– Я сочувствую их горю, но мы должны…

– Знаешь, что ты должен сделать? – неожиданно вступил в разговор один из Саниных бойцов. Ты должен сейчас взять носилки и пойти со мной, к оврагу, в котором лежат тела тех, кого расстреляли эти мрази. Вот когда ты, сука, загрузишь полный кузов тел, тогда мы с тобой продолжим разговор.

– Что вы себе позволяете, молодой человек?

– Я? Я еще ничего не позволяю. Товарищ капитан, – обратился боец к Старому, – разрешите я ему в табло дам!

– А я добавлю, пгичем с удовольствием, у меня это хогошо получится! – неожиданно поддержал студента Боря, демонстрируя свой отнюдь не слабый кулак.

– Товарищи, товарищи, давайте не будем ссориться. Мы приехали сюда для того, чтобы получить объективную картину, то, что мы сейчас услышали – часть этой картины. Это война, война в которой жестокости допускают обе стороны – попытался сгладить ситуацию Лучкин.

– Нет, позвольте… – начал, было, Борщов.

– Заткнись, – оборвал его Саня, Заткнись лучше, а то я Гоше разрешу.

– Ничего не меняется, – не удержалась Латыпова, – как были сатрапами, так и останетесь.

Обстановка ощутимо накалялась, но тут все разрулила Слизова.

– Я думаю, что на все поставленные товарищем Борщовым вопросы руководитель группы нам ответит позже. Давайте пока осмотрим тот самый овраг, о котором нам рассказывали.

Пока комиссию и журналистов водили к оврагу, мы все – Саня, Андрюха, опера – собрались в кабинете для того, чтобы обсудить создавшуюся ситуацию. Наше обсуждение прервал Головатов. На этот раз он выглядел совсем по-другому – исчезла самодовольная улыбочка, перед нами стоял нормальный, абсолютно нормальный мужик.

– Извините, ребята, что пришлось немного с вами поиграть. Моя фамилия действительно Головатов, но представляю я Администрацию Президента. Моя задача изначально была в том, чтобы создать у вас боевой настрой, немножко завести даже. Мы хотим, чтобы страна увидела, что представляют из себя эти деятели, на что они готовы пойти и с чем смириться ради удовлетворения своих амбиций и тех принципов, которые они хотели навязать стране. Все, что здесь происходило – от начала и до конца – снималось скрытыми камерами. Снималось, как Фельгауэр беседует с солдатами и офицерами, снималось и снимается, как все они (мы поняли, кого именно Головатов имеет в виду) видят то, что видят. Мы даже дадим им написать о том, что они увидели и услышали – написать все, что они посчитают нужным. И опубликуем. Но одновременно с этим – мы покажем всей стране то, что здесь происходило на самом деле, так что не ссыте – сделать из вас будановых или ульманов ни у кого не получится. Как с немцами-то получилось?

Мы рассказали о том, что и как произошло с замом Зейберта и двумя пулеметчиками.

– Ну и правильно. Нечего таким гадам свет коптить. Да и остальные, я думаю, не заживутся. Вы тут, наверное, не знаете, что в России творится? Часть этих деятелей выступает за то, чтобы остановиться на границе и начать переговоры с законным немецким правительством, упирая на то, что большинства своих преступлений они еще не совершили, и мы не можем осуждать людей за то, что они сделали в нашей истории, но не сделали здесь. Другие – орут, что потерь мы должны избежать, поэтому надо предоставить право оккупации Германии «демократическим» странам. Даже больше было – неофашистские демонстрации проходили, с требованиями заключить союз с Гитлером, во как.

– Ну, вы даете! У меня руки чесались вам физиономию начистить! – изумился Саня.

– Ну, это не так просто. Я до Администрации служил не в пресс-службе, а в ГРУ, так что подготовка имеется – широко улыбнулся Головатов.

– Ну и как, много таких набирается? – поинтересовался я, продолжая начатую полковником тему.

– Нет, конечно. По проведенным опросам в интернете, около 85 процентов выступают за то, чтобы добить врага, не вступая с ним ни в какие переговоры. При опросах в реале – соотношение еще большее. Причем – везде, в каждой республике бывшего Союза. Ну ладно, объяснились, так что не буду вас больше отвлекать. Вам еще для телевизионщиков и журналистов пресс-конференцию проводить, вы уж постарайтесь на этот раз поспокойнее отвечать.

