Одрианна оглядела подруг. Маркиза Уиттонбери оказалась права: несколько молодых матрон из ее нового мира перестали приглашать ее к себе, однако, несмотря на это, она постепенно начинала вливаться в светские круги. И бывало, смеялась над чем-то, не думая о том, можно это делать или нет.

Но того, что было раньше, уже не вернешь. И никакие новые подруги не заменят ей старых.

Одрианна наклонилась, чтобы вынуть из земли большой кусок торфа.

– Кажется, я влюбилась, – произнесла она.

Эти слова, произнесенные вслух, поразили и напугали ее. И сказать об этом она могла только этим женщинам. Никому другому такого признания она сделать не сможет.

Наступила тишина – было слышно лишь пение птиц и шорох прошлогодних листьев. Подняв голову, Одрианна увидела три пары глаз, устремленных на нее.

– Боже мой! – выдохнула Лиззи. – Но это же глупо!

– Учитывая, какие обстоятельства вынудили меня вступить в этот союз, ты вообще-то права, – кивнула Одрианна. – Однако так оно и есть.

– И вовсе это не глупо, – возразила Дафна. – Почему ты так считаешь?

– Это может быть глупо лишь в том случае, если ты ждешь ответной любви, – произнесла Лиззи. – Ведь брак, замужество – это нечто иное, совершенно иное! А его имя в скандальной прессе все еще связывают с именами некоторых женщин. Но если ты готова принять такое положение в вашем неравном браке, то жизнь может быть вполне сносной, мне кажется.

– А я считаю, что влюбиться – это хорошо, – промолвила Селия. – Даже если любовь причиняет тебе боль, ведь, будучи влюбленной, ты понимаешь, что еще не умерла. Так что я рада за тебя. Поэтому я советую тебе забыть обо всех опасениях, отдаться чувству со всей страстью, на которую ты способна, и подарить любви девять десятых своего сердца. – Селия изо всех сил рубанула мотыгой по сухой ветке. – Только постарайся при этом не терять и голову, а оставшуюся десятую часть сердца сбереги для себя. Хорошо, что ты сказала об этом нам, но не говори ему, иначе он превратит тебя в свою рабыню.

Одрианна подумала, что она предпочла бы не знать о том, кем была мать Селии. Ей невольно казалось, что она слышит рассуждения миссис Нортроуп, обучающую свою дочь жизненным премудростям. К сожалению, для женщины, которая была любовницей чужих мужей, миссис Нортроуп обладала такой мудростью, которая была доступна лишь для небольшого количества женщин.

– Я кажусь себе такой старой? – с усмешкой произнесла Дафна. – Или чересчур молодой. Даже не уверена, какой именно. Но похоже, я – единственная, кто считает, что это прекрасно. Я имею в виду то, что ты влюбилась, – пояснила она. – Особенно если учесть, что у тебя сначала не было причин влюбляться. И это дает мне надежду на лучшее.

Селия осмотрела окружавшие ее кусты.

– Похоже, мы свое дело сделали, – промолвила она. – Они вот-вот зацветут. Давайте пойдем в дом.

Женщины направились к дому, снимая с себя на ходу перчатки и фартуки. В доме они сбросили шляпы и сапоги.

– У меня есть новая песня, – объявила Одрианна. – Я принесла ее с собой, чтобы Селия могла спеть ее вместе со мной.

– А ты уже отдала ее мистеру Троттеру? – спросила Лиззи.

– Не решаюсь этого сделать, – ответила Одрианна. – Полагаю, он захочет опубликовать ее под моим именем, а мне бы этого не хотелось – по-моему, это неразумно, учитывая, что я вышла замуж. К тому же еще жива память о «Моей непостоянной любви». Не хочется мне возвращаться к тому скандалу.

– Возможно, он проиллюстрирует ее еще какой-нибудь гравюркой: например, как ты в постели с лордом Себастьяном занимаешься любовью, – сказала Селия. – Дай-ка мне песню. Я спою ее, и мы представим, какую именно картинку он бы изобразил.

Вынув листок из ридикюля, Одрианна передала его подруге. Подруги расположились в задней гостиной и приготовились слушать, а Селия бегло просматривала ноты и слова.

– Мне кажется, это твоя лучшая песня, – наконец проговорила она. – Думаю, для ее исполнения потребуется много нежности.

