Стадион в Кобрине – обычный для небольшого российского украинского или белорусского города объект, из тех, которые называют «наследием советской эпохи». Трибуна с подтрибунным помещением, футбольное поле – газон на момент переноса был еще зеленым, беговые дорожки, сектор для прыжков – словом то, что любому советскому человеку было знакомо еще с детства. Но сейчас… Верх забора – обычного металлического забора, с сеткой – был опутан колючей проволокой. На мачте освещения – устроена пулеметная вышка, между фонарями – тело пулеметчика, чем-то зацепился, висит, зараза, вниз головой. Другое пулеметное гнездо – под крышей того, что здесь считается «центральным сектором». Желтые, красные, синие сиденья с трибун – выломаны и в беспорядке разбросаны по полю. Когда-то светло-бежевое административное здание усыпано выщербинами от пуль, из оконных проемов второго этажа валит дым. На поле – тела. Тела самые разные – взрослые, детские, мужские, женские, в форме, в штатском… Прямо посередине – две «буханки» с красными крестами и ГАЗ-66. Несколько десятков солдат – белорусских, казахских, российских – заносят на носилках под трибуны тех, кто выжил. Останавливаемся. Выходим из машин и автобусов. К нам тут же подбегает майор, судя по всему – из Казахстана.

– Начмед бригады майор Турсынбаев. Товарищи офицеры, нам немедленно нужны ваши автобусы и машина. Раненых срочно нужно доставить в госпиталь, дорога каждая минута. Эти сволочи их даже не поили, к реке, гады, не выпускали!

Губы майора дрожат. Старый и Байжанов дают команду – и два взвода киргизской роты и отделение студентов бросаются вслед за доктором. Да, сейчас они нужнее медикам. С нами остается человек двадцать студентов и киргизский взвод во главе с ротным. Интересно, кто здесь вообще сейчас рулит?

Тем, кто рулит, оказался Романенко. Его КШМ стояла чуть подальше, в парке. Дорогу нам показал лейтенант Сережа, который, по-моему, с трудом сдерживал рвотные позывы – результат того, что он увидел, пройдя несколько десятков метров по футбольному полю.

Ситуация выглядела следующим образом: особисты 11-й механизированной успели допросить часть охранников импровизированного концлагеря и выяснить, что «отличилась» 907-я рота фельджандармерии из жандармского батальона ГА «Центр». Всего в роте, полностью сосредоточившей свои усилия на «работе» с населением Кобрина и попавшими в плен белорусскими солдатами, на момент начала войны было 177 человек – 7 офицеров, 114 унтеров и 55 рядовых. В плен к нам попало около 60 человек, в том числе – командир роты. Остальные – либо погибли, либо разбежались. Разбежавшихся сейчас ловят в парке и по всей ранее оккупированной части города.

– Кто отловом-то занимается? – поинтересовался я у Димы, когда мы с ним и Андреем отошли в сторонку – покурить.

– Чеченцы из 17-й в основном, сами вызвались.

– Во, блин. А как они жандармов от не жандармов-то отличат? По бляхам? – поинтересовался Андрей.

– Какие, мать их так, бляхи! Они их побросали все. Бляхи-то побросали, а шевроны отодрать – не додумались. Вон, Сережа, гений мой компьютерный, в инете нашел, что у жандармов на левом рукаве, над локтем, шеврон с орлом и свастикой. Так что не уйдут, уроды.

– Да ну? Их живыми-то доведут?

– Обещали. Ну, по крайней мере, часть. Слушайте, моих вообще посылать нельзя было – точно никого бы не довели. Злость у людей появилась – не передать, одно дело – в книгах читать, а своими глазами… У меня десятка три человек из батальона – местные. Несколько – своих здесь нашли, живыми. А несколько… Отпустил я их, сами понимаете… Трое суток – каждому. Похороны устраивать людям надо… В общем, нельзя было моих посылать, больше шансов, что чеченцы живыми доведут.

– Понятно дело, что тут скажешь. Сейчас медицина с ранеными закончит – и мы приступим. Слушай, Дим, просьба есть. Экспертов у нас с собой, сам понимаешь, нет, медиков – тоже. Можешь организовать кого-нибудь из местных или чтоб еще откуда прислали?

– Ребята, дорогие мои, да где я вам их найду. Мне тут закончить – и туда – махнул он рукой в сторону запада – двигать надо. Добивать этих подонков здесь, чтоб из логова не выковыривать. Нет, давайте уж сами.

– Слушай, ну хоть медика какого оставь! Где мы сейчас других здесь найдем!

– Ладно, одного дам, кого – начмед скажет, а больше – ничем не могу. Я своих с оцепления и с зачистки сейчас снимать буду, с минуты на минуту команду жду – под Брест двигать будем, там немцам знатный котел устроили, так что давайте – берите все в свои руки.

