4.09.2001 г.

Третий год подряд Он не видел осени. Каждый раз говорил себе, что в этом году уж точно никуда не поедет, что времени будет достаточно, чтобы насладиться осенью. Отдохнуть. Может быть, написать книгу. Но все складывалось иначе. Он уезжал в конце лета, сразу после того, как краснела рябина и появлялись желтые листья, самые первые и редкие. А возвращался зимой, когда уже ложился снег.

Каждый раз Он обманывал себя, обещая вернуться вовремя — к середине октября, но обстоятельства были сильнее Его. В глубине души Он и сам не верил, что успеет, и все же продолжал надеяться.

Уже в начале августа, улавливая запах осени, пока еще очень слабый, Он мог отыскать самые первые ее приметы. Ближе к сентябрю осень нагоняла Его и накрывала с головой, и тогда Он мог явственно увидеть все ее этапы.

Виделось Ему небо, ярко-синее, вновь напитавшееся синевой, взамен выгоревшего, летнего. Оно было глубоким и чистым, без единого облачка на рассвете. Таким же ярким оно отражалось в реке, и непонятно было, где заканчивается вода и где начинается небо. А еще в реке отражались высокий берег и лес, золотой, с пятнами алых кленов — это золото Он ценил больше всего. Видел и ночной костер, и утренний иней на траве, и первый тонкий ледок, покрывший лужи, и затвердевшую грязь, и лесные дорожки, сразу ставшие чистыми и просторными. Чудился Ему запах оврагов и прелой листвы, виделась утренняя хмарь предзимья. Все это пролетало перед глазами в один миг, стоило лишь на секунду их закрыть.

…А когда самолет заходил на посадку, Он не смотрел в иллюминатор, потому что в глубине души еще жила шальная и сумасшедшая, абсурдная надежда на то, что Он все-таки успел и у Него будет хотя бы один день осени. Но двигатели смолкли, и откинулась рампа, а в лицо Ему дохнул стылый зимний ветер и бросил пригоршню колючего снега, убивая последнюю надежду на чудо. В этот момент Он окончательно понял, что опоздал…

10.09.2001 г.

Он сидел в лесу возле костра. Настала поздняя осень, и уже облетела листва с огромных дубов. Было очень тихо, только дрова в огне потрескивали. Небольшое озеро у Него за спиной отражало ярко-синее осеннее небо. Близился вечер, но лес был слишком светел, и приближавшимся сумеркам пока не за что было зацепиться.

Человек щурился, глядя на огонь. Он не спешил и был предоставлен самому себе. Он успел уже забыть это чувство и теперь с удивлением пробовал его на вкус.

Он многому удивлялся в этот день. Надолго задержался возле озера, увидев в нем свое отражение. Лесное зеркало отразило худое лицо, еще молодое, но уже с морщинами возле глаз и над переносицей. Впервые за долгое время Он пристально вглядывался в свое лицо, и оно напоминало ему кого-то с детских фотографий. Но был это тот человек или кто-то другой, Он почему-то не хотел вспоминать. Он пытался оценить его, словно встретил чужака и не знал, что от него ждать. «Забавно, — подумал Он, — брать в попутчики свое отражение, которое может выкинуть какой-нибудь фокус».

Многое казалось Ему странным, и даже то, что этот осенний лес был на удивление уютным, а тепло костра словно согревало его. Кроны дубов, соприкасаясь, создавали видимость огромного зала, и этот зал был для человека домом.

Мысль эта была настолько проста, что Он, после всей суеты последних месяцев, боялся спугнуть ее, боялся разорвать тоненькую нить, протянувшуюся между ним и лесом. Да и связь эта была тонка. Но только она давала человеку силы и отдохновение. Сидя среди деревьев и глядя на рыжее пламя, Он чудесным образом растворялся в осеннем лесу и обретал свое место.

28. 10. 2001 г.

Горы в темноте — черные громады. Афганская провинция Кундуз. Недалеко Пяндж, а вдоль него советские погранзаставы. Всего лишь река разделяет мир и войну.

Младший сержант Вячеслав Корнев проснулся. Его тормошили:

— Подъем! Часовой исчез.

Одеваясь, Корнев услышал, как переговаривались офицеры. Из их отрывистых фраз он понял, что солдат, скорее всего, не был похищен, а убежал.