– А вы разве не поняли, товарищ полковник, что я с вами тоже немного играл? – спросил я.

– Разве? А мне показалось…

– Зря вам показалось. Мы к провокациям привыкшие, в суде адвокаты и не такое вытворяют, бывает.

– Ну, тогда вообще здорово. Тогда вы, наверное, подберете людей, которые смогут держать себя в руках?

– Само собой. Михалыч! Из студиозов пусть Старый кого-нито подберет, он их лучше знает, а самого Саню пускать нельзя, нет.

Мы продолжили работать. Закончили с допросом немцев, подготовили материалы. В середине дня за ними приехали автозаки из Минска, с вэвэшным конвоем – с собачками, баллонами с «черемухой» и резиновыми палками. Слава богу! Поначалу ходили слухи, что здесь с немцами и покончат – данных хватало для того, чтобы поступить с ними «по законам военного времени». Но, честно сказать, я не знаю, смог бы кто-то из оперов или Саниных ребят «привести приговор в исполнение». Одно дело – в горячке запальчиво сказать «я их всех порешу», другое дело – расстрелять. Не знаю… И не хочу знать.

Тела погибших с поля и из оврага погрузили в рефроконтейнеры – к несчастью, этих тел было слишком много для того, чтобы использовать санитарный транспорт. В город стали возвращаться люди, и часть из них, узнав о том, что здесь происходило, молчаливой скорбной толпой стояла перед оцеплением. Каждый из собравшихся, наверное, надеялся на то, что его родных и близких здесь не найдется. Тела было решено везти в Минск – в морге Кобрина просто не было мест для такого количества покойных. А ведь эти – те, которые борцы со смертной казнью – они ведь уже видели такие картины. На Дубровке, в Волгодонске, в Каспийске, во многих других местах, по которым прокатилась волна террора, где также как здесь гибли невинные люди. Видели – и продолжали гнуть свою линию…

Пресс-конференция прошла без особых осложнений. Ответили на все вопросы, касавшиеся всего того, что проделала наша группа за последние семь дней. Течение пресс-конференции было прервано одним из Саниных бойцов, ворвавшимся в зал.

– Товарищи! Наши Брест освободили!

А вечером мы все, набившись перед экраном телевизора, вытащенного в коридор нашей общаге, смотрели, как небо Москвы, Минска, Киева, Астаны, Тбилиси, Еревана, Баку… одним словом – небо столиц всех республик нашей новой старой страны озарялось вспышками первого в новой истории салюта.

И жизнь – продолжалась!

Я не знаю, почему началась эта хрень, которую когда-нибудь потом назовут «Вильнюсской бойней» – грязная драка, в которой перестала существовать фашистская группировка под командованием Гота, а русская армия понесла большие потери, чем при штурме Грозного. Мясорубка, результатом которой стало фактическое уничтожение этого красивого, в общем-то, города.

Я не знаю, кто там, на небесах, решил так пошутить, подарить России второй (или третий, или вообще черт его знает какой) шанс. Или, может, это очередное наказание для только-только поднимающего голову многострадального народа.

Что я знаю, так это то, что сделал все, что мог. И даже что не мог.

Я не помню, когда именно остался главным в нашей роте. Точнее, возглавил то, что от нее осталось. Это получилось как-то само собой. Нашего командира убили, взводный погиб в самом начале – немцы пошли на прорыв, и он оказался в не самом лучшем месте, в не самое лучшее время.

Плюньте в рожу тому, кто говорит, что техническое превосходство – это все. Или кто говорит, что немцы плохо воевали. Поимев с ними дело, я вдруг осознал, что наши деды и прадеды были не просто героями – они были ГЕРОЯМИ. Настоящие чудо-богатыри, сумевшие победить самых настоящих исчадий ада, умелых, расчетливых и хитрых. Жестоких, сильных, умных.

Наша рота оказалась на одном из участков их прорыва. Одном, наверно, из многих – этого я тоже точно не знаю. И фашисты перли вперед, наползали слово облако тьмы, неостановимое и смертельное.