– Где жандармы-то сейчас?

– Далеко уводить не стали – на первый этаж в трибуну загнали, там спортзал есть, раком вдоль стен расставили – так и стоят.

– Лады! Ну бывай, Дима, успехов!

– И вам счастливо, мужики, – как раз в этот момент из КШМ вылетел боец с криком «товарищ полковник, командующий на связи!»

Романенко бросил окурок на землю, не забыв растереть его каблуком, и, крикнув на ходу «До встречи после победы», скрылся в чреве КШМ, а мы отправились на поиски начмеда.

Начмед дал нам доктора. Ну как – доктора? Пиджака, только из Минского меда. На тебе боже, что нам негоже. Его тоже понять можно – не отдавать же реального спеца заезжим варягам для их формалистики, ну а нам сойдет – лишь бы в протокол записать специалиста. Озадачив Старого поиском экспертов через белорусский Комитет, организовав из студентов группу по приемке свежепоступающих жандармов – парочку, на наше удивление, уже привела группа джигитов, и, организовав из киргизских солдат кольцо оцепления вокруг стадиона мы, дожидаясь, пока врачи закончат с ранеными, отправились, взяв нашего лингвиста, посмотреть на немцев. Пока – только посмотреть.

Немцы – человек около пятидесяти – стояли, уперевшись в стены руками и широко расставив ноги, вдоль трех из четырех стен спортзала. На полу лежало еще около десятка, их как раз осматривал уже знакомый нам казахский майор медслужбы, бубня себе под нос что-то явно нецензурное. По-моему, он скорее с удовольствием бы их пристрелил, но – клятва Гиппократа, куда денешься. Закончив осмотр, он подошел к нам:

– Пятеро – тяжелые, я их забираю. Остальные – симулянты, сейчас их перевяжут и они в вашем распоряжении.

– Много раненых было?

– Около трехсот человек. В основном – с пулевыми, говорят, что когда наши на штурм пошли утром, охрана без предупреждения огонь с вышек открыла, прямо по спящим. Еще человек двести – больные, люди по пять суток без воды были. Мы сейчас всех эвакуировали, кого – в райбольницу, кого – в поликлиники, кого – в госпиталя. Черт, во время боя столько народу не теряем. Сам бы сейчас этих подонков – кивнул он в сторону стоящих в прибалтийской позе «раковичуса» жандармов – кончил и рука бы не дрогнула.

– Не переживайте, доктор, они свое получат. Погибших сколько?

– Точных данных по погибшим пока нет, на поле – около полутора сотен, но до сегодняшнего дня, говорят, людей забирали – и не возвращали, десятками уводили. Сюда заведут с поля – и все, больше их никто не видел. Что, как, куда – никто не знает.

– Разберемся.

– Все, ребята, я пошел – доктор дождался, пока заберут тяжелораненых жандармов и двинул дальше, по своим медицинским делам. Навстречу ему, с вытаращенными глазами, залетел Старый.

– Там, там в парке… Где эти мрази?! – он на ходу передернул затвор АКСУ.

Мы успели его остановить.

Оказалось, что Старый, вместе с тремя своими бойцами, решил поучаствовать в прочесывании парка. Направившись к реке по дорожке, они отошли от стадиона метров на пятьсот, когда один из студентов заметил свежую колею, сворачивавшую вглубь парка. Старый решил, что этот след нужно проверить, и группа, рассредоточившись, стала медленно пробираться вдоль оставленных автомашинами следов. Через несколько минут ходьбы местность пошла вниз, закончившись глубоким оврагом. На дне оврага лежали тела расстрелянных – они даже не были засыпаны землей. Часть покойников была в одежде, часть – полностью раздета, причем раздетыми были в основном молодые мужчины. Сколько людей нашло там свою смерть – Саня сказать не мог, оставив двух бойцов, он бегом направился к нам. Стало понятным, почему никто не мог сказать, что случилось с людьми, которых жандармы уводили в подтрибунное помещение – их увозили в такое место, которое, с одной стороны, было расположено недалеко от «лагеря», а с другой – густая растительность парка и низина скрывали звуки выстрелов. Часть людей со стадиона пришлось направить к оврагу – местность следовало оцепить, чтобы не нарушить картину событий. Тем временем в нескольких комнатах административного крыла здания стадиона нам с горем пополам оборудовали рабочие места. Андрей вместе с медиком отправился писать протоколы осмотра трупов, опера занялись осмотром изъятого у немцев оружия – к счастью, его догадались сложить отдельно, и это произошло случайно – но так или иначе, у нас оказалась большая часть карабинов и пистолетов, которыми были вооружены жандармы. Номера оружия с истинно немецкой тщательностью были занесены в зольдбухи, и это должно было нам помочь в выявлении тех, кто лично убивал людей в овраге.