– Но… у меня ничего не будет… Я едва говорю на их языке. Я никогда не увижу… он не дал ей закончить, ему было трудно смотреть на выражение ее лица.

– Ты получишь часть выигрыша от забега, этого хватит чтобы устроиться.

– Но ты сам нуждаешься в деньгах. По всей видимости, тебе требуется гораздо больше того.

Он солгал без малейшего колебания:

– Нет. У меня есть контракт с кавалерией. В настоящий момент мне нужно всего лишь около тысячи.

Она посмотрела на него с сомнением.

– Я передам тебе еще чуть позже. Если это понадобится. – Он не знал, каким образом добудет эти деньги, но если потребуется, он продаст душу дьяволу. Он всегда сможет вернуться к ложам герцогинь, маркиз и графинь, которые искали его ласк и пополняли его карман. К тому, от чего он клятвенно отказался. – А твои французские родственники, вероятно, примут тебя.

Она покачала головой.

– Думаю, ты не до конца все понимаешь. Ты совсем не знаешь меня. Я не жду от них теплого приема… и мой дядя может быть не в милости. Его дивизия…

– И все же ты должна попробовать.

– Нет. Пока нет. Я не готова сдаться. До этого я пребывала на нижней точке отчаяния. Сейчас все-таки есть шанс, что я найду выход из этой ситуации.

Он покачал головой.

– Каждый день все теснее связывает тебя с Пиммом. Ты должна уйти, пока еще в состоянии. – Он машинально поднял руку, чтобы дотронуться до ее щеки.

И от этого движения лента, что связывала их руки, соскочила с его запястья. И осталась бесполезно болтаться на ее запястье.

Она задремала не более чем минут на двадцать. Он баюкал ее в своих объятиях, прикасался к ней, гладил ее с таким благоговением, что она замирала. Она прижималась к нему, снова и снова тихонько произносила его имя, и он был счастлив от ее слов и нежных поцелуев.

Однако время неумолимо шло вперед, и заря нарушила их убежище.

Едва раздался легкий стук в дверь, Элизабет сразу же проснулась.

Роуленд пытался справиться со своими брюками, а она закутаюсь в одеяло.

Она узнала приглушенный голос горничной которая прислуживала ей накануне.

– Мисс? Вечером вдовствующая герцогиня просила меня принести вам поднос и воды для ванны.

– Спасибо, Мари. Я буду очень благодарна, если ты оставишь это за дверью.

Голос горничной стал еще глуше.

– Ее светлость просила передать, что поднимется к вам. Когда голос горничной стих, Роуленд внес еду и несколько ведер с горячей водой.

– Откуда она знает, что ты здесь?

– Знает только Эйта. Я сказала ей, что хочу провести последнюю ночь здесь, поскольку Пимм… иногда стучится в мою дверь и приносит подарки. Это раздражает и нервирует меня.

Он покачал головой.

– Ты в самом деле не любишь подарки? Ты предаешь свой пол.

Элизабет улыбнулась. Платье, и рубашка находились вне пределов ее досягаемости, и она схватила большую белую льняную рубашку Роуленда и натянула ее на себя, пока он нес поднос к кровати.

– Эта рубашка хорошо смотрится на тебе, – пробормотал он.

– Когда я была маленькая, папа уезжал на войну, и я иногда тайком надевала на ночь его рубашку.

– Где ты жила? – Расставляя чашки и блюдца, он поднял голову.

– В Портсмуте. Меня отправили к тете. – Элизабет слегка поколебалась. – Мы с ней не очень ладили. Нельзя сказать, что я не заслуживала порицания. Моим лучшим другом был сын рыбака, который мечтал поступить в Королевский флот. Мы постоянно попадали в переделки, и я всегда была в немилости за то, что не дружу с детьми более благородного происхождения. – Она вздохнула.

Он улыбнулся, продолжая наливать в фарфоровую чашку молоко, а затем чай.

– И, стало быть, твой отец в один прекрасный день спас тебя от своей тиранки сестры?

– Нет. Он очень долгое время питал надежду на то, что я все же превращусь в благовоспитанную молодую леди. Мне было четырнадцать, когда меня отдали в школу в Хартфордшире, это был пансион.