– Спасибо тебе, – улыбнулась Одрианна. – Мне тоже показалось, что песня вышла неплохой. Пожалуй, я назову ее «Мое сердце и моя душа».

Лицо Селии обрело серьезное выражение. Подняв листок вверх, она запела.

Одрианна испытывала странные чувства, слушая, как подруга исполняет ее песню. Она была написана на следующий день после встречи с Францем-Домино, когда сердце все еще переполняли всевозможные чувства – болезненные и прекрасные. В мелодии Одрианна нашла утешение, а в слова вложила те интимные переживания, которые подарили ей объятия Себастьяна.

Дафна и Лиззи слушали молча. Чистый, молодой голос Селии усиливал смысл слов песни. Одрианна даже не ждала, что Селии удастся так замечательно ее исполнить.

После того как Селия спела последнюю ноту, в комнате повисло долгое молчание. Наконец Дафна печально улыбнулась.

– Как красиво! – промолвила она. – И очень жаль, что ты не решаешься отдать песню мистеру Троттеру.

Лиззи промокнула глаза носовым платочком.

– Боюсь, что ты потеряла свое сердце, Одрианна, – проговорила она. – Если, конечно, в этой песне поется о твоих собственных чувствах. С другой стороны, все, кто услышит эту песню, будут думать о собственной сладкой сердечной боли. Я уже жалею, что и сама не полюбила кого-нибудь.

Селия долго смотрела на ноты.

– Это неправильно, что твою песню больше никто не услышит, – сказала она. -Она заслуживает большой аудитории.

– Я очень рада, что услышала ее в твоем исполнении, Селия, – заверила подругу Одрианна. – И если только нам четверым довелось услышать ее, меня это устраивает.

– А можно, я оставлю ее у себя и спою еще раз, позднее? – спросила Селия. – И когда тебя не будет рядом, мы будем думать, что ты с нами.

– Эта копия принадлежит тебе, так что можешь делать с ней все, что хочешь. Кто знает, может, как-нибудь вечером я буду напевать песню, а вы и в самом деле будете ее слушать. – Поднявшись, Одрианна по очереди расцеловала подруг. – А теперь мне пора ехать, хотя я бы очень хотела остаться у вас подольше. Леди Уиттонбери устраивает сегодня вечерний прием, и мне понадобится несколько часов, чтобы подготовиться к ее инспекции.

На следующий день после вечернего приема Одрианна зашла к маркизу. Из-за плотного расписания мероприятий сезона она стала реже навещать его, но, когда выдавалось свободное время, она забегала к нему и была вынуждена подробно описывать Моргану вечера и балы.

К удивлению Одрианны, к ним через полчаса присоединился Себастьян. Усевшись рядом с ними в библиотеке Моргана, он слушал, что жена рассказывает его брату.

– Одрианна, ты все так живо описываешь, что мне кажется, будто я тоже там побывал, – заметил маркиз. – Хотел бы я увидеть физиономию Холливелла, когда растопленный воск закапал с канделябра прямо ему на монокль. – Морган так забавно изобразил удивление Холливелла, что все рассмеялись.

– Правда? – спросил Себастьян. – Ты хотел бы его видеть?

Радость Уиттонбери тут же погасла. Братья посмотрели друг на друга с таким видом, что Одрианне показалось, будто она вмешалась в их спор.

– Я спрашиваю потому, что ты противишься каждому намеку на то, что в один прекрасный день ты все это, возможно, увидишь, – объяснил Себастьян. – Доктора говорят, что ты должен попытаться встать, иначе ты можешь не подняться на ноги никогда, но ты отказываешься даже попробовать.

– Если бы я мог встать, я бы это сделал, – отрезал Морган. – А раз не делаю, значит, не могу.

– Нет, так дело не пойдет, – покачал головой Себастьян. – Тебе уже объяснили: если мышцы не напрягать, они не заработают.

– Ты становишься таким же занудой, как наша мать, – огрызнулся Морган. – Я уже сказал ей, чтобы она не навещала меня без приглашения. А тебя мне следовало попросить об этом еще несколько месяцев назад.

– Мне известно, что Кеннингтона и Саймс-Уилверта ты уже изгнал, – заметил Себастьян. – Так что единственный желанный гость в твоих покоях – это моя жена. А поскольку она слишком хороша, ты не можешь вести себя как трус.