Взяли автоматы и начали поиск. Ночь. Шорохи от шагов по иссушенной земле. Камни под ногами от разбитых домов кишлака. Чернее ночи провалы узких окон. Дрожь не от холода — от волнения. Корнев крепче сжимал в руках АКМ, вглядываясь в темноту.

— «Духи»! — закричал кто-то, прошивая ночь автоматной очередью.

На душманов наткнулись случайно. Корнев перемещался в сторону дувана, стрелял туда, где по его предположениям были «духи». Краем глаза видел силуэт своего друга Ивана. Тот двигался все время рядом. От этого на душе становилось спокойнее.

Отступили душманы. Выстрелы слышались все реже. Бойцы вернулись к месту своей дислокации.

У Корнева что-то хлюпало в ботинке.

— Слав, у тебя ноги промокли? — удивился Иван. — На лужу наступил?

Только сейчас Корнев ощутил боль в ступне. С трудом снял окровавленный ботинок. Пуля прошила ногу около большого пальца. Крови натекло много и болело сильно, но, к счастью, кость не задело.

Привели часового. Молодой парнишка нашел тихое местечко, пригрелся и уснул. Даже стрельбы не слышал…

Корнев не мог заснуть до утра. Беспокоила ноющая боль в ноге. В переделки со своим другом Иваном они попадали в Афганистане не раз, но до сегодняшнего дня их даже не царапнуло…

В армию Вячеслав шел служить с охотой. Отказался от отсрочки на год, которую ему давали как студенту Федоскинского училища миниатюрной живописи. Он отучился там два года, а до окончания оставался всего один…

Май 1987 года. Раскаленный состав, тянувшийся в южном направлении. Крупная черная черешня на полустанках, липкая газировка. Корнев часто сидел в стороне от ребят, задумчиво смотрел на пустынные засушливые степи за окном. Его считали нелюдимым, а он просто любил побыть наедине со своими мыслями и воспоминаниями.

Село Казачье в сибирской глуши на берегу холодной рыбной Ангары. Две младшие сестры и брат. Школа, где директор — немка, строгая, важная. Учитель физкультуры и военрук по совместительству — Иван Павлович Зубинский. Он, бывший спортсмен, волейболист, создал в школе команды девочек и мальчиков по волейболу.

Вячеслав выступал за школьную команду с четвертого класса. Учился легко, на пятерки и четверки. Только баловался без присмотра отца, который служил на подводной лодке. Раз в году отец приезжал в отпуск.

Иногда Вячеслав с матерью ездил на север к отцу. Ему нравилось путешествовать — на поезде, на пароходе. Наказания и наставления отца быстро выветривались из головы.

Слава любил историю. Много читал. Учительница истории возлагала на него большие надежды и помогала готовиться к поступлению на исторический факультет Иркутского университета.

Но еще Слава оформлял стенгазету. Рисовал карандашами и фломастерами. Отцу нравились его рисунки. Он и посоветовал сыну поступать в Федоскинское училище. Когда Вячеславу исполнилось шестнадцать, он переехал в Подмосковье к сестре отца.

Дед Вячеслава — Павел Иванович Плахов и двоюродный брат — Дмитрий Рогатов в то время уже были известными мастерами в росписи шкатулок и подносов. Дед после Великой Отечественной организовал цех жостовской росписи, и работы Плахова и Рогатова хранятся в музеях Франции и Италии.

Брат научил Вячеслава пользоваться красками, объяснил, какие цвета можно смешивать, какие нельзя, как составлять композицию. Вячеслав поступил на отделение жостовской росписи и жил в Подмосковье у сестры отца.

И вот армия. Учебка в Ашхабаде. И Афганистан. Десантно-штурмовая бригада…

До августа 1988 года Вячеслав оставался в этой бригаде, пока начальство не «вспомнило», что он и его друг Иван закончили артиллерийскую учебку. У Корнева специальность — командир отделения артиллерийской разведки и корректировщик. Иван — вычислитель.

Их сразу же командировали в другую часть. Во время вывода войск из Афганистана вдоль дороги из Кабула выставлялось охранение. Охранные точки — установка «Град», пара бээмпэшек с десантниками. Вячеслав и Иван были в расчете реактивной установки.