– Значит, это там ты научилась травить джентльменов чаем и скакать словно привидение?

– Отчасти.

Он вскинул бровь.

– Я подружилась с кухаркой, немолодой женщиной из Франции, которая научила меня готовить, она охраняла меня от постоянных нотаций и наказаний директрисы. – Она поднесла дымящуюся чашку к губам и вдохнула приятный аромат. Это помогло ей произнести слова, которые она никогда не осмеливалась сказать раньше: – Именно школа стала тем местом, где я узнала, что леди из меня не выйдет.

Он ждал продолжения.

Элизабет поспешила заполнить паузу:

– Я поняла, что меня нельзя научить играть на музыкальных инструментах, петь, вышивать, рисовать. Я была не способна к математике. Единственное, чему я научилась, – это танцевать, ну и читать книги по истории, от которых я получала большое удовольствие, и…

– Да?

– И готические романы.

– Ну да, конечно, – сказал он, снова не в силах сдержать улыбку.

– В шестнадцать лет я решила убежать. Мой отец знал меня достаточно, чтобы понимать, что я выполню свое обещание.

– Умный мужчина.

Он как-то сумел не произнести банальностей, призванных ее успокоить, и это помогло Элизе понять, насколько пустяковыми были ее детские проблемы. Перед ней сейчас сидел человек, который перенес страшные испытания и страдания.

– Отец прекратил всякие попытки обуздать мою слишком уж буйную энергию, как говорила директриса, и позволил приехать к нему в Лондон. Когда началась война на Пиренейском полуострове и я настояла на том, чтобы отправиться с ним, он не слишком сопротивлялся.

– И сколько времени ты находилась с ним?

– Пять лет.

– Сколько тебе лет, Элизабет?

– Слишком много, чтобы охотно сообщать об этом. – Она неловко рассмеялась, затем взяла кусочек тоста и намазала его маслом, прежде чем, положить сверху порцию абрикосового джема. – Если разделишь со мной этот тост, то, возможно, сможешь выведать мой возраст.

Он быстро поднялся, чтобы встать у нее за спиной. Его щетина слегка царапнула кожу на ее шее. Она слишком поздно поняла его намерения.

– У меня есть другой метод узнать у тебя возраст, – прошептал он. Его пальцы оказались рядом с ее бедрами.

– Роуленд, – сказала она, – почему ты отказываешь себе во всем?- Она повернулась к нему.

Он опустил руки.

– Я не стану больше играть в эту игру, – сказала она. – Скажи, это как-то связано с Мэри?

Он вздрогнул.

– Кто сказал тебе о Мэри?

– Я слышала, ты во сне произносил ее имя. Я подумала, что ты видишь сон. Ты любил ее? Или она любила тебя? – Элизабет пыталась говорить как можно спокойнее, несмотря на участившееся сердцебиение.

– Да, – произнес он со вздохом. – Но я не заслужил ее преданности.

Элизабет ждала, испытывая от его признания нарастающую боль.

Его голос был настолько тих, что она едва разобрала его слова.

– Это моя сестра. Она была на два года младше меня.

– Твоя сестра? Но я думала, что у тебя были только братья.

– Элизабет, – сказал он, – довольно.

В глубинах его глаз чувствовалась такая боль, что она не смогла заставить его говорить.

– Мне двадцать восемь, – сказал она. – А тебе?

– Я слишком стар для тебя.

Она всегда полагала, что он гораздо старше ее. Определенно под сорок.

– Так сколько же?

– Тридцать восемь.

Она улыбнулась:

– Ты в расцвете жизни. – Она взяла забытый кусок тоста и осторожно поднесла к его рту.

С мучительным выражением на лице он откусил.

Она понимала, что он сделал это, чтобы остановить ее расспросы.

Она налила ему чаю и стала смотреть, как он его пьет. Он отмахнулся от ее предложения долить еще. В его глазах она прочитала желание.

– Сколько еще времени до того, как эта старая карга начнет тебя разыскивать?

– Она никогда не поднимается раньше полудня, – шепотом ответила Элизабет.

– Тогда у нас еще есть время.

– Для чего? – сдерживая дыхание, спросила она.

– Для твоей ванны. – Он кивнул в сторону медной ванны в углу и ведер с горячей водой, которые занес в комнату.