Сергея выписали уже на следующий день.

Следующий шаг — выйти на работу. Сергей и с этим справился. И теперь командир отряда.

О ранении Сергея и про чеченские командировки родители узнали только спустя два года. Когда со всей семьей Сергей гостил у родителей в Тамбовской области, зашел разговор о Чечне и маленькая дочка вдруг сказала:

— А папа ездит туда часто.

Сергей начал торопливо оправдываться:

— Мам, я езжу только бойцов менять. До Моздока и обратно.

Мать, кажется, не поверила, но у нее хватило мудрости и такта не расспрашивать. Да, ездит в командировки, да, имеет ранение, но ни себе, ни ему бередить душу подробностями она не стала.

Ирине он тоже вначале не договаривал. Когда ехал в первую командировку, сказал, что едет на две недели в Ростов-на-Дону. А потом Ирина увидела Сергея по телевизору в Чечне. Он позвонил якобы из Ростова, бодрым голосом сообщил:

— Все нормально. Я в Ростове. У нас тут яблоки, арбузы.

— Я видела твои яблоки и арбузы!

Из командировки Ирина встречала его сама…

Вторая командировка возникла неожиданно. Только вернулись из отпуска с семьей, заносили вещи в квартиру, раздался телефонный звонок.

— Завтра с вещами быть в отряде!

Недолгие сборы — меньше разговоров, меньше слез.

— Ир, я уезжаю ненадолго, — и Сергей быстро-быстро ретировался из квартиры.

Все эти уловки были еще в первую чеченскую кампанию. Во вторую Сергей действительно в большинстве случаев ездил, чтобы только произвести замену. Но однажды пришлось там остаться.

Для оправданий был задействован лучший друг Алексей. Когда Сергей уже находился в Чечне, Алексей принял «огонь» на себя, позвонив Ирине и сообщив, что ситуация изменилась и Сергей вынужден задержаться в командировке на неопределенный срок. Вернувшись, Сергей многое выслушал, жена со слезами сказала:

— Все, ты меня больше не обманешь! Не отпущу.

Сергей, конечно, ездит, но ненадолго.

Дочка подросла. Оле уже тринадцать. Растет самостоятельной девочкой. Родителям некогда. Ирина — федеральный судья, папа — омоновец. Они вечером приходят, спросят, готовы ли уроки, а проверять уже и сил нет.

Учится Оля хорошо. Занимается музыкой — игрой на гитаре, иностранными языками в спецшколе. А если не справляется с математической задачей, то в отряде много бойцов, кто-нибудь да поможет. Папа с мамой — гуманитарии, у них с математикой дело обстоит неважно. Сергей звонит в таких случаях в отряд:

— Игорь, помогай, у нас есть задача!

А самым любимым занятием для командира остаются прыжки с парашютом. Их у Сергея уже тридцать два. Несмотря на то, что врачи после ранения рекомендовали прекратить прыгать.

Но небо манит. Даже когда Сергей на земле, оно постоянно притягивает его взгляд. В Воронежской области, где он гостит иногда у своей тетки и бабушки, есть высокие холмы. Взобравшись на такой холм, подойдя к обрыву, Сергей останавливается завороженный — вокруг такой простор! На много километров ни одной души. Только птицы и небо, а земля далеко внизу.

И снова взлетное поле, самолет, парашютисты с сосредоточенными лицами. Каждый через мгновения останется наедине со своим небом. В свободном полете, в потоках упругого воздуха, с ощущением полной свободы, беззащитности и силы одновременно. Но сначала надо шагнуть из самолета, сделать тот самый один шаг…

Полковник милиции Эдуард Львович Филиппов — командир отряда милиции специального назначения УБОП СКМ ГУВД Московской области с 2001 года.

Маленькая комната. Наглухо заколоченные окна. Темно. Немного тянет дымом из буржуйки. Наверное, на улице ветерок, и он задувает дым обратно, в комнату. Слышно шуршание снега о фанеру на окне, словно кто-то скребется снаружи.

Эдуард Филиппов тихо поднялся, чтобы не разбудить соседа. Тот, застегнув повыше молнию на спальнике, сонно дышал.

В комнате становилось холодно. За дверцей буржуйки слабо, как будто засыпая, переливались красноватым светом улги, собираясь вот-вот погаснуть и почернеть.

Долго спать Филиппов не мог. Часа в три ночи проснулся и пошел проверять посты. Надел бушлат и вышел в темноту.

Шелковской район. Когда-то, в мирное время, здесь находился студенческий лагерь. Кажется, это было очень давно, в прошлой жизни, до войны. Теперь тут сплошные развалины, смешанная со снегом грязь и стреляные гильзы. Бесконечные стычки с бандитами. Почти каждую ночь обстрелы.

Шелковской — район равнинный, живет за счет нефти. Мини-заводы. Местные ставят примитивные аппараты — паяльной лампой греют добытую нефть, испарения пропускают через змейку в воду и получают бензин. Живые деньги, за которые им есть смысл воевать.

В 1999-м Шелковской район был зоной ответственности подмосковного СОБРа (теперь ОМСН. — И.Д.). За три месяца командировки, с октября по декабрь, собровцы уничтожили огромное количество этих мини-заводов, «самоваров», как они их прозвали…

Эдуард обошел посты и вернулся в комнату-штаб. Один из домов студенческого лагеря, более-менее уцелевший, вернее, одну его комнату приспособили для жилья. Еще поставили две палатки.

Холодно в штабе. С дровами туго. Они сырые и не разгораются, даже если их класть в теплую печь на горячие угли. Зато солярку достать не проблема, и с ее помощью разжигают дрова. Соляра не сразу, но вспыхивает, и сырые доски занимаются пламенем, медленно, но разгораются.

Филиппову не спалось после ночного обхода. Не зажигая свечи, он начал в темноте возиться с буржуйкой. В спальном мешке, конечно, тепло, но если есть кровать, то лучше спать по-человечески, и Эдуард с упорством предпочитал койку.

А ночью колол дрова и топил буржуйку. Грелся и долго-долго смотрел на огонь.

Менялась погода, и сильно болела голова. Сказывалась контузия. Эдуард потер шрам на затылке.

Три года назад на стылом поле, километра за полтора до Первомайского, собровцам не разрешали жечь костры. Январский ночной мороз, и никакого укрытия. Автобусы с боевиками и заложниками на заблокированной дороге.

Человек триста пятьдесят «собров», два отряда внутренних войск, на всех один маленький автобус, в котором по очереди можно греться.

…Еще несколько часов назад собровцы находились в Москве. Их подняли по тревоге.

Стало известно — в Кизляре заложники. Около пяти утра Кизляр атаковала чеченская банда во главе с Салманом Радуевым. Уничтожили пост ОМОНа, захватили родильное отделение местной больницы и согнали туда около трех тысяч человек, в основном женщин и детей.

Филиппов тогда был еще капитаном, начальником отделения. За два с половиной часа быстрые сборы. Сухпай на три дня и по одному боекомплекту на брата. Брали с собой и штурмовые алюминиевые лестницы, ведь ехали на штурм больницы.

В заснеженном Чкаловском — расчищенные взлетно-посадочные полосы, красно-зеленые огни. Погрузились в самолет. Кто-то спал, кто-то сидел, задумавшись, уставившись в одну точку, кто-то переговаривался с соседом. Эдуард смотрел на знакомые лица ребят, своих подчиненных и товарищей. Сколько было таких выездов и вылетов! И никогда не знаешь, вернется ли группа в том же